Рывок в неведомое

– Хлебнешь ты еще, парень, нашей тишины, – пообещал ему Касьянов.

Утром перед штабной избой уже стояла шеренга бойцов. Каждый держал в поводу оседланного коня. Когда Касьянов с Голиковым появились на крыльце, раздалась команда «Смирно!» и средних лет красноармеец, придерживая саблю, подошел парадным шагом и отдал честь.

– Товарищ командир, – обратился он к Касьянову, – первый взвод в составе сорока человек построен. Комвзвода Мотыгин.

– Вольно! – скомандовал Касьянов. – Братцы, представляю вам нового командира батальона. Служите ему так же верно, как служили мне. А я вас всегда помнить буду. – Больше он говорить не мог.

– Товарищи, – пришел ему на помощь Голиков, – я тоже с грустью расстаюсь с Емельяном Митрофановичем. Низкий поклон ему за его храбрость и заботу о вас. Ура!

– Ура! – закричали бойцы.

– Здесь только сорок человек, – недоуменно заметил Голиков, поворачиваясь к Касьянову. – Где же остальные?

– В том-то и беда, что весь батальон – сто двадцать шесть человек при четырех пулеметах – разбросан на огромадной территории. Так что дай бог нашей дитяти волка поймали.

Касьянову подвели его коня, крепкого, низкорослого, мохнатого – видимо, очень выносливого. Касьянов поцеловал его в морду, махнул бойцам рукой, сел в возок, который подогнал Тимоша, и укатил.

Шуточка

В тот же день Голиков снарядил разведку из десяти человек под командой Мотыгина. Разведчики возвратились через сутки, ничего о банде не узнав. Зато часовой задержал мужика, который крутился возле сарая с боевыми припасами. Мужик пытался бежать, часовой сбил его с ног и привел к Голикову. В кармане у арестованного нашли гранату и наган. Мужик, не робея, признался, что «служит у Ивана Николаевича», но больше говорить не пожелал.

Голиков отослал пленного на подводе с двумя конвоирами в Ужур. Бойцы вернулись неожиданно быстро и сообщили, что мужик по дороге бежал. Они в него стреляли и убили.

«Убили или отпустили? – думал Голиков. – Если даже убит, как проверить, что он пытался бежать? А если просто побоялись ехать в Ужур, чтобы не столкнуться по дороге с бандитами?»

Голиков не знал, что хуже. Заняться расследованием не было времени. Он посадил бывших конвоиров под арест, а во главе новой разведки в десять человек отправился сам. У него было ощущение, что Соловьев где-то рядом. В надежде на встречу с ним Голиков двинулся из Божьеозерного в соседнее село – Ново-Покровское. Столкновение с бандой было ему необходимо, чтобы доказать Мотыгину: разведка накануне была проведена плохо.

По дороге Голиков приветливо здоровался со встречными и останавливался побеседовать. Старушка с узелком охотно сообщила, что идет проведать больную дочку. Затем Голиков остановил вежливо сани с мешками овса. В них сидел молодой парень, который показался Аркадию Петровичу подозрительным: по возрасту ему бы следовало служить в армии. Парень эту настороженность уловил и со злым лицом откинул полость. Аркадий Петрович увидел свежеоструганную деревяшку вместо ноги. Третьим собеседником был сухонький старичок с топором за поясом, который вывозил из чащи на санях дрова.

И вот все трое, беседуя с Голиковым, на вопрос о Соловьеве, будто сговорившись, ответили, что давно о нем не слыхали.

Комбат им не поверил. Здесь, в Ачинско-Минусинском районе, подымаясь рано поутру, люди прежде всего спешили узнать у соседей, где что за ночь произошло. По этим сведениям они судили, может ли Соловьев появиться в ближайшее время в их селе, свободен ли проезд в соседнее. И то обстоятельство, что все, кого Голиков встретил, сказали, что ничего о бандитах не знают, служило верным признаком, что Соловьев на самом деле близко.

Голиков вспомнил Тимошино: «Иван Николаевич все видит, все слышит, и пуля его не берет». Похоже, так считал не один только Тимоша.

Беседа с жителями Ново-Покровского ничего не дала, и Голиков вернулся в Божьеозерное с пустыми руками. После разноса, который он учинил накануне Мотыгину, было стыдно глядеть людям в глаза.

