Студент

- Да-а, дела. А Мухомеджан?

- Тоже отслужил. Живет там же. Играет в пинг-понг. Первый разряд. За город выступает. Как тогда не поступил в лесной техникум, так больше поступать и не стал. Зимой работает в котельной, летом - рыбалка, грибы.

- Ну, это его. Против природы не попрешь. - засмеялся Мишка. - Я, может, зайду к нему. А Каплун, Самуил?

- Каплун после техникума пошел на завод, работает в бюро стандартизации и на полставки художником. Самуил после техникума с братом на пятом заводе инженерит и в вечернем машиностроительном институте учится. Григоряны получили новую квартиру и переехали. Я как-то встретил сестру Армена Татку. Говорит, у брата уже усы режутся, хотя еще в школе учится. Сама Татка замужем. Красотка. Муж русский. Из шишей.

- А Жорик Шалыгин угомонился, не шумит?

- Да ну, образцовый папа двух дочерей. Только их уже здесь нет. Всем семейством на целину двинули. В нем же всегда какая-то авантюрная жилка сидела.

- Да-а, - усмехнулся Мишка. - Это точно.

Он немного помолчал, потом сказал:

- Улица не изменилась. Знаешь, я сегодня, чуть рассвело, прошелся до самого пустыря. Столько воспоминаний. Все наше детство прошло перед глазами, - голос Монгола потеплел и мне даже показалось, что глаза его увлажнились.

- Улица все такая же, только теперь подросшей малышней командуют Мотя младший и Сеня Письман, - сказал я.

- А ты? Мать говорила, что ты поступил в институт. Я не стал дальше расспрашивать, видел, что с ней что-то не так. Я же не знал про Юрия Тимофеевича.

- Да, учусь, на ИнЯзе. Заканчиваю первый курс.

- А как твои способности? Я же помню, ты сильно болел и у тебя произошел какой-то сбой.

- Я просто стал нормальным, - улыбнулся я и встал, собираясь уйти. Мне стало муторно, и, хотя встреча с Монголом чуть расслабила и отвлекла меня, тревога совсем не отпустила, она сверлила мое сердце, и душа сжималась от ощущения близкого несчастья.

- Давай еще по грамму, - предложил Монгол. - Посидим ли когда еще вот так.

Мы выпили, и я поспешил домой.

Глава 15

Смерть отца. Мой вещий сон. Отпевание в церкви. Повторение сна наяву. Мой дар возвращается. Непонятный мир. Причитания и плач по покойнику. Поминки. Противоречивые чувства.

Отец умер ночью. Мать сидела у него, а он спал, и она дремала, устав от нервного напряжения, в котором находилась всю последнюю неделю невольного ожидания кончины мужа.

Я видел сон. Я услышал плач матери, которую не видел. Просто я знал, что это мать. Я встал с кровати и пошел, чтобы утешить ее, но оказался в храме, где посреди церкви стоял гроб с телом. По четырем сторонам гроба горели свечки, а вокруг стояли люди в траурных одеждах и тоже с зажженными свечами. Ясно слышался голос священника, отпевающего покойника, и тихая, едва различимая, музыка, которая заполняла все пространство храма. Я видел похоронную процессию, растянувшуюся по кладбищу, видел могилу и видел, как кладбищенский работник забивает гвозди в крышку гроба.

Вдруг все стало таять в дымке и исчезло, но появилась пустая кровать, застеленная покрывалом, с подушкой поверху.

Громкий хлопок разбудил меня. Я вскочил весь в испарине, посмотрел на часы. Было без малого шесть часов утра и за окном еще не светало. На столе лежали осколки лопнувшей лампочки, над столом слегка покачивался абажур.

Я понял, что отец скончался...

Хоронили отца, как он и просил, по церковному обряду. Несмотря на весеннее ненастье, когда снег уже начал таять, обозначая прогалины, а под ногами месилась грязь вперемешку со снежным крошевом, народу пришло много. Под траурный марш гроб с телом вынесли во двор и поставили на две табуретки. Гроб и оркестр организовал профком последнего места работы отца. Отец лежал в сосновом гробу, обитом красным кумачом и лентами крепа, собранными в гармошку.

