Страница 69 из 98
Ей нужно появиться в моем мире, но я должен ее написать.
Здесь для меня созданы идеальные условия для творчества.
Вернув меня назад, роман сам пробьет пороги издательств. Мне даже думать об этом не придется.
Но сначала мы должны породниться, я должен стать книге крестным папой, а уж она поднимет меня на вершину славы. Мы все получим, то, что хотели.
Вот только…
Только я не хотел, чтобы какой-то там мистический щит соединился, и на Землю вторглись бы Орды инопланетян или нечисти, которые бы уничтожили все на своем пути.
В моем мире книге не оживают.
Впрочем, что я знаю о своем мире?
Может быть, я никуда и не проваливался, а лежу сейчас в коме и сочиняю роман. Вот придумаю – и – бац! Возвращаюсь к полноценной жизни с готовым текстом в голове. Запираюсь на неделю дома и записываю эту историю.
Но если, все-таки, я полностью переместился сюда, то где гарантия, что меня, такого талантливого, не похитят снова, чтобы я в каком-нибудь новом книжном измерении не правил бы финал совершенно другого романа?
Впрочем, все это демагогия. А реальность такова, что вместо того, чтобы искать лазейку из этой тюрьмы сознания, я пристрастился к наркотику, который считаю литературным творчеством, и теперь из этой камеры меня и коврижками не выманить.
Кто я в реальности? Обычный студент. Человек без лица. Серая масса. Все мои рассказы потому и не закончены, что потуги написать нечто неординарное кончались осознанием того, что я просто не могу прыгнуть выше собственной головы.
А здесь, не смотря на то, что моими пальцами явно кто-то руководит, я ощущаю себя гением, творцом.
Где-то в глубине души я сомневаюсь, что мой роман может стать явью. Это мой щит от безумия. Но, в то же время, сама идея оживающего текста манит меня, притягивает, она завораживает.
Весь этот клубок противоречивых чувств и эмоций захлестывает меня, раздирает на части, но остановиться, не писать, а разобраться в своих желаниях, я тоже не могу. Стремление снова окунуться в мир волшебства сильнее доводов разума.
Что у меня было в жизни: школа, влюбленность, институт. Обычная накатанная колея стандартной жизни.
Дальше должны следовать: женитьба, работа, дети, закат любви, появление любовницы, муки совести, старение и смерть. Но дело в том, что я не хотел этого!
Мне кажется, что истинная любовь не умирает, и ничто не может ее убить. Просто не нужно путать любовь и влюбленность.
И я не хочу, не желаю, как все, заводить любовниц, потому что это и есть предательство самого себя, своей собственной любви. Это предательство своей души, а вовсе не измена Лере.
Я не хочу делать нелюбимую работу, потому что все так поступают. Мне не интересно вкалывать, чтобы было на что пожрать. Я не хочу воспитывать детей, то есть изначально ущемлять личность, вместо того, чтобы жить со своими будущими детьми на равных.
Я не желаю мучиться всеми этими глупостями и стареть от этого.
И больше всего меня не устраивает финал обывателя: когда человек вдруг оглядывается назад и видит, что он всю жизнь только и делал, что следовал нормам поведения в обществе, законам социума, мучился проблемами продвижения по службе, укреплению своего социального статуса. Я не хочу вдруг понять, что я все и всегда делал правильно, как положено, но был при этом глубоко несчастным.
Вырваться из этого омута, создать собственную судьбу мне может помочь только этот роман. И я не могу отказаться от него.
Можно придумать тысячу оправданий, но главная причина моего недовольства – это, что вот здесь и сейчас для полного счастья мне не хватает только Леры. Все остальное мне уже дали.
Я не знаю, что сейчас в моей книге увидит инквизитор, какую надпись и на каком диалекте, ведь сам я не знаю ни одного языка, кроме русского. Если я даже выгляну у своего героя из-за спины, то все равно ничего не пойму.
Но если я, по-прежнему, буду смотреть на мир его глазами – это будет самое невероятное приключение в моей жизни!
