Никогда не отпущу тебя (ЛП)

— Черт возьми, Гри! Н-не уходи, поговори со мной!

— Я не могу, — сказала она, перекидывая через перила сначала одну ногу, затем другую, и у него сжалось сердце, поскольку это говорило лишь о том, что она боялась случайно прикоснуться к нему, проходя мимо его кресла.

— Пожалуйста, — тихо произнес он вслед ее удаляющейся фигуре, но она так и не обернулась.

***

Гризельда решительно шагала через поляну, намеренно не оборачиваясь, несмотря на его тихую просьбу, от которой у нее буквально разрывалось сердце.

Мало того, что он остался с Хозяином, у него к тому же сформировалась своего рода… что? Холден отказывался называть это симпатией, но чертовски похоже, что это была именно она! — мягкость к Калебу Фостеру. Как будто какая-то часть Холдена поверила, что он и правда Сет Вест и приняла покровительство Калеба Фостера, а когда над ними посмеивались ехидные официантки, даже отвечала ему тем же.

Это был человек, который их похитил, мучил и запугивал, который, как тогда полагал Холден, убил Гризельду, хладнокровно прикончил ее и похоронил. С момента ее смерти прошло всего два года, а Холден жил с Калебом на полную катушку, ел его еду, спал в отведенном ему Калебом месте, ходил в школу, так, словно никогда и не было этого кромешного ада в Западной Вирджинии.

«Это не честно», — тихо шепнуло сердце, прервав ее внутренний монолог.

Пройдя поляну, она направилась в лес и пошла влево, на шум журчащего где-то поблизости ручья.

«Его тоже похитили, по твоей вине! — напомнило ей сердце, — и он вытерпел гораздо больше положенных ему побоев».

Он держался очень храбро, но она знала, что ему было также страшно, как и ей. Он пытался сбежать, но ему не удалось, а ей повезло. По сути дела, его снова похитили, на этот раз совершенно одного, его лучший друг мертв, и нет никого, кто мог бы его утешить. Он сказал, что чувствовал себя опустошенным, мертвым внутри, и Гризельда ему верила. Из глаз потоком хлынули слезы, как только она представила себе его тонкие запястья, прикованные наручниками к рулю грузовика, к кровати в мотеле, свобода так близка, но не возможна. Он напомнил ей, что ему было всего тринадцать лет, ещё ребенок. И он потерял всё и всех, кто имел для него хоть какое-то значение. И да, он мог сбежать и, как она предлагала, вернуться в систему патронатного воспитания, но он был прав. Она вздрогнула, вспомнив руку миссис Филлман на бедре у Билли тогда в парке. Холден, с его светлыми волосами и типично американским лицом в веснушках, оказался бы легкой добычей.

Калеб Фостер кормил его, давал крышу над головой, не бил и, в конце концов, позволил ему ходить в школу, как обычному ребенку.

Она не думала, что это была счастливая жизнь, но, так же как и он, прекрасно знала, что всё могло быть гораздо хуже.

Звук бегущей воды стал громче, и она вышла к ручью, который искала, — совсем небольшой, всего, наверное, метра четыре в ширину, и не глубокий, но прозрачный и чистый, с большими камнями на берегу. Она села на один из них, сняла босоножки и опустила ноги в воду.

«Я заставлю тебя кончить. Я буду обнимать тебя, пока ты спишь. Я изменюсь для тебя. Я буду жить для тебя. Я никогда тебя не отпущу»

Поверила ли она ему?

«Я такой же, как прежде. Ты делаешь меня прежним».

После таких откровений о Калебе Фостере, может ли она ему доверять?

«Я всегда любил тебя, Гри».

Она рыдала, и ее тело ожило, вспомнив о том, с каким благоговением он к ней прикасался, смотрел на нее, занимался с ней любовью.

«И ты не бросишь меня?» — спросил он.

И она ответила ему: «Никогда».

И она не лукавила.

Она слишком долго держалась в надежде его отыскать, и найти его было слишком чудесно, слишком правильно, слишком хорошо, чтобы сейчас просто взять и отказаться от него, только потому, что он поддался какой-то гребаной разновидности Стокгольмского синдрома. Она может допустить, что он испытывает к Калебу Фостеру определенную признательность за то, что тот сохранил ему жизнь.

И вдруг ее осенило.