Я равнодушно смотрел на серый цвет лица еще недавно живого родного мне человека. Равнодушно, потому что уже не отождествлял лежащее в гробу тело с отцом. Для меня человек существовал или не существовал. Все остальное уже было не важным. Я переживал за него, когда он угасал от рака, не находил себе места и изводился от тоски и жалости к отцу.

А когда отец умер, и я увидел его мертвым, то поймал себя на мысли, что смотрю с какой-то брезгливостью на труп и воспринимаю его просто как нелепость, несовместимую с тем живым, которого я любил, и кто мне был дорог. Меня попросили побрить мертвое лицо, на котором вдруг выступила щетина, и я с трудом заставил себя взять в руки электрическую бритву и автоматически, избегая смотреть на то, что недавно еще было моим отцом, водил по щекам, усам и подбородку.

Я слышал причитания, похожие на заунывную, надрывную песню бабушки, и истерический, захлебывающийся плач матери, и разноголосые стенания, похожие на вой, родни, но сам не проронил ни слезинки и выполнял все, что меня просили, с отрешенностью зомби. Отца просто не стало. Все остальное было бутафорией. Родственники потом упрекнули меня в черствости, а мать до самой смерти жаловалась, что похоронить ее будет некому, потому что на сына, которого даже смерть отца не тронула, надеяться нечего...

По улице гроб несли на плечах под непрерывный, разрывающий душу похоронный марш. Процессия растянулась на сотню метров. Впереди несли венки: от коллектива предприятия последнего места работы, от горисполкома, где отец работал после войны, от родственников, от райкома партии и даже КГБ, что меня особенно удивило. То ли это потому, что отец с сорок первого по сорок третий годы находился на особой службе в Тегеране, то ли это генерал МГБ из нашего прошлого вспомнил об отце.

На подходе к Московской улице гроб погрузили в открытый кузов грузовика, застеленный еловыми ветками, близкие полезли за гробом, остальные, кто хотел ехать на кладбище, сели в автобус.

У кладбищенских ворот процессию встретил батюшка, гроб внесли в церковь, поставили на подставку посреди церкви. По четырем сторонам гроба зажгли свечки. Всем провожающим тоже дали по свечке, которые они сами зажгли и стояли вокруг гроба.

Началось отпевание. Я слышал голос священника и слышал едва различимую музыку, которая заполняла все пространство храма. Я знал, что музыки при отпевании быть не должно и ее, скорее всего, не было, но я ее ясно слышал, она была во мне. Но самое поразительное было в том, что я во время отпевания наблюдал, как к голове священника откуда-то сверху и со стороны шел широкий светлый поток, который поворачивался в сторону тела покойного отца и к его голове. По ходу отпевания поток у головы становился ярче, а у провожающих, которые стояли со свечами, шел слабый отток энергии в общее энергетическое поле .

Необычным оказалось и то, что все это было повторением сна, который я видел в ночь смерти отца. И все дальнейшее в деталях повторяло мое сновидение. Я еще не смел поверить, но подсознание подсказывало, что дар, который я потерял несколько лет назад, возвращается ко мне.

Существует множество вещей, о которых мы не имеем ни малейшего понятия. Мы не знаем, кто сотворил Вселенную. Мы не знаем, что было до возникновения жизни во Вселенной. Нам неизвестны законы, которыми она управляется. Мы даже не можем быть уверены в том, что мир, каким мы его знаем, не плод нашего воображения. Или воображения того, кто его создал? В сравнении со всеми этими тайнами загадка жизни после смерти и существования отдельного человека кажется почти неважной, несущественной.

Я столбом стоял в толпе провожающих, косился украдкой на иконы, к которым многие прикладывались, не знал, как вести себя, и чувствовал неловкость. Я с удивлением отметил, что мать крестится и делает это естественно и ловко, как истинно верующая.

- А вы что? Если в храм пришли, перекреститесь. Креститесь, креститесь, рука не отсохнет, - услышал я и не сразу понял, что дьяк обращается ко мне.