45-я параллель

От нашего хохота закаркали и сорвались с места вороны. Давно в этом краю не было такого веселья! Захар и Николя остановились, согнувшись от смеха пополам, а я, слушая историю в сотый раз, испытала гордость за дедушку Анатолия.

– Отбились! – закончила мама. – Парень попал в больницу, но быстро выздоровел. Всю оставшуюся жизнь мой отец с ним дружил.

– Можно обнять вас на прощание? – спросил маму Захар.

Мама обняла его и Николя.

– До свидания, мальчики.

Я помахала им рукой, и мы продолжили путь.

Адвокатское бюро располагалось у Нижнего рынка. Примеченная нами контора манила поведать о несправедливости мира: документы из грозненского вуза мне упорно не отдавали.

Пройдя по коридорам, мы попали в просторный зал, где у стола одиноко сидел задумчивый мужчина.

– Куда же все подевались? – спросила мама.

– Разбежались. – В рифму произнес мужчина, а затем представился: – Леонид Игнатович. Буду рад вас проконсультировать.

Мы наперебой рассказали ему безвыходную ситуацию, когда поездка в родные края становилась похожей на самоубийство, и попросили позвонить в чеченский институт.

Через пять минут Леонид Игнатович убедился в наших словах. Проректор на просьбу отдать чужие документы ответил отборным русским матом и бросил трубку.

– Вы – наш свидетель, – сказала грустно мама.

– Сочувствую и постараюсь подсказать что-то по делу, – пообещал Леонид Игнатович. – Только сдается мне, что это уже никак не поможет.

– Я не могу потерять три года учебы из-за какого-то ненормального, – возмутилась я. – Моя семья осталась без крова, без имущества. Учеба для меня последний бастион.

– Что помогло выжить на войне? – не скрывая любопытства, спросил адвокат.

– Йога, – ответила я. – Дыхательные упражнения из книги Верещагина.

– Покажите!

Мама села на стул и листала безо всякого интереса глянцевый журнал.

А Леонид Игнатович записывал все, что я диктовала ему по памяти из индийских практик.

– Мистикой интересуюсь, – пояснил он.

Я более внимательно взглянула на адвоката. Стройный мужчина сорока лет не был красавцем, скорее, в его внешности было что-то приветливое. Пепельные волосы и голубые глаза выдавали жителя средней полосы. В сером добротном костюме адвокат выглядел солидно.

– Мистикой?! – переспросила я.

– Давайте сделаем так, – засуетился мужчина. – Вот бумага! На ней ничего нет, это просто квадратик белого цвета. У меня точно такой же! – Адвокат показал второй белый листок бумаги. – Сейчас я отойду от вас на пятьдесят шагов и нарисую, что в голову придет, а вы закроете глаза и повторите.

Не дожидаясь ответа, он быстро зашагал прочь и, оказавшись вдалеке, прокричал:

– Начинаем?

– Хорошо, – согласилась я. – Но не думаю, что получится! Это же нелепица!

– Вы пытайтесь увидеть, что я рисую! Не думайте, что не получится. Все получится!

Адвокат склонился над бумагой.

Какая же детская наивность верить в такое! Мусульманка в платке пришла в официальное учреждение Ставрополя пожаловаться на бесконечную вереницу беззакония, а ей дали листок белой бумаги и попросили нырнуть в глубину сознания. Сколько лет прошло, сколько зим! Ведь когда-то мистика интересовала меня. С благоговейным трепетом я читала о йогах и мудрецах, о том, что человеку под силу преодолеть земное притяжение и научиться левитации, о том, что можно читать мысли и угадывать секретные коды…

– Готово? – крикнул Леонид Игнатович.

Очнувшись от настырных мыслей, я поняла, что передо мной по-прежнему белый листок, и я совершенно не знаю, что нужно на нем изобразить.

В этот момент случилось нечто особенное. Я с шумом вдохнула воздух, закрыла глаза, и мысли остановились, словно пойманные в ладони солнечные зайчики. Пустота скрывала в себе все краски мира, искрилась, и стоило мне всмотреться в нее, как я увидела прямоугольник, а затем – солнце, освещающее египетскую пирамиду. Меня подхватило и унесло в дальние галактики.

