Страница 8 из 16
Вспыхнув, как бывало только в школе, Гермиона отвела глаза — тем, которые она могла обсудить только с Гарри, и в самом деле было огромное множество. Что удивительно, после замужество количество их не только не уменьшилось, но и стало стремительно расти, поскольку характер Рона отнюдь не стал менее вспыльчивым и обидчивым.
— Вот именно, — подтвердила Анджелина совершенно спокойно, но стоило вялому летнему солнцу выбраться из драного савана мышиного цвета облаков и бросить на Джорджа пару несвежих, будто поношенных лучей, как ее снова пригнуло к земле в жутковатом аграрном порыве.
Гермионе самой перфекционизм был ничуть не чужд, однако в Анджелине читалась неприкрытая патологичность.
— Ты сказала, что приходишь сюда каждый день. Чтобы?..
— Чтобы ухаживать за могилой Джорджа, — уткнувшись в газон, ответила Анджелина.
— А тебе не кажется, что ты чуточку слишком усердствуешь?
Анджелина пожала плечами, и на шею ее упали несколько темных матовых прядей.
— В Мунго тоже так считают.
— В Мунго?
— Ну да, я же все лето оставляла детей у Молли. Сначала она подумала, что у меня любовник, попросила какую-то свою подругу в Министерстве за мной следить. А потом, когда узнала, что я бываю только здесь, отправила в Мунго.
Гермиона снова залилась краской, но на сей раз от негодования.
— За тобой шпионили? — с ужасом прошептала она.
— И старушонка оказалась страшно хороша в этом, — прошелестела Анджелина сквозь зубы. — Если бы Молли мне не рассказала, я бы так и не узнала. Целители в Мунго сказали, что меня кто-то проклял, но магловский врач…
— Ты была у психолога? — воскликнула Гермиона.
— Была, — кивнула Анджелина, — я же знала, что меня никто не проклинал. У этого всего есть мудреные названия, мне даже дали полною колбочку талбеток.
— Таблеток, — машинально поправила Гермиона.
— Какая разница! — потрясла головой женщина. — Только я не могу их пить, пока дети дома. Сильное седативное, когда их принимаю, сама не своя становлюсь. Зато помогает не думать…
На горизонте вздыбила темную шерсть грозовая туча и угрожающе подрагивая и потрескивая поплелась в сторону кладбища.
— Дождь собирается.
— … точнее, не думать о том, что я во всем виновата, — дребезжа зубами, закончила Анджелина.
В верхушке деревьев протяжно зашипел ветер, и все цветы на могиле Фреда разом обернули свои головки на Гермиону. На секунду ей даже померещилось, что в их игривом покачивании есть что-то от озорной мальчишеской улыбки вечно нестареющего Уизли.
Одна ошибка двадцатилетней выдержки. Исправить ее — и все пошло бы иначе. Жизнь стала бы другой: Фред и Джордж, оба живые и здоровые; у нее, Гермионы, был бы муж, не обижающийся на каждое карьерное продвижение, и дети, еще более огненно-рыжие и куда более неуемные; Анджелина, никому ничем не обязанная, была бы счастлива; Фред, человек, которого Гермиона не разрешала себе любить (а он и не спрашивался — любился сам, не интересуясь ее мнением), был бы рядом, чтобы делить с ней множество таких разных и таких прекрасных дней.
Все это на миг почудилось Гермионе с такой ясностью и отчетливостью, будто бы действительно произошло в недавнем, осязаемом прошлом. Почудилось с таким неукротимым чувством правильности, словно так, только так и никак иначе быть не могло.
— Ты ни в чем не виновата. Я уверена, они оба тоже так считали бы, — ободряюще пожав плечо Анджелины, негромко произнесла Гермиона. — А теперь идем, сходим в «Три метлы», погреемся.
Подняв на нее глаза, Анджелина кротко кивнула, позволила поставить себя на ноги и исцелить все кровоточащие порезы на сухих мозолистых ладонях. Гермиона взяла ее под руку, и обе женщины исчезли с тихим хлопком.
Над беспечно улыбающимися цветами еще подрагивала тень несбывшихся жизней.
Комментарий к VII. Сослагательное наклонение
Эпиграф:
А. Тарковский, «Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был».
