Никогда не отпущу тебя (ЛП)

— Холден? — тихо спросила она, по-прежнему глядя ему в лицо. — Почему ты так долго жил с Калебом Фостером?

***

Внутри у Холдена похолодело, он был безмерно счастлив, что у него закрыты глаза, и Гризельда ничего не сможет в них прочесть. Он знал, что рано или поздно она задаст этот вопрос, но боялся того, что ему придется на него ответить. Он и сам не мог до конца разобраться в тех противоречивых чувствах, что испытывал по отношению к Калебу. И он понятия не имел, как объяснить их Гри.

Он сделал глубокий вдох, повернулся к ней и медленно открыл глаза. От одного взгляда в её лицо, такое красивое в лучах вечернего солнца, его легкие сковало от страха и тоски, и, на мгновение задержав дыхание, он с шумом выдохнул.

— Я попытаюсь объяснить, — сказал он. — Ты попытаешься понять?

Она медленно кивнула и развернулась в своем кресле, чтобы быть лицом к нему. Его взгляд ненадолго упал ей на грудь, затем взметнулся вверх к ее губам, и он взмолился, чтобы после этого разговора все это навсегда не оказалось для него под запретом.

— Сначала п-поцелуй меня, — попросил он, почти задыхаясь от нахлынувшего на него чувства паники.

— Сначала расскажи, — ответила она, затем отвернувшись от него, снова откинулась в кресле и уставилась на поляну.

И он рассказал. Рассказал ей о своем пробуждении на крыльце Калеба, свежей могиле во дворе его дома, крови на рубашке Калеба.

— Он сказал мне, что ты умерла. Он изменил наши имена. Я р-расплакался из-за тебя, и он снова меня вырубил, — сказал он, неосознанно касаясь пальцами своего виска. — Когда я проснулся, было уже т-темно, и я сидел в г-грузовике. Не знаю, где мы были. Думаю, где-то в западной части Западной Вирджинии. Возможно, в К-кентукки. Первые несколько н-недель… Я п-плохо их п-помню.

— Мы все время ехали. Иногда с-спали в машине. Иногда он снимал номер в мотеле. Когда мы с-спали в машине, он пристегивал меня наручниками к рулю. Когда в мотеле, он пристегивал меня к кровати. Говорил, что меня необходимо приковывать, пока Р-рут не утратит надо мной своей власти.

— Холден, — тихо сказала она, и, повернувшись к ней, он увидел, что у нее по лицу текут слезы.

— Он много пил. П-почти каждый вечер. Где бы мы ни были. Сначала он приковывал меня наручниками, чтобы я не убежал, — он посмотрел на Гризельду, совершенно потрясенный силой обрушившихся на него воспоминаний, словно от воспоминаний о тех днях, к нему снова вернулось то опустошающее чувство, с которым он так долго жил. — Н-но я бы все равно не убежал.

— Почему? — спросила она, вытирая слезы. Ее лицо исказилось от недоумения.

Он хотел прикоснуться к ней, хотел обнять, но не осмеливался протянуть к ней руку. Ему было невыносимо трудно продолжать разговор, но он изо всех сил старался всё ей объяснить.

— П-потому что глубоко внутри… Я был м-мертв, — он нервно сглотнул. — Ты п-погибла. Мои р-родители и бабушка — д-давно умерли. Не имело никакого з-значения, что он со мной д-делал. Мне было все р-равно.

— Что… Что он с тобой делал? — спросила она испуганным шепотом.

— Он меня кормил, — сказал Холден, глядя на полевые цветы. — Давал мне крышу н-над головой.

Холден сглотнул подступивший к горлу ком.

— Никогда не п-приставал ко мне.

— Но он все еще тебя бил?

Холден стиснул зубы и покачал головой.

— Только к-когда я упоминал о тебе.

Она молчала, переваривая сказанные им слова.

— Он просто… перестал?

— Да, — кивнув, ответил Холден. — Он сказал, что в-вырезал из нашей жизни р-раковую опухоль, и теперь я с-спасен.

— Потому что я умерла.

Наконец, Холден повернулся к ней и прошептал:

— Да.

Она в недоумении нахмурила брови.

— Ты.. Боже, Холден, ты что… испытывал к нему какие-то тёплые чувства?

— Если в д-двух словах. Я его ненавидел.

— А если не в двух? — спросила она.

— Всё н-н-не так просто, — произнес он, и его сердце заколотилось еще быстрее, когда он попытался сообразить, как, бл*дь, ей объяснить его подлинные чувства.

