Студент

- Наука требует жертв, и лучше пожертвовать Лайкой, - поддержал Валерку Леран. - Мне тоже жаль собаку, но это же было необходимо во имя всего человечества.

- Тем более что собака - беспородная дворняжка, - то ли хотел успокоить девушек, то ли донести до всех свое отношение к собакам Вовка Забелин.

- Живодер ты, Вовец, - сквозь слезы проговорила Мила.

- Чегой-то я живодер? - обиделся Вовка. - У нас дома тоже есть собака, пекинес, Яна.

- Вот если бы твою Яну туда запустить, как бы ты тогда? - укоризненно сказала Маша.

- А никак бы я тогда, - передразнил Машу Вовка. - Я бы гордился, что моя собачка внесла вклад в развитие космонавтики.

- Вовка прав, - поддержал Алик Есаков. - Если б не Лайка, как бы ученые доказали, что животные могут долго жить в невесомости? Теперь это позволит запустить в космос и человека... А радиация? Уровень радиации тоже определили с помощью Лайки.

- А американцы для космических исследований используют обезъян. Это что, более гуманно? - высказался Валерка Покровский.

- Тем более что нашу Лайку усыпили, когда она выполнила задание. Так что, она не мучилась, - выразила надежду Лика Токарева.

- Как бы не так, собачка погибла через несколько часов после запуска, так как от перегрева спутника в контейнере тоже стала повышаться температура. Лайка попросту сгорела, - заявил вдруг Вовка.

Все замолчали, переваривая эту информацию. Маша всхлипнула, а Леран насмешливо спросил:

- Би-би-си слушаешь?

- Какая разница, что я слушаю? Я говорю факт.

- Да не слушайте вы его, - сказала Лика. - Вражеские голоса так набрешут, только уши подставляй.

- Еще причиной называют сильный стресс, который пережила собака при выходе в космос, - пропустил слова Лики мимо ушей Вовка.

- Ладно, чего там говорить, смерти животного избежать все равно бы не удалось. Все знали, что пес погибнет. Возвращать спутники обратно на Землю еще не научились. А как научиться, если не известно, возможно выжить в космосе или нет? Вот наша Лайка и доказала. Можно сказать, что она открыла дорогу в космос.

- Я бы ей памятник поставила, - сказала Маша.

- А ты, Маха, не боись, запросто поставят, - заверил Валерка.

- За это нужно выпить, - предложил Есаков. - У меня есть четвертной. Кто пойдет?

Засобиралась домой Мила Корнеева.

- Ты чего? Время еще детское, - пыталась уговорить Милу остаться Лика Токарева

- Завтра семинар по литературе, а я еще конспект в руки не брала, - сказала Мила.

Я вызвался проводить.

- Что вы все разбегаетесь-то? - недовольно сказал Есаков. - Сейчас Вован вино принесет.

- Алик, без обид, я бы остался, да матери обещал сегодня пораньше прийти, - извинился я.

- Что, тоже на Милку запал? - равнодушно заметил Леран.

- Почему "тоже"?

- Да на нее все западают.

- Я не запал, - поспешил заверить я Лерана. - Просто нам по пути. Моя остановка рядом с общежитием.

- Да ладно, нам какое дело, - не поверил Леран.

Общежитие находилось недалеко от институтского дома, и моя остановка была почти у самого его подъезда, хотя я мог сесть и на остановке в противоположной стороне. Просто я хотел поговорить с Милой без свидетелей.

- Мил, - спросил я. - Как тебе Зыцерь?

- Препод по языкознанию? Нормальный дядька.

- Какой он дядька? Ему еще только двадцать восемь лет.

- Двадцать восемь - это почти тридцать. Конечно дядька, - не согласилась со мной Мила. - А что?

- Нравишься ты ему.

Не знаю, правильно ли я сделал, что выдал тайну Юрия Владимировича, но я хотел предупредить возможную нежелательную реакцию, с которой мог столкнуться наш преподаватель, если бы вдруг сам предпринял какие-то шаги к сближению с нашей однокурсницей.

- Я? Ему? - округлила глаза Мила.

