Страница 13 из 25
Трое в башлыках продолжали неподвижно сидеть возле стены. Похоже, они старались не обращать на себя внимания.
«А где же настоящие форпостовские делегаты? – подумал Голиков. – Убиты?! Нет. Нужно думать, уведены в лес заложниками – на случай, если Соловьев и эти двое попадут к нам в плен. «Император» – человек предусмотрительный».
И еще мелькнуло: «Как же Соловьев про себя смеялся над нами, когда сюда, на съезд, его сопровождала наша охрана!»
Но эти мысли мешали Голикову, и он их оборвал. Пора было действовать. Первое – надо посвятить в план Каташкина. Человек он решительный, но смелость в нем сочетается с нервозностью. На такой должности хорошо бы иметь человека с более уравновешенным характером. Но где его возьмешь? А у Каташкина имелись свои преимущества: он родился в этих местах, сотни людей знал в лицо. Странно, что он не заметил подмены. Правда, в полумраке и башлыках можно не узнать и родного дядю.
Когда Голиков повернулся к председателю исполкома, тот сердито слушал хитренького мужика, который говорил: раз хлеб и другие продукты из-за бандитов возить опасно, то, пока не будет пойман Соловьев, со сдачей налога следует повременить.
– Мы тебя, Каблуков, – выкрикнул Каташкин, – пошлем завтра в Поволжье. И ты объяснишь там людям, у которых дети умирают с голоду, почему ты приехал к ним с пустыми руками…
Голиков наклонился к Каташкину:
– Прочтите записку. У меня есть мысли.
Каташкин рассеянно кивнул и, не спуская Глаз с выступающего, зажал в пальцах бумажку, но читать ее не стал, потому что мужик опять начал говорить: раз помирают детишки, хлеб надо поберечь, а потом…
Каташкин собирался было опять ему возразить, но взгляд его упал на развернутую записку.
– Товарищи!.. – громко и взволнованно произнес Каташкин.
Голиков обмер от сверкнувшей догадки, что председатель исполкома сейчас сделает. Он хотел Каташкина остановить…
– Товарищи, среди нас находится Соловьев!
Даже у Голикова от этих слов мурашки пробежали по спине. Но озноб в позвоночнике не уменьшил досады на глупость исполкомовского председателя.
– Гражданин Соловьев, – голос Каташкина зазвенел под сводами церкви, – я предлагаю вам…
Что собирался предложить Каташкин, осталось неизвестным.
…Восстанавливая последовательность событий, Аркадий Петрович помнил, что обратил внимание: трое в башлыках не вскочили с мест, будто слова Каташкина относились не к ним. И это смутило Голикова: «Ошибка?!» И он возблагодарил судьбу, что отказался от своего первоначального плана, когда могли пострадать невинные люди.
Эти впечатления и мысли вместились в первые короткие доли секунды, потому что в следующее мгновение, прежде чем остальные делегаты успели оглядеться и вскочить с мест, раздалось несколько револьверных выстрелов. Зазвенели стекла, и погасли керосиновые лампы. Последней звякнула и потухла яркая, двенадцатилинейная, с расписным фарфоровым резервуаром для керосина, что стояла на столе президиума. И стало абсолютно темно.
Голиков успел крикнуть: «Ложись!», ожидая, что в зал полетят гранаты. В кромешной тьме с гулким грохотом опрокинулись на каменный пол тяжелые скамейки. Кто-то охнул от боли, хлопнула дверь, послышалась возня.
– Никого не выпускать! – снова крикнул Голиков.
Опять началась стрельба. Он отскочил в нишу возле стола и выхватил маузер. Что делать дальше, Голиков попросту не знал. Выстрелы оборвались. Возня продолжалась. Стоило чиркнуть спичкой, как бандиты снова могли открыть стрельбу. Кроме того, кругом был разлит керосин. Но держать людей в напряжении, в полной темноте тоже было нельзя.
– Товарищ Голиков, мы этих бандюк схватили, – раздался во мраке напряженный голос, будто человек взвалил на себя большую тяжесть.
Вспыхнул огонек спички, колебнулось пламя керосиновой лампы. Люди поднялись с каменных плит.
– Делегаты остаются на местах! – распорядился Голиков. – Арестованных – к выходу.
С пола возле трибуны встал Каташкин. В руке он держал наган. Аркадий Петрович хотел ему крикнуть: «Какого черта!..» – но это уже не имело смысла.