Несмотря на все то, что Калеб Фостер с ними сделал, она была вынуждена признать, что тоже чувствует к нему некоторую благодарность.

Она была благодарна за то, что Калеб в этот же день не застрелил Холдена. Она была благодарна, что он заботился о Холдене, от чего Холден не сбежал и в конечном итоге не оказался в какой-нибудь гребаной приемной семье, где сломили бы его дух. Она даже была даже благодарна за то, что Калеб так хорошо обращался со своим грузовиком, и Холден смог вернуться на нем в Западную Вирджинию.

Она всегда была твердо уверена в том, что Калеб — неисправимое чудовище, он и был чудовищем, и все же ей следовало признать, что для Холдена все могло оказаться гораздо хуже. Его могли убить. Его и дальше могли мучить и подвергать насилию. Его могли заморить голодом, сделать объектом торговли или подвергнуть куче других немыслимых ужасов. Вместо этого, как справедливо заметил Холден, его кормили, давали крышу над головой, уже не избивали и не домогались. И он выжил.

Ее губы дернулись в возражении, поскольку она презирала Калеба и не хотела его очеловечивать, однако стоило ей только принять такой ход мыслей, и она уже не могла остановиться. Тот Холден, который занимался с ней сегодня любовью, в некоторой степени тоже являлся результатом заботы, полученной им от Калеба за долгие годы их разлуки, и за это она тоже могла быть ему благодарна.

— Все еще злишься?

Вздрогнув, она обернулась и увидела, что позади нее стоит Холден.

— Я же сказала тебе не ходить за мной, — сказала она, снова переводя взгляд на ручей.

— Думаю, я не умею следовать чужим указаниям.

— Очевидно, — сказала она, снова надев сандалии и встав лицом к нему. Он набросил на себя фланелевую рубашку с длинными рукавами и застегнул ее на две пуговицы, но ноги у него по-прежнему были босые, а джинсы расстегнуты.

Он слегка прищурился и посмотрел на ручей.

— А если бы ты тут на кого-нибудь наткнулась? На какого-нибудь охотника-извращенца, который бы захотел причинить тебе боль?

Она бросила на него косой взгляд.

— Ты, может, и чувствуешь себя получше, но у тебя все еще два ушибленных ребра. Ты не в том состоянии, чтобы быть моим защитником. Ты слаб.

— Черта с два, — сказал он, и его глаза вспыхнули.

Она фыркнула. Ей вовсе не хотелось быть с ним грубой, просто ей требовалось какое-то время, чтобы понять всё, что с ним случилось и каким образом это сделало из него человека, которым он теперь стал.

— Меня бесит, что ты с ним остался, — сказала она.

— Я знаю. Меня иногда тоже.

— Но я могу тебя понять. То, что миссис Филлман делала с Билли… Я рада, что с тобой этого не случилось.

— Гри, я вовсе не испытывал к нему теплых чувств, — осторожно проговорил он, подавшись к ней. Он обнял ее за талию, притянув к своей груди, и она не воспротивилась.

— Я был потерянным ребенком. И да, он был злом, но, на мой взгляд, он был наименьшим злом из всех возможных.

Он вздохнул ей в волосы, крепко прижимая к себе.

— Поэтому я остался.

— Я не хочу тебя за это осуждать.

— Тогда не осуждай, — произнес он. Некоторое время они стояли в молчании, прежде чем Холден снова заговорил. — Я не слаб. Я хочу заботиться о тебе, Гри.

— Я и сама могу о себе позаботиться, — тихо сказала она, не желая окончательно капитулировать.

— Я сильный, — прошептал он возле самого ее уха. — Позволь мне сделать это вместо тебя.

От тепла, идущего от его груди, она полностью расслабилась, дорожа чувством его надежного покоя, запоминая ощущение его ласковых объятий. Положив голову ему на плечо, она взглянула на реку.

— Мне так много нужно осмыслить, Холден. Столько всего разом изменилось.

— Ну, так не торопись, — сказал он, одной рукой поглаживая ей спину. — У нас, наконец, есть время, Гриз, и я н-никуда не уйду.

Глава 22

Минуты превращались в часы, часы в дни, и под конец второй проведенной вместе недели, их жизнь начала обретать свою собственную хрупкую самобытность, свой неуверенный, робкий ритм.