И пусть все написанное мной станет реальностью, но и это не удержит меня от соблазна дойти до конца и посмотреть, что же там, за последней дверью?
Было бы интересно однажды, когда мне перевалит за шестьдесят, открыть дверь собственного особняка и увидеть на пороге того инквизитора, которого я сейчас выдумываю.
Автор и его персонаж за бутылкой – мне кажется, что это не совсем шизофрения. Кто может похвастаться этим? А я смогу!
Ну, если, конечно, не найдется третья составляющая часть этого их чертового щита, разбитого богом Солнца.
Как там думал инквизитор: «Щит состоит из трех живых кусков: книги, инквизитора, художника».
Интересно, Малевич еще жив? А то он бы прекрасно вписался в этом триумвират. Может быть, это он и есть?
Я прошелся по комнате.
И вдруг меня словно дернуло: я здесь не один!
Я оглянулся.
За «ноутом» сидел призрачный человеческий фантом. Так вот кто вкладывает в мою голову мысли и образы! Ни какой это не бог, а чья-то неуспокоенная душа, а я – ее проводник.
Мне просто нужно дописать роман и меня, точно, вышвырнут обратно, возможно без электронного варианта книги. Обидно, конечно, но я ведь не страдаю провалами памяти. Я напишу ее заново. От начала и до конца, но уже сам, без всякого вмешательства потусторонней силы! Для меня так даже лучше.
Конечно, мне не удастся воспроизвести всяческие магические подробности, но я ведь писатель – не вспомню, так привру для красного словца!
Тот, кто сидел сейчас за «буком» был прозрачен. Это был женский силуэт, подозрительно напоминавший Леру.
Ну, правильно, в периодах между приступами черного вдохновения я только о ней и думаю. Кого же я еще могу увидеть за монитором, и не испытать при этом творческой ревности?
Но вот что интересно. Фантом не правил мою книгу, он просто ее читал.
Мне вдруг даже показалось, что эта моя, настоящая, живая Лера сидит в реальности и читает все, что я успел наваять.
Это вроде как если бы Интернет между мирами провели, вот Лерке и доступны мои файлы. И вижу-то я ее именно потому, что текст романа пока ни там, ни тут. Он висит между мирами и каждый, кто прикасается к нему, втягивается в эту буферную зону…
Похоже, еще неделя работы в этом мире – и я стану пациентом психиатрической больницы.
Но как еще можно объяснить то, что я вижу призрак Леры? Не умерла же она, на самом деле?
И тут чудовищная догадка опалила мой мозг: а вдруг это я умер, и никакие романы не помогут мне вернуться назад, к Лере. И потому я сейчас вижу ее, что душа моя неприкаянно болтается между мирами. Естественно, я могу здесь стать великим писателем (кто бы сомневался!), но вот вернуться в реальность – дудки!
У меня предательски защипало в носу.
Как же так? Выходит, я умер, и все это время обманывал сам себя? Конечно, тут и книги могут ожить, и соседки на мозги накапать, и даже крыши протекать. Здесь найдется все, что душе угодно, только не будет самого главного: любимого человека!
На кой черт, вообще, лезть из кожи, писать никому не нужный роман, если его, все равно, никто никогда не увидит? Зачем сгорать в огне страстей, если все это фикция, мираж – не более того?
Я и Лера: мы оба одновременно застряли в двух мирах, но так неудачно, что можем лишь чувствовать присутствие друг друга.
Это какая-то нелепая шутка богов, в которой мы все оказались на стыках миров: и я, и Лера, и мой инквизитор, и все его окружение, и этот чертов «Некрономикон»!
Именно эта раздвоенность роднит нас. И потому никому, кроме меня, не дано так остро прочувствовать и отразить в романе этот кошмар, когда начинаешь понимать, что ты и ни там, и ни тут – нигде!
Книги нужны, чтобы их читать, они не могут быть ни ключами, ни дверями, ни живыми существами!
Я осторожно, чтобы не спугнуть фантом, подошел к призраку Леры, и заглянул видению в глаза.
Она меня не ощущала. Она читала мой роман, она тоже провалилась в гущу придуманных мной событий, и это было приятно.