Страница 52 из 86
Она запела. Так тихо, насколько позволяло ее не на шутку возросшее волнение. Из-за эмоций на первых порах некоторые ноты выходили выше нужного или наоборот, голос отдавал хрипотой, но вскоре и это исправилось. Вайолет отнюдь не была профессионалом, но эта композиция, ввиду подходящей тональности, ей удавалась на удивление хорошо. Она знала это, но не смела поднять взгляд на юношу, боясь сбиться, потерять сосредоточенность, приобретенную с таким трудом. «Сжалься надо мной» — пела она, — «Разве ты не видишь? Все окончено». Аккорд F сменялся на Dm, затем Am — движения ловкие, быстрые. Кит дышал тяжело и редко — грудная клетка заметно вздымалась под черной майкой. Вайолет протянула последние ноты припева, вновь облизываясь. Нижняя губа безбожно дрожала. «Ты разрушил мою жизнь» — девушка впервые подняла взгляд к его глазам, — «Не отрицай этого», — ей хотелось, чтобы эти слова он не только услышал, но и увидел. Увидел в ее собственном взгляде. Кит не шелохнулся, не отвел взгляда, продолжал все также неотрывно смотреть на нее в ответ, слегка разомкнув губы, — «Так возьми же нож» — красиво появлялась ямочка с левой стороны от уголка ее губ, — «И молю, закончи все это»*. Плавно опускались и поднимались веки, и пышные ресницы казались отяжелевшими. Было какое-то победное чувство, когда она заканчивала песню, словно она повергла его или сломала какой-то барьер между ними двумя. В душной комнатушке теперь стоял запах свежевыстиранных полотенец, пыли и страха. Кит так и продолжал не двигаться, Вайолет в последний раз прошлась по струнам, заканчивая исполнение. Повисло молчание, лишь дыхание было слышно, да медленно отмирающее звучание гитары, словно финальные титры фильма.
— Грустная песня, — первым нарушил молчание юноша. Вайолет не могла придумать ничего лучше, чем утвердительное короткое мычание в ответ. Сердце бешено колотилось. Ей было стыдно за то что она сделала, словно бы открыла перед юношей душу или, что страшнее, оголила часть своего тела. И ей безумно хотелось верить, что он не понял намека, что он не станет строить логические цепочки от полоумного ее поведения в году до этой самой чертовой исполненной композиции. Вот же чуднó устроен наш разум: все месяцы она только и желала, чтобы он узнал о ее влюбленности, а на деле, как только до этого доходит дело, так уже и страшно становится. Как интерес, насколько же горячо пламя костра — чем ближе подносишь руку, тем больнее обжигает. — Ты хорошо играешь, — продолжал Кит, отбросив пальцами волосы, — и зря ты наговаривала, голос у тебя очень приятный, — и улыбнулся, но как-то грустно, будто мотив и мелодия оставили свой отпечаток. И глаза — всегда такие яркие и добрые — потускнели вмиг. Вайолет позабавилась, усмехаясь, слегка покачав головой, поднимаясь на ноги с гитарой в руках. Конечности затекли.
— Пора идти, мне рано вставать.
Кит молча протянул ладонь, перенимая гитару, пряча инструмент на прежнее место за стеллажом. Ореол беззаботности спал, юноша выглядел мрачнее обычного. И первой выходя из кладовой, Вайолет в глубине души ликовала, чувствуя свою маленькую, хоть и абсолютно неосознаваемую победу: как бы она ни желала сделать Кита самым счастливым парнем, ей было приятно, что он приуныл. И тяжело было принять это двоякое чувство: Вайолет нравилось и одновременно страшило, что ей хотелось заставить страдать человека, которого она так сильно любит.
Они расстались в лифте: Кит сердечно поблагодарил за помощь и вновь сделал комплимент по-поводу маленького концерта, глядя на нее все тем же не то сонным, не то погрустневшим взглядом красивых темных глаз, Вайолет же, в свою очередь, учтиво кивнула, выдав скромную улыбку. И стоило лишь покинуть лифтовую кабину, уносящую Уокера на этаж выше, как стала заметна дрожь в коленях, и руки вдруг затряслись, и ноги подкосились. И Вайолет разрыдалась прямо в коридоре, сползая по гладкой стене к пыльному деревянному плинтусу, зажимая рот ладонью так сильно, что заныла челюсть. И она чувствовала, как горячие слезы затекали между пальцев, слышала собственные приглушаемые рукой всхлипы, а в ушах стоял привычный звон. Ее разум атаковал вопрос «Что я делаю со своей жизнью?». И действительно, к чему она шла? Куда все это ее приведет? Каков будет финал? Правильно ли отвергать реальность и с таким отчаянием желать собственного придуманного идеального конца, отмахиваясь от вполне очевидных фактов?