________________________________________________________
Кроме того, автор спешит объясниться:
поскольку персонаж писался впервые и автором еще не прощупанный, тайм лайн взят такой, где ООС был бы простителен;
стиль текста и повторы - попытка стилизации под привычные большинству русскоговорящих переводы;
структура текста размыта специально - в данном случае автор рассчитывал написать вырезку из жизни (а в ней, зачастую, не соблюдается ‘экспозиция – завязка – кульминация – развязка – эпилог’).
========== VIII. О случайных признаниях ==========
Suddenly my eyes are opened
Everything comes into focus.
По углам подземелий, как и всегда, ютились жутковатый полумрак и зыбкий холод. Последний, увы, от присутствия друзей не только не рассеивался, но и усиливался, словно при приближении дементоров. Рон заносчиво косился на Гарри, то и дело шепча на ухо Гермионе, что «предателя» следовало бы хорошенько взгреть, и ни на одно из ее увещеваний не реагировал. Сам же Гарри от страха за грядущий первый тур на окружающее и окружающих внимания обращал столько же, сколько в жаркие весенние дни, предваряющие каникулы, на лекции по истории магии.
Поэтому нет ничего удивительного, что Гермиона, в тщетных попытках помирить мальчишек, старалась чаще оставлять их наедине. Вот и теперь, после звонка, оповещающего о конце занятий, она, наполнив колбу образцом заданного зелья, одной из первых втиснулась в неровную шеренгу учеников.
Стоящий перед ней Невилл боязливо вытянул вперед потные пальцы со своим бутыльком (зелье пузырилось, шипело и вместо канареечного цвета, было бурым). Обернувшись, он нервно хихикнул и со значительной конфиденциальностью сообщил Гермионе, что ни за что не понес бы зелье первым, но боязно, что оно причинит больше хлопот, если затянуть со сдачей. Девушка ободряюще улыбнулась и покосилась на идеально прозрачное золото, омывающее стенки ее колбы, искренне надеясь, что предсказание Невилла не сбудется.
Когда тот протянул Снеггу пухлую ладошку, Гермиона уже готова была вздохнуть с облегчением, но стоило пальцам профессора коснуться стекла, как пузырек с оглушительным грохотом (гораздо большим, чем можно было бы ожидать от такого крохотного образца) взорвался. Перепуганный Невилл моментально опрокинулся назад, сбив Гермиону с ног. Та, дабы восстановить потерянное равновесие, принялась хвататься за что-то. Безуспешно. В следующее мгновение Гермиона обнаружила себя на полу: с затылка по волосам текло нечто тягуче-теплое, ладонь была усеяна осколками и бодро кровоточащими ранками, а «Что-то» оказалось шкафом с сотнями аккуратно подписанных профессорских зелий.
Невилл, дрожащий и бледный, протянул ей ладонь и кое-как поставил на ноги, пока Снегг ледяным тоном приказывал разбитым сосудам собраться вновь. Откуда-то, по-видимому, снаружи, донесся утешительный запах свежескошенной травы.
— Минус двадцать пять очков Гриффиндору, — буднично провозгласил Снегг. Слизиринцы, выглядывающие из-за котлов, угодливо захихикали. — К следующему занятию, Лонгботтом, эссе с подробным анализом вашей ошибки. Объемом не менее чем в три свитка.
Проводив взглядом припустившего из подземелий Невилла, Гермиона отдала чудом уцелевший образец своей работы, одернула Гарри, готового было ринуться в бой с вопиющей несправедливостью, нахмурилась на пошедшее зловещими лиловатыми пятнами дно котла Рона и, уступив сбивчивым уговорам друзей, отправилась в Больничное Крыло.
Мадам Помфри извлекла все занозы и залечила порезы в мгновение ока. На руке не осталось ни единого следа происшествия.
— Вот так, милая, — удовлетворенно заключила целительница, в последний раз смерив пострадавшую ладонь рентгеновским взглядом. — Бедняжке Лонгботтому хуже пришлось, — она кивком указала на койку, огороженную ширмой. Из-за нее доносилось едва сдерживаемое постанывание. – Но с ним все будет в порядке. В такой прекрасный день, — она довольно шмыгнула носом, — все лечится вдвое быстрее.
День и в самом деле был не по-осеннему теплым. До самых окон Больничного Крыла поднимался аромат раскаленной солнцем травы. Вдруг Невилл издал особенно жалобный всхлип, и мадам Помфри, взметнув полы мантии, бросилась к нему. Гермионе же ничего не оставалось, кроме как удалиться в поисках друзей.