– Вы нарисовали? – повторил свой вопрос адвокат.

Открыв глаза, я поняла, что сижу за письменным столом и передо мной белый листок. Схватив ручку, я начертила прямоугольник, круг, пирамиду и звездочку.

– Да, – ответила я.

– Покажите! – Леонид Игнатович подбежал ко мне и, выхватив бумажку, застыл на месте.

– Что там? – спросила мама.

– Чистейший эксперимент! – потрясенно ответил адвокат. – Нет никаких сомнений, что… Взгляните!

Мама посмотрела на листки, которые он ей протягивал. Они были идентичны. Признаться, меня это тоже удивило, но совсем не впечатлило. Подумаешь, мысль проплыла по воздуху. На адвоката же было забавно смотреть, он выглядел так, будто увидел перед собой святое семейство.

– Нам пора! – сказала мама, взяв меня за руку. – До свидания! Спасибо за консультацию!

– Погодите! – засуетился адвокат. – Телефон! Адрес! Я теперь с ума сойду, разгадывая, как все получилось. Я пробовал с десятками людей, и только иногда совпадало что-то одно. Например, треугольник или круг.

– Это солнце, – сказала я.

– Что-что?

– Солнце над пирамидами Гизы.

– Эх, солнце… – Адвокат преградил нам дорогу и в отчаянии закричал: – Номер телефона!

– Хорошо, – сказала мама. – Я напишу вам телефон, и мы уйдем.

В записной книжке Леонида Игнатовича таким образом оказался номер моего мобильного, а у нас прибавился еще один знакомый в городе Ставрополе.

Сны, разбросанные по внутренней стороне памяти, не приносили утешения. Они были вкраплениями прошлых дней, где в мои волосы вплетали кольца из чистого золота, символизирующего пожары.

Между тяготами быта я писала стихи:

Посещая лекции с чужой группой, я познакомилась с молодыми мужчинами и девушками и окончательно убедилась, что выпадаю из их реальности. Русские студенты увлекались танцами, стихами, йогой, как и всякая здоровая молодежь, не стремящаяся обратиться в семейную жизнь, пеленки и детский плач.

В отличие от них, чеченцы не имеют выбора. Их личную жизнь в юности решают старейшины рода. В Чечне парень должен жениться к восемнадцати годам, а девушка в четырнадцать-пятнадцать обязана выйти замуж. Иногда бывают исключения, но в основном все живут по правилам. Изучая новый мир отношений, я невольно взвешивала плюсы и минусы двух культур, с ужасом понимая, что хочу оказаться в совершенно другой, третьей, незнакомой культуре, так как эти две мне совершенно не подходят.

На факультете было четыре парня и двенадцать девчонок. Если бы чеченский проректор вовремя прислал мне справку, я бы успела на их курс.

Своим умом учились далеко не все, многие предпочитали покупать оценки. Студенты дружно скидывались деньгами на экзамены и зачеты. Они ничуть не смущались того, что на самом деле ничего не знают, а педагоги бесстрастно клали взятки в свои кошельки.

Русские парни отслужили в Чечне и ненавидели чеченцев, поскольку считали их кровными врагами. Девушки поддерживали парней. Вместе они пили на вечеринках и обсуждали свои отношения. В Ставрополе нет суровой морали, о которой нам в Чечне твердят с самого детства. Курить сигареты, употреблять легкие наркотики, веселиться – все это не считалось в Ставрополе чем-то недозволенным, это – было нормально, и так делали почти все.

Девушка Ника со своим любимым парнем Ромой пришли на лекцию, покрывшись желтыми пятнами. Их рвало. Оказалось, что накануне молодые люди смешали водку с пивом.

По окончании каждой сессии, рассказала Ника, студенты гуляют в барах, ходят смотреть стриптиз, а иногда коллективно посещают сауну.

– Сауна похожа на баню. Там можно пить и заниматься любовью, – внес ясность Рома, пока я пыталась сообразить, зачем туда нужно идти всем вместе.