…Проснулся Голиков на рассвете от негромкого говора.

– Не можно, он совсем недавно лампу потушил, – убеждал молодой голос, который принадлежал часовому.

– Как же не можно, – отвечал другой, старческий, – они же нам разорение сделали!

Аркадий Петрович вскочил с койки, натянул галифе и босиком выбежал на морозное крыльцо. Перед домом стояли два мужика: один постарше, с седеющей бородою, а другой – с бритым лицом. Они были одеты в шубы, меховые шапки и валяные сапоги. Шуба на бородатом была аккуратно зачинена, стежки суровой нитки прочерчивали угол левой полы, словно кто-то полу отрывал. «Возможно, медведь», – машинально подумал Голиков. При появлении командира оба мужика опустились на колени.

– Встаньте! Что вы! – смутился Голиков.

– Батюшка, помоги! – попросил бородатый. – Совсем извелись.

– Сначала встаньте. В чем дело?

Мужики поднялись.

– Новопокровские мы, – начал бородатый. – Как только ты позавчерась ушел со своими солдатами, так сразу налетел Егорка Родионов. И ну грабить, ну шарить по кладовым да по конюшням. И лошадей забрали, и хлебушек, а потом еще веселье устроили…

– Недавно только убрались, – добавил бритый.

– Что же вы не пришли сказать, пока они пьянствовали?! – досадуя, спросил Голиков.

– А боязно было, батюшка, – простодушно объяснил бородатый. – Если Иван или Егорка узнают, что мы у тебя были, – гореть нашим избам.

– Пойдемте ко мне, – сказал Голиков. Он провел их в кабинет, задернул штору. – Сколько человек было с Родионовым?

– Да десятков до трех, – сказал тот, что помоложе.

– Откуда Родионов? Как он выглядит?

– Иван-то наш, из Форпоста, – сказал бородатый.—

А Родионова впервой видим. А как он выглядит?.. Постарше тебя будет. Аккуратный, военный кожушок, как у офицера. Беседует строго. На ручке дорогой перстенек.

Рассказ мужиков подтверждал сообщение, что Иван Соловьев по соображениям тактики разделил свой «горно-партизанский отряд» на отряды поменьше, доверив один никому не известному Егорке Родионову.

Позвав дежурного, Аркадий Петрович распорядился неприметно, с черного хода, вывести гостей из штаба, а затем продиктовал по телефону шифровку. Спустя тридцать минут поступил ответ, что на помощь Голикову направляется отряд Измайлова в шестнадцать штыков.

Шестнадцать штыков могли, конечно, пригодиться, но Голиков подсчитал, что Измайлов появится часа через два с половиной, не раньше. А Родионов, хотя и с награбленным, может уйти достаточно далеко. Оставив в Божьеозерном трех человек, Голиков наказал им задержать отряд Измайлова и помчался перехватывать Родионова.

…Отряд уже достиг окраины Ново-Покровского, когда впереди, метрах в ста, из калитки дома выбежал мальчишка лет двенадцати. Он был в рубашке и в холщовых штанах, заправленных в валенки. За ним, тяжело дыша, семенил хакас лет сорока, в пиджаке и опорках на босу ногу. По обеим сторонам дороги высились сугробы. И бежать можно было только по протоптанному снегу. Чтобы мужик его не поймал, мальчишка петлял из стороны в сторону. Внезапно мальчишка поскользнулся и упал. Мужик подлетел и, не дав ему подняться, принялся тузить.

– Не сметь! – крикнул Голиков, резко останавливая коня.

Вместе с командиром как вкопанный остановился весь отряд. Мужик испуганно распрямился.

– Кто вы такой? – строго спросил Голиков. – За что бьете ребенка?

Вид хакаса был нелеп. Редкая бородка. Жиденькие усы. Глаза смотрели растерянно, а рот заискивающе улыбался, обнажая желтые, прокуренные, но крупные и крепкие зубы.

– Насяльник, насяльник, – повторял хакас и кланялся.

– Отец не понимает по-русски, – чисто, почти без акцента, произнес мальчишка.

– А ты где учился русскому? – удивленно спросил Голиков.

– Ходил в школу.

– Чем твой отец занимается?

– Делает седла.

– Вы здесь живете?

– Да.

– Скажи отцу, чтобы не смел тебя бить. Это ему не при царе.