45-я параллель

Потом мне приснился еще один сон. Я убегала от преследовавших меня людей. На противоположной стороне улицы мелькнул старик, отчаянно зовущий меня к себе. Подбежав к нему, я поняла, что преследователи остались позади.

– Почему они не могут добраться сюда? – спросила я.

– Это не их территория, – объяснил старик. – Все леса, моря, улицы и дома поделены между силами добра и зла. Многие, умирая, становятся Хранителями того или иного места. Иногда на одном и том же перекрестке случаются несчастья: разбойные нападения, убийства, автокатастрофы. Если человек успеет выскочить за пределы темной территории, он будет спасен. Появятся неожиданные прохожие, кто-то окажет помощь. Там ведь будет другой Хранитель. Знай это.

От врача, спасающего мой слух, мы возвращались поздно. После восьми вечера дождаться автобуса было нереально, и мы поплелись пешком.

В том, что я больше не приду в детскую поликлинику, сомнений не возникало. Разговорившись на последнем сеансе, врач неожиданно сообщил:

– Славно я воевал в Афганистане. Наш отряд убивал мужчин, женщин и детей. Однажды мы уничтожили целую деревню. Добили даже тех, кто лежал в люльке. Все талибы вырастают террористами. Не сомневайтесь!

Я почувствовала, как меня затрясло от омерзения. Этот негодяй называл себя врачом только потому, что у кого-то украл чертежи.

– Меня не мучает совесть, – спокойно пояснил он. – Афганские боевики отрезали головы моим друзьям. Око за око. – И засмеялся.

Чтобы не расцарапать его лицо ногтями, пришлось спешно уйти.

Вероятно, я никогда не смогу жить среди русских.

– Мы похудеем и станем стройными, как кипарисы, – сказала мама, отвлекая меня от тяжелых мыслей.

Последние деньги она отдала врачу, и нам предстояло преодолеть пешком двадцать остановок.

В трудных ситуациях следует поддерживать друг друга, поэтому я согласно закивала. Редкие прохожие с хмурыми лицами суетливо заскакивали в подворотни, отчего создавалось впечатление, что Вторая мировая не закончилась и мы находимся в одной из восточных провинций Рейха.

Проходя мимо арки, ведущей во дворы, мы услышали сдавленные крики о помощи, перемежаемые такими смачными эпитетами, что понадобился бы словарь русского мата, если бы я захотела понять их смысл.

Люди, идущие нам навстречу, даже головы не поворачивали на крик. Те, кто шел позади, тоже не останавливались, стараясь не привлекать к себе внимание.

– По-моему, опять кого-то грабят! – сообщила я маме.

– А может, и насилуют! – устало отозвалась она. – Помню, в годы моей юности прямо у ростовского памятника Вите Черевичкину, подростку, погибшему от рук нацистов, хулиганы изнасиловали старушку! В двенадцать часов дня. Старушка кричит, а милиции и след простыл…

В этот момент крики стали отчетливей, и к ним прибавился шум потасовки.

– Пошли отсюда, – сказала я. – Стражи закона могут нас обвинить, списать на нас любое преступление. Мы же из Чечни.

Мама смерила меня презрительным взглядом:

– Это все, что ты можешь сделать, когда человек нуждается в помощи? Не смей позорить наш род! Ты не такой была в войну! Что за внезапный приступ трусости?!

Она заторопилась к арке.

Поражаясь ее прыти и стараясь не отстать, я успела заметить трех мужчин в дутых куртках, которые вырывали рюкзак из рук светловолосого паренька. Еще один юноша лежал на земле без сознания. Судя по всему, до этого его били головой о стену дома.

– Помогите! – крикнул светловолосый.

– Кто тебе поможет, выродок? – нагло заявил мужчина без шапки.

Двое других, в ушанках, схватили жертву.

– Ничего вам не отдам! – кричал парень. – Отвяжитесь!

– Ты ошибка природы. Сорняк! Падаль! – рычал мужик без шапки. – Я своими руками тебя придушу!

– Милицию вызвала! – заорала моя мама.

– Забрали трубки, хватит с них, – сказал кто-то из бандитов. – Уходим!

– Тетка брешет! – процедил мужик.

Мама, повернувшись ко мне, скомандовала:

– Звони Магомеду, пусть ребята подъезжают! Сейчас разберемся, кто это в нашем районе куролесит.