Из дальнего конца зала к председательскому столу вели двоих в откинутых башлыках. Это были молодые парни. Одному, длиннолицему, было двадцать два – двадцать три года. Другой, молодой хакас с реденькой бородкой, был еще моложе.
– Где третий?! – встревоженно спросил Голиков. – Где Соловьев?
– Там потайная дверца есть, – ответил человек лот пятидесяти, который крепко держал руки длиннолицего, завернутые за спину. – Он через эту дверцу ушел. Там наши мужики за ним побегли.
– Как через потайную дверь? – не поверил Голиков.
Готовя помещение к проведению съезда, Аркадий Петрович приказал забить эту дверь за бывшим иконостасом досками.
И вот она оказалась открытой. Соловьев знал, что доски будут оторваны. Кто их отодрал? Кто из людей, помогавших готовить помещение бывшей церкви, работает на Соловьева?
…Каташкин, не решаясь смотреть Голикову в глаза, объявил перерыв. Трое председателей, которые кинулись за Соловьевым через потайную дверь, его просто не нашли. Он не убежал, не умчался верхом – он куда-то юркнул. Голиков приказал осмотреть и обыскать все близлежащие дома и сараи, овчарни и конюшни. «Император тайги» словно растаял.
Голиков отправился к себе в кабинет и распорядился привести к нему арестованных.
Длиннолицый был родом из Саратова, окончил юнкерское училище, имел чин поручика. Еще в училище увлекся стрельбой, брал призы на состязаниях. Считалось, что к стрельбе у него особый дар. А молодой хакас – он плохо говорил по-русски – был сыном охотника.
Когда же они попали в «горно-партизанский отряд» и Соловьев узнал, что эти двое свободно владеют любым огнестрельным оружием, он велел их поселить под охраной на заброшенной усадьбе лесника. Стрелков до отвала кормили, ежедневно давали водку. В подполе дома, где они поселились, был устроен тир – там они ежедневно упражнялись в стрельбе.
Педелю назад им начали ставить всего лишь по стакану самогона в обед и на ужин. Зато вместо пятнадцати револьверных патронов для стрельбы по мишеням им выдавали уже по двадцать пять штук в день.
– Два дня назад к нам в берлогу припожаловал сам Соловьев, – с кривоватой улыбкой на вытянутом лице рассказывал поручик. – Привез бутылку «Смирновской» и после ужина сказал, что есть работа: нужно попасть на важное собрание и погасить выстрелами лампы, но чтобы ни одного человека не задеть!
«Как мы пройдем на собрание, – сказал Соловьев, – моя забота. Вы гасите выстрелами лампы и бегите обратно к двери, через которую мы войдем. Там будут стоять верные люди. Они сначала нас пропустят, а затем выпустят и задержат остальных».
О потайной двери стрелки ничего не знали. Они кинулись к выходу, отвлекли на себя внимание… Успешность плана обеспечивалась прежде всего тем, что Соловьев хладнокровно обрек на заклание этих молодых парней.
О банде пленные ничего сообщить не могли. Соловьев не случайно поселил их отдельно.
Парней увели. Голиков стал ходить по кабинету. Еще час назад он, Голиков, сидел под одной крышей с Соловьевым. Если бы Каташкин не допустил нелепости, был шанс поймать «императора тайги». Теперь Голиков понимал, что шанс был невелик. Соловьев предусмотрел многое и, если бы заподозрил, что замысел его раскрыт, начал бы палить по залу.
Но кто помог Соловьеву произвести замену делегации?.. Кто открыл забитый досками потайной ход?..
Если Соловьев желал произвести сильное впечатление, то он достиг своего. Отчаянная смелость «императора тайги», который явился на съезд, и не менее ловкий его уход взбудоражили умы. Было замечено и то, что в перестрелке не пострадал ни один человек. Если бы Соловьев бросил в зал дюжину лимонок, эффект был бы меньший.
А пока что съезд был сорван. Писать о нем в газетах не имело смысла. Судьба настоящих форпостовских делегатов оставалась невыясненной – они пропали. Начальник группы сопровождения, который привез Соловьева и двух стрелков, дал показания: поскольку они уже опаздывали, сани с делегатами ждали их у самого въезда в станицу. Был допрошен и Каташкин. Он признался, что поступил нелепо от сильного волнения. В партии его оставили, но с должности сняли.