***
Но сколь бы приятным или, наоборот, неприятным не было бы настоящее, мы никогда не знаем, что ждет нас в будущем. У кого-то всегда есть план на наш счет, кто-то всегда знает, что произойдет. Возможно, и лишь на подсознательном уровне, но ведь водитель, которому суждено часом позже стать виновником аварии, чувствует, возможно и слабо, но все же дурное предзнаменование перед выходом из дома… Иногда мы чувствуем опасность, а иногда инстинкты нас все же подводят, и, как мне кажется, такие случаи как раз особенные, заставляющие нас пройти какой-то урок и сделать определенные выводы. Ведь если мы ощущаем, знаем об угрозе, то неосознанно готовимся. И только лишь безоружными проявляется наше настоящее «я», наш подлинный характер.
Первый приступ ужаса прошел, и Вайолет перестала бездумно дергаться, пытаясь освободиться от наручников; холодный метал жег нежную кожу запястий. Она быстро смекнула, что плохая идея показывать свой страх, и со стороны ее первый порыв действительно выглядел как простое замешательство после пробуждения. Ребристая боковина отключенной батареи больно впивалась в спину и предплечье, а от жесткого пола ныли ягодицы — ковер хоть и числился как предмет интерьера, однако за годы службы превратился из плюшевой радости в сухую жесткую подошву. Вайолет заснула скованная обязательствами перед самой собой лишь для того, чтобы проснуться скованной наручниками у трубы батареи. Что за нелепый парадокс! Это был ее номер, однако ночной визитер был отнюдь не желанным гостем. Его облик маячил перед глазами от одной до противоположенной стены. Он был озабочен, возбужден — она ясно замечала это на его лице, когда юноша вдруг попадал в рассеянное лунное свечение. Он грыз заусенец на пальце, расхаживая из стороны в сторону, она пыталась придумать способ освободиться.
— И долго это будет продолжаться? — ее голос был резким, холодным. Юноша замер, стараясь понять, страшно ли ей. Но сколь ни пытался, не мог уловить ужаса ни в воздухе на уровне энергетики, ни в ее голосе, ни уж тем более на ее лице. Она скорее была раздражена, чем напугана. Вайолет, выжидая, сосредоточенно следила за юношей широко распахнутыми глазами. Но он молчал, и девушка показательно дернула рукой; клацнули наручники, и натянулась соединяющая их цепь. — Я об этом вот. Что, первая попытка провалилась, и ты решил приковать меня, чтобы уж наверняка?
Казалось, будь она свободна, то в любой момент могла бы схватить первый попавшийся тяжелый предмет и швырнуть в расхаживающего по другую сторону кровати юношу. И у него даже мысль проскочила, а действительно ли плотно пристегнуты наручники… Блондин нервно облизнулся, подлетая к сидящей на полу девушке.
— Я не хочу навредить тебе, честно, — он коснулся ее предплечий. Секунду она не двигалась, уставившись в его огромные глаза, затем резко дернулась в попытке задеть, ударить ногой. Лязгнули наручники. Блондин успел отскочить, держась за деревянный бортик кровати. — Да не собираюсь я тебя трогать! — заорал тот, ударив по деревянной панели кулаком. Сдув с лица упавшие волоски, Вайолет сглотнула, сильно жмурясь. То, что она имела дело с психом — это было ясно как день. Ничего, она в своем номере, скоро, должно быть, уже восход, ее точно найдут. Но вот чего она не понимала: он не заткнул ей рот, потому что забыл по глупости или потому что знал, что она не собиралась кричать?
Вайолет действительно его поразила. Такой дикой связи постороннего с самим собой он не чувствовал никогда. Она совсем его не боялась, и это вводило в ступор. Он совершенно не знал, что ему делать дальше.
Вновь шаги по комнате. Вайолет громко выдохнула, покрутив запястьем; руки затекли. Тейт быстро ходил туда-обратно от тумбочки до столика, то сжимая носовую перегородку, то поглаживая лоб, то взъерошивая волосы. Она выжидающе молчала. Лишь лихорадочно обыскивала номер в поисках чего-то, что может ей помочь. Фишку с отсутствием страха она просекла сразу, ведь кто умирает в фильмах про маньяков быстрее всех? Те, кто выбешивают, разводя нюни, и просят пощадить, конечно же! Никаких соплей и слез! Лишь холодная тактика невосприятия.