Бандиты переглянулись и, матерясь, попятились, предпочитая не встречаться с несуществующим Магомедом.

Наклонившись к пареньку, лежащему на асфальте, я прислушалась к его дыханию. Жив! Длинные темные волосы юноши ниспадали почти до пояса. Он был одет в джинсы, яркую майку и кожаный плащ. Изящные черты бледного лица изрядно подпортили кровоподтеки.

– Как он? – спросил светловолосый, перевязывая ободранную до крови руку шарфом.

– Нужно вызвать «скорую помощь»! – сказала моя мама.

– Ни в коем случае! – По решимости светловолосого я поняла, что этого делать не стоит.

– А если он умрет? – спросила я. – Кто ты такой, чтобы помешать мне?

– Нет! – Парень был непреклонен. – Мы не будем звонить.

– Почему нельзя? – удивилась мама. – Вы тоже из Чечни?

Втроем мы пытались привести в чувство худенького длинноволосого юношу. Найдя в кармане пузырек нашатыря, я поднесла его к лицу незнакомца, мысленно проклиная себя за то, что мы до сих пор не позвонили в «03».

– На нас напали. Отняли телефоны и кошелек. Я заберу двоюродного брата, и мы пойдем домой, – сбивчиво объяснял светловолосый.

– Как его имя? – Мама постелила под голову парня свою шаль.

Светловолосый, словно не замечая нашего присутствия, закричал:

– Вернись ко мне, пожалуйста!

Прохожие, спешащие мимо, даже не соизволили спросить, что происходит.

На наше счастье, темноволосый парень с бледным лицом открыл глаза, и мы встретились взглядами.

Его глаза оказались миндалевидной формы, с густыми, по-женски очаровательными ресницами.

– Насух… Николя… – пробормотал он. – Меня зовут Николя…

– Николя! – Его брат неожиданно заплакал. – Слава богу, ты жив!

Мы с мамой переглянулись. В Чечне мужчины не плачут даже на похоронах собственных детей. Русский менталитет нас потряс.

– Захар! – Николя оперся на брата.

– Все в порядке? – спросила мама. – Еще помощь нужна?

– Нет, спасибо! – ответил Захар.

Ему удалось остановить кровотечение из раны.

– Надо, чтобы в больнице наложили швы, – посоветовала я.

– Сам зашью, – то ли пошутил, то ли сказал серьезно Захар.

– Все шли мимо… – Мысли Николя путались. – Я заметил, когда бугай ударил меня, что вы бежите…

– Случайно здесь проходили, – сказала я.

Захар приподнял брата и помог ему сесть, прислонившись к стене.

– Я сразу подумал, что вы нездешние.

– Мы беженцы, – сказала мама. – Живем в бывшей конюшне.

Молодые люди заулыбались.

– А мы комнату снимаем в центре.

– Голова кружится? – спросила я Николя.

– Немного, – ответил он. – Но сейчас мне уже лучше.

– Пойдемте, мы вас проводим, – предложила мама.

Оказалось, нужно пройти арку и выйти через проулок на соседнюю улицу.

– Ты Насух или Николя? – спросила я младшего из братьев.

– По паспорту Насух. Но никто так не зовет. Все называют Николя.

– Это французское имя…

– Вот именно! Во Франции свобода! В Европе свобода! Там живут счастливые люди! – заявил Николя.

– Т-с-с-с! – Захар подхватил его за плечи. – Не болтай лишнего! Мы идем домой.

– Знаете, однажды мой отец шел по улице… – Мама очень любила рассказывать семейные истории. – Поздно вечером он возвращался с телестудии. Всю жизнь фильмы снимал в Грозном. Отец к старости носил с собой газетку. Руки сильные, в молодости боксом занимался. Идет по улице старик с бородой, в руке – газетка, а в газетке – эбонитовая палочка.

Мы засмеялись.

Это был искренний и легкий смех, прозвучавший впервые за все время, проведенное в чужом и холодном городе, построенном на холмах.

– Как-то отец увидел, что пятеро бьют одного, – продолжила мама. – Все чеченцы. Парень обороняется, но у бандитов – ножи.

– Что же случилось?! – спросил Николя.

– Отец бросился на выручку. Схватил покрепче свою эбонитовую палочку да как эбанул ею по дурным головам!