Страница 18 из 28
– А как ты столько лет прожил с ними? – спросила она, разглядывая Книжника прищуренным взглядом. – Ведь это страшнее, чем одному! А вдруг убьют за провинность? Или изнасилуют?
– Так я ж не герла! – удивился Книжник.
– Ну да… – согласилась Белка. – Не герла. Только Сунь-Выню, например, было все равно, кто ты… Было бы куда сунуть. Что мне светило в племени, Книжник? Стать еще одной телкой в стаде твоих дружков-вождей? Общей женой? Чтобы меня выдавали, как награду, за меткий выстрел на охоте? Рожать от первых кровей до прихода Беспощадного?
Она покачала головой и Тим увидел, как побелели ее костяшки пальцев – патроны один за другим входили в магазин: клац! клац! клац!
– Так что я уж лучше одна! Сначала тяжело, страшно даже… Но это только в первый год, а потом… Потом нормально. Тяжко было, пока училась жить без племени. А как научилась – впервые почувствовала, что такое свобода и счастье. Вот ты все эти годы знал, что такое свобода, Книжник?
– Знал. Ночью в Библиотеке!
– Среди книг и ночью? Когда твои хозяева спят? – спросила Белка и скривилась. – А что наутро, Книжник? Как ты чувствовал себя утром?
Ответить Тиму было нечего.
Он хорошо помнил, что такое ждать утра. С ужасом ждать. Потому что племени не нужно его умение складывать черные жучки букв в слова. Племени было нужно совершенно другое. Меткость, например. Скорость в беге, если ты в загоне. Ловкость. Умение бить рыбу острогой. Если бы Тим не умел ремонтировать почти все, что ломалось, вожди давно прогнали бы его. Или убили – так было бы проще.
– Я бы тоже ушел… – промямлил Книжник наконец-то. – Да некуда было.
Он понимал, что сейчас врет. Совершенно глупо и откровенно врет. И Белка об этом знает или, по крайней мере, догадывается.
Никуда бы он не ушел, и не потому, что было некуда.
Ему, несмотря на все случившееся, и сейчас было тяжело осознавать, что племя для него потеряно навсегда. Он не мог свыкнуться с мыслью, что остался один на один с лесом и пустошами, и чувствовал себя, как голый на морозе – хотелось скукожиться и прикрыть пах руками.
А ведь сейчас Книжник был не один.
– Мне тоже было некуда уходить, – сказала Белка. – А уж как я боялась! Просто иначе не могла. Выбор был – или уйти, или умереть. Я не могла смириться, хотя мне было страшно до рвоты. А ты – смог.
– Прости…
– Забей, Книжник. Я тебя не осуждаю…
Она отложила еще один снаряженный магазин, привалилась спиной к двери амбара, положила автомат на колени и чуть прикрыла глаза.
– Сколько людей сейчас в племени? Пятьсот наберется?
– Думаю, да.
– Четверо Вождей – пятьсот животных. Животные рожают детенышей. Животные приносят добычу. Животные безропотно работают. Одни животные сжигают других животных, а на место умерших приходят новые животные. И ни у одного из них, Книжник, даже у такого умного, как ты, и мысли не возникает, что можно жить по-другому.
– Но Закон говорит…
– Плевать что говорит Закон, если он несправедлив! Кто сказал тебе, что Закон один для всех живущих? У фармеров свой закон, у Сити – свой, у Тауна – свой. И все устроено по-разному! У фармеров нет Вождей, а правит Совет. У них есть семья, но чел может иметь столько герл, сколько сможет прокормить.
В Сити правят жрецы, в Тауне – шаманы, и каждый из них толкует Закон по-своему, как выгодно! Вообще, говорят, что когда-то все мы были одним племенем, и поэтому Законы у нас схожие. Но такого, как в Парке, нет нигде. Закон Парка придумали те, кто хотел от жизни только двух вещей: трахать герл и мучить тех, кто слабее.
– Как Сунь-Вынь…
– Ну, что-то вроде того, – кивнула Белка.
– Но если Закон так плох, то как наше племя выжило?
– Остальные тоже выжили, кто с Законом, кто – без. Выживать – это всегда тяжело.
Она дала Другу еще одну корочку (он принял ее с восторгом и тут же принялся грызть, держа новый подарок цепкими лапками) и продолжила:
– Но для того, чтобы выжить, необязательно быть животным.
