Страница 47 из 98
– Знаешь, а ты завел меня в гостинице. Сама от себя такого не ожидала. Ты не против, если я пойду с тобой?
– Чтобы стучать на меня «правой руке» гофмейстера?
– Я девушка порядочная.
– Я это уже слышал, Марина.
– На самом деле я – Таня. И… ну, ради тебя я могу перейти в другой отдел Ордена или даже вовсе оставлю работу.
– К чему такие жертвы?
– Есть тут одно обстоятельство по фамилии Столяров.
– Я помолчал, а потом спросил:
– Знаешь, Таня, что такое десять лет без света?
– Знаю, Игорь. Я тоже воевала в сумраке. И не один раз.
– В сумраке? – переспросил я – Этот туман, который мне все время мешал, называется сумраком?
– А ты впервые слышишь?
Я покраснел.
– Да ладно, я сама об этом узнала год назад.
– Что ж, за познавательный процесс грех не выпить. В номере, помнится, еще оставалось шампанское.
– А за углом тебя ждет подарок. – Таня протянула ключи от «Фольксвагена».
– Покупаешь? – усмехнулся я.
– Вербую. – покачала головой Таня. – Кое-кто заинтересовался и тобой, и нашей общей находкой.
– Я не предаю друзей!
– А это влиятельное лицо служит нашей общей идее, и отстаивает интересы только нашего Ордена. Я думаю, у меня есть предложение, от которого ты не в силах будешь отказаться.
Правь. §5. Звездная пыль
Волны черного вдохновения отпустили меня. Я вынырнул из них, точно из-под чар хорошего фильма. Я сидел перед «ноутом» – уставший и зверски голодный. Нужно хлебнуть чего-нибудь тонизирующего, бодрящего.
День был в разгаре. Как летит время!
Боги этой пещеры хорошо знают психологию и привычки людей. Они всегда вовремя отпускают нас, чтобы мы спокойно поели, почистили зубы. И от этого только хуже. Противно ощущать себя даже не «литературным негром», а рабом того, чего даже понять не можешь!
Я демонстративно закрыл крышку «бука» и отправился на кухню.
Зажег газ и сразу же вспомнил, что у меня больше нет любимой красной кружки, и, конечно же, расстроился. И ведь не с кем поговорить по душам, отсюда даже никому не позвонить. И письма не отправить. Тюремный режим, если честно.
Впрочем, я в этом был уверен, если сейчас сбежать и долго бродить по улицам, наверняка, где-то можно найти прореху в этом магическом мире. Вот только куда я из него выпаду: на висячие невидимые мосты? В пещеру с алтарем?
Выйти именно из всей масштабной иллюзии – вовсе не означает вернуться домой!
Чайник вскипел. Я налил кофе и встал у раскрытого окна. Тот, кто заставляет меня сочинять «ужастики» про «Некрономикон» прекрасно понимает, что меня увлекает сам процесс, что, по сути, все происходящее – это и есть счастье. И, именно потому это – счастье, я и не могу отсюда сбежать. По крайней мере, пока эта книга не будет дописана. Боги знают кому и что нужно. Возможно, самое страшное наказание именно в том, что каждому из нас дается то, о чем он мечтает.
А как же Лера? Я никогда не хотел быть известным без нее.
Или хотел? Где-то в глубине души?
Я хлебнул горчащего напитка.
В восьмом классе, на переменах, мы играли в волейбол. Нас было человек шесть. Нормальное развлечение, особенно после тригонометрии. Все эти косинусы и биссектрисы вечно застревали в моих мозгах и заставляли испытывать ощущение собственной неполноценности. Я честно пытался понять их.
Но вот беда: я чувствовал, что цифры живые, что все они, как и люди, обладали личностным рисунком судьбы, характером, темпераментом.
Нет, я не считал, вслед за Пифагором, что цифры соотносятся с цветами и прочими объяснимыми физическими характеристиками. Мне казалось, что цифры, как и мы, существа эмоциональные и их «нет» может означать все, что угодно.