А чего ты удивляешься? Ты многим нравишься? - сказал я.

- Может быть, я и тебе нравлюсь? - серьезно спросила Мила.

- Нравишься, - не стал скрывать я. - Только не обо мне речь. Я говорю не просто о "нравишься". У него, по-моему, к тебе серьезно.

- Ну, а мне-то что? - сухо ответила Мила. - Он преподаватель и страшный.

- Он умный. А страшный был Квазимодо, и то его Дездемона полюбила.

Мила засмеялась, потом серьезно сказала.

- Я не хочу больше об этом говорить.

- Мил, будь снисходительной, - сказал я. - У человека к тебе настоящее чувство. Так что, если придется, хотя бы поговори с ним. Ты не представляешь, какой это интересный человек. Он, например, изучает культуру басков и хочет доказать, что культура басков тесно связана с грузинской культурой.

- Что еще за баски? - спросила Мила.

- Народ такой, который живет на севере Испании.

- Ты для этого меня провожал? - сухо спросила Мила.

- И для этого тоже, - сказал я.

- А еще для чего? - не отставала Мила.

- Мил, что плохого в том, что я тебя проводил?

- Пока! - Мила скорчила недовольную гримасу и пошла к подъезду общежития.

Я стоял на остановке автобуса и как-то лениво, потусторонне думал про Зыцеря, воспылавшего вдруг страстью к красивой студентке, про Богданова Юрку, заморочившего голову Машке Мироновой. Потом всплыла в памяти красавица скрипачка с Ленинской, вокруг которой роем вились воздыхатели, несмотря на природный изъян в виде кривых ног.

"Недаром народная мудрость сложилась в поговорку "Любовь зла", - решил я, садясь в подъехавший автобус.

Глава 9

Отец и его Есенин. Упадничество, как и мистика, не приветствуется. Маша Миронова и Юрка Богданов. Есенин, Ахматова и Зощенко.

Отцу старый товарищ КП - Константин Петрович - подарил том только что вышедших избранных стихов Есенина, которого отец очень любил и который не то чтобы запрещался, но увлечение его поэзией не поощрялось. В школе нам говорили, что Есенина читать не нужно, потому что он хулиган, пьяница и психически больной человек, а поэтому и его поэзия сплошная похабщина и разврат. На это отец прочитал мне несколько стихов Есенина, которые восхитили меня. Стихи воспевали русскую природу, говорили о чистой и светлой любви. От этих стихов веяло ароматом полей, запахом свежескошенной травы и деревней с ее нелегкой крестьянской жизнью. Стихи казались простыми и незатейливыми, но в них слышалась музыка, и их хотелось петь. Я не предполагал, что отец так хорошо знает Есенина, но понял, что его роднят с ним их деревенские корни. Когда отец читал "Возвращение на родину":

"Я посетил родимые места,

Ту сельщину,

Где жил мальчишкой,

Где каланчой с березовою вышкой

Взметнулась колокольня без креста",

и дальше:

"Отцовский дом

Не мог я распознать:

Приметный клен уж под окном не машет,

И на крылечке не сидит уж мать,

Кормя цыплят крупитчатою кашей",

я видел грусть в его глазах. Ведь это поэт писал и про него. И "Письмо от матери" про него. А "Русь"? Которая кончалась так:

"Ой ты, Русь, моя родина кроткая,

Лишь к тебе я любовь берегу.

Весела твоя радость короткая

С громкой песней весной на лугу".

Разве мог это написать психически больной человек! И я теперь уже не верил, что поэт с такой чистой душой и такой любовью к Родине, мог писать похабщину и что его стихи сплошной разврат.

Конечно, отец предупредил меня, чтобы я больше помалкивал, если где-то зайдет разговор о Есенине. И не нужно кому бы то ни было знать, что у нас об этом поэте свое особое мнение. Мы с отцом уже были научены горьким опытом настороженного, если не сказать враждебного, отношения к моим, выходившим за рамки общеизвестного способностям, которыми я обладал, будучи подростком, и осторожность как-то уже стала нашим естественным образом поведения, что помогало избегать неприятности...