– Раньше было такое слово – раб.
– Что это за слово?
– Оно означало человека-вещь. Раньше одни люди владели другими, могли их продать, поменять, убить, покалечить, заставить работать до полного изнеможения… Это было давно. Очень давно.
– Раб, – Белка попробовала слово на вкус. – Рабы. Так вот, Книжник… Необязательно становиться рабом, чтобы выжить. Хорошее слово. Спасибо.
– Не за что. Я знаю много ненужных слов, – сказал он, вытягиваясь на жестком каремате во весь рост. Ноги практически не болели, он ощущал, как мазь, высыхая, стягивает кожу.
– Ты много читал, Книжник?
– Я только и делал, что читал. С тех пор, как научился.
– Это трудно?
– Читать? – Тим улыбнулся. – Что ты… Нет. Гораздо легче, чем бегать по веткам, как белка, и таскать на себе огромный рюкзак, как лошадь.
При этих словах по ее лицу пробежала едва заметная тень, она на мгновение отвела взгляд, словно испугавшись чего-то.
– Ты можешь меня научить читать?
– Ты серьезно?
Книжник расцвел.
– Серьезно.
– Конечно, я научу тебя. Вот…
Он потянулся к своему рюкзаку.
– Завтра, – сказала Белка. – Мы учебу начнем завтра. А сейчас – спать. Ты мне нужен здоровым и сильным.
– А ты?
– Я лягу здесь, возле дверей.
– Зачем?
– На всякий случай.
– Ну, мне он показался мирным…
Белка задула лучины и в амбаре стало почти темно, только лунный свет, проникающий через окошко под крышей, освещал один из углов. Слышно было, как топает мощными лапами охраняющий двор Клык да трещат цикады за оградой.
– Это тебе для размышлений, – произнесла Белка негромко. – Я знаю Тома не первый день. Он младше нас с тобой на пару зим и, когда я пришла к нему в первый раз, он мне показался не челом – тином. Тогда я удачно сходила в Сити, принесла ништяков на обмен…
Она помолчала.
– В общем, я не заметила хвост и привела сюда трех челов из племени Сити. Одного из них он застрелил. Другого удалось убить мне. А третий получил пулю в колено…
– И?
– Том прибил его живьем к столбу на границе с Сити. Не поленился съездить и прибить. Спустил раненому кожу с плеч, перебил вторую ногу и оставил умирать на столбе, как пугало на кукурузном поле.
– А ты?
– Я ему помогла. Я держала пленника, пока Том прибивал его гвоздями. Он имел полное право застрелить меня, Книжник. Я привела к нему в дом чужих. Это была моя вина. Но я делала это не потому, что хотела искупить вину.
– А почему?
– Потому, что это было правильно. Он предупредил – не суйтесь. И другого способа сделать так, чтобы ему поверили, не было.
– Зачем ты мне это рассказала?
– Здесь нет мирных челов, Книжник. Ни одного.
Он улыбнулся сам себе. Она не могла разглядеть его улыбку.
– А я?
– Что ты знаешь о себе, Тим? – произнесла она устало. – Ничего! Спи.
– Но если ты никому не веришь, Белка, почему мы здесь?
– Завтра ты поймешь все сам. Спи.
– Живи вечно, Белка.
– Живи вечно, Книжник!
И он уснул.
Рассвет разгорался медленно.
С северо-запада дул холодный сырой ветер. Было зябко. Цикады умолкли еще под утро и вместо них надрывались лягушки, в изобилии водившиеся у ручья.
Книжник не спал.
Не спал не потому, что не хотел, просто ферма начинала жить и шуметь задолго до того, как солнце выкрасило горизонт всеми оттенками розового и пурпурного.
Сначала заорал петух, да так заорал, что Книжник подскочил над карематом как минимум на фут. Потом начали мычать коровы в хлеву – пришло время утренней дойки и молоко, заполнившее вымена, заставило их беспокоиться.
Слышно было, как Эва загремела мятыми ведрами, потом глухо пролаял Клык, звякнула цепь, на которую его сажали на день. В фармерском доме заплакал разбуженный ребенок.
– Пора.
Голос Белки прозвучал из полумрака – ее все еще скрывала тень.
– Как ноги, Книжник?
Он пошевелил пальцами.