Я чувствовал цифры как некое социальное общество, разделенное на касты. В них было столько жизни! И это не имело ничего общего с математикой, которую преподавали нам в школе. Нам вбивали в головы примеры с мертвыми цифрами. Считать трупы было невыносимо.
Мне все время казалось, что я вовсе не хирург, пытающийся спасти жизни, а непутевый и бездарный патологоанатом, вскрывающий тела погибших. От этого на уроках математики у меня вечно болела голова. Соответственно, страдала успеваемость.
Когда все решили, что математика – не мое, от меня отстали, но к тому времени у меня уже сформировалось негативное отношение ко всем точным наукам, и к языкам в том числе.
Мне казалось, что все без исключения правила созданы именно для того, чтобы душить свободную мысль.
Собственно, академическая наука со мной именно так и поступала. Любое мое высказывание на уроках удивительным образом шло вразрез с теми научными фактами, которые были известны всем, кроме меня.
Неудивительно, что на переменах я с удовольствием убивал время в спортзале.
Вот именно тогда, посылая мяч Лере, я вдруг поймал себя на мысли, что делаю это не случайно. Помню, как смутило меня тогда это открытие. Я даже пропустил удар.
После этого я старался подавать мяч кому угодно, но не Лере. Все сразу заметили мое резкое преображение. Я тогда сказался больным и две недели не участвовал в играх, пока однажды Валерия не подошла к моей парте и не сказала:
– Гера, пойдем, а? Нам человека не хватает. – она помялась. – Без тебя как-то не так.
Странно сейчас об этом вспоминать. Прошло столько времени… Все мои друзья разошлись со своими подругами. Школа и институт – стали для них не фазами, а принципиально разными жизнями. И только мы с Лерой старомодно и неуклюже держались друг за друга.
Не сказать, что у меня не было искушений. Не без этого.
Но всякий раз, когда наклеивалось веселье, и какая-нибудь девчонка откровенно на меня «западала», я вспоминал о Лере и трусливо бежал с поля любовной брани. Ну не мог я ее предать, и все тут. Это примерно, как с цифрами.
Валерия – она живая, она такая же чудачка, как я сам. Мы с ней точно две половины одного числа. А остальные девчонки – они классные, но почему-то от их смеха сердцу совсем не тепло. Они тоже были живыми цифрами, из какого-то такого же красивого, как и наше с Лерой, но – другого уравнения.
Собственно жениться мы решили не потому, что, к примеру, Лера захотела, и не потому, что она могла «залететь». Просто в один момент я представил, что кто-то более расторопный может увести у меня счастье прямо из-под носа. Какой-нибудь самовлюбленный павлин, который не понимает, что такое ловить подушечками пальцев мяч, который секунду назад касался моей Леры! Я не мог выносить даже мысли о подобном повороте событий.
Собственно, не успел я подумать об этом, а претендент уже замаячил на горизонте. Я узнал об этом случайно. Зашел за Лерой пораньше в институт, вернее в столовую, где она должна была меня ждать, и налетел на сцену из серии «Семейные разборки со швырянием тетрадей с конспектами в лицо провинившегося».
Уж не знаю, что у них там произошло с этим ловеласом: то ли он списать не то подсунул, то ли на Лерину подружку «настучал», но она на него так страстно орала, что на секунду мне показалось, что она сейчас в истерике упадет ему на грудь и заплачет.
Я вдруг не понял, а почувствовал, что женщины почему-то именно так и поступают. В их действиях нет никакой логики, ни какой живой или мертвой математики. Только чувства. И чем выше, острее ощущения, тем быстрее они сначала привязываются, а потом и влюбляются в тех, кто вызывает в них эти ощущения. И совсем не важно, какие именно эти чувства: отвращение, гнев, ненависть, ярость, злость, восторг. Главное, что они живут этими переживаниями.
Я тогда выскочил из столовой и несколько минут ходил у дверей взад-вперед.
Вскоре неудачливый соперник вылетел мне навстречу. Он был весь красный, как вареный рак. Он сжимал в руках тетрадь, которой его отхлестали по лицу, глаза его были бешеными и никого не видели. От него шла волна ярости, сметая все на своем пути, даже поднимая пыль, которая до этого мирно танцевала в луче света, падавшего через окно.