— Мне нужно это услышать, — сказала она, низким, хриплым голосом, по ее лицу снова потекли слезы. — Я хочу понять.

Холден с трудом сглотнул и, сжав зубы, кивнул.

— В своём с-сознании… он считал, что я Сет. Он д-действительно в это верил. И он д-действительно верил в то, что убив Рут, спасет Сета, — взглянув на нее, он поморщился. — Я знаю, что это п-похоже на бред, но он по-своему з-защищал меня… мм, Сета.

— Когда мы заходили в закусочные, он заказывал себе еду, а потом поворачивался ко мне и спрашивал: «Ну а ты ч-чего будешь, б-братишка?» — весь такой д-довольный и г-гордый от того, ч-что я с ним. И официантки начинали п-поглядывать на нас, на такую очевидную разницу в в-возрасте, и иногда давились от с-смеха, и я ч-чувствовал…, — он ощутил, как в нем нарастает прежний гнев. — …Злость. П-потому, что он ведь просто п-пытался… ну, понимаешь…

Где-то на половине его воспоминаний она опустила взгляд на свои колени, но теперь снова взглянула на него, ее лицо было бледным и изумленным.

— Он не был, — она замолчала, сделав глубокий вдох. — Твоим братом. Он нас похитил. Он мучил нас.

— Д-думаешь, я этого не знаю? Гри, я там б-был, — внезапно он развернулся в своем кресле, продемонстрировав ей испещрённую жуткими шрамами кожу у себя на спине. — Ты д-д-думаешь я н-не помню? Я помню!

Он повернулся и увидел, что ее лицо вспыхнуло от гнева.

— Разве? «Вы будете жить в темноте, пока не очиститесь от своих пороков! Пока не станете достойны света». Помнишь это? «В твоем раскаянии не должно быть сомнений! Ибо возмездие за грех — это смерть!» Смерть! Моя смерть! — продекламировала она, слезы потоком текли у нее по лицу.

— Я з-знаю эти г-гребаные слова не хуже тебя!

— Тогда как? Как ты мог чувствовать к нему… симпатию?

— Да, бл*дь, это была не симпатия!

— Тогда что это было? Когда ржали эти официантки? Что это было? Что это было, когда ты считал, что он выстрелил мне в спину?

— Ненависть! — закричал Холден. — Г-гребаная ненависть!

Птицы, греющиеся на крыше под лучами солнца, вспорхнули вверх, их крылья забились о теплый летний воздух в поисках убежища.

— Хорошо. Но твоей чертовой ненависти было явно не достаточно, чтобы от него уйти.

— Мне было т-тринадцать лет, меня каждую н-ночь в течение двух лет моей с-сраной жизни п-пристегивали наручниками к кровати или рулю грузовика. Даже если бы мне удалось с-сбежать, куда, бл*дь, мне б-было идти?

— Вернуться в Вашингтон? — раздраженно предположила она.

— С-снова в систему патронатного воспитания, чтобы кто-нибудь вроде м-миссис Ф-филлман домогался меня, пока я сплю?

— Не все приемные родители растлители, — сказала Гризельда, но из ее голоса исчезла прежняя уверенность.

— Достаточно, — ответил Холден. — Или алкаши. Или они т-тебя избивают. Или забывают н-накормить.

— Прекрасно. Система патронатного воспитания — совсем не сахар. Но это лучше, чем жить с похитителем детей! Алкоголиком! Сумасшедшим, мать твою, психом!

— У меня в-внутри всё умерло. Все — все — кого я когда-то любил, были мертвы, — сказал он, его голос срывался, глаза горели. — Он меня не б-бил. К-кормил меня. У меня всегда было теплое место для сна. Когда мне исполнилось пятнадцать, мы поселились в Орегоне, и я пошел в среднюю школу.

— Как Сет Вест, — сказала она.

Холден кивнул.

— Ты взял его имя.

— П-прожив с ним два года? Какая уже, на хер, р-разница?

— Большая разница, потому что раньше тебя звали Холден. И если бы ты остался Холденом, может быть, я бы смогла тебя найти.

— Ты бы не смогла меня н-найти, Гри, потому что ты была мертва, черт возьми! — прокричал он. Она пристально посмотрела на него, и он сделал глубокий вдох, их взгляды застыли во взаимной блокировке.

Она встала, уронив на кресло записную книжку, у нее на лице появилось выражение отвращения, скорби и гнева.

— Я пойду прогуляюсь. Не ходи за мной.