Страница 48 из 98
Я понимал его. Он чувствовал, примерно, что и я, когда мне на ногу приземлился утюг, а именно – зарождающуюся страсть к моей чертовке.
Для Леры такое поведение естественно, это часть ее натуры, но оно провоцирует мужчин, заставляет их надеяться на невозможное. Я должен был что-то сделать, пока они с этим парнем просто ссорились и не собирались мириться. Это было нехорошо, но, повинуясь импульсу, я пересчитал деньги и бросился в ювелирный магазин.
Денег хватило на одно обручальное колечко. Размер ее пальца я знал.
Не пропадать же зря ее бешенству, пусть оно укрепит нашу связь, а не с кем-то там еще! Так я думал, опираясь на логику, но в душе понимал, что делаю это вовсе не из холодного расчета.
На самом деле я испугался, что у Леры кто-нибудь может появиться. Все мои друзья поменяли подружек. А я не хотел этого для себя! Они все сначала спали друг с другом, а потом начинали ругаться из-за грязных носков.
Но мы с Лерой сначала ругались из-за того, откуда последует вторжение инопланетян, и только потом целовались, прямо как дети. И меня это устраивало до этой ее ссоры с незнакомцем. Тогда я ощущал, что если не сделаю Лере предложение, то могу просто потерять ее.
В общем, так я ее и позвал замуж. И она обещала подумать. Даже кольцом в меня не запустила. И это был добрый знак.
Смешно, конечно, но, провожая Леру до дома, я так ни разу за эти годы не столкнулся с ее родителями. И, если честно, в школе я безумно боялся этой встречи. Лера казалась мне богиней. Я не готов был увидеть других живых богов. Я боялся, что они окажутся не такими чудесными, как сама Лера, что я не произведу на них должного впечатления, и они будут против нашей дружбы.
Потом мы поступили в разные институты. Начались уже не провожания до дверей подъезда, но и поцелуи в укромных местах. Друзья говорили, что я выпал из девятнадцатого века, но мне было плевать.
У нас даже первая близость случилась после того, как я позвал Леру замуж. Глупо, конечно, но важнее было, что об этом думает сама Лера, а не окружающие.
И вот теперь: я здесь, а она – там. Это выглядит, будто я испугался серьезной, взрослой жизни и просто сбежал от ответственности.
Конечно, Лера знает, что это не так. Но что подумают о моем исчезновении ее родители? Не успели меня, так сказать, приблизить ко двору, как я дал деру в параллельные миры. Хорош женишок!
Впрочем, сейчас у меня было такое ощущение, будто я провалился вовсе не в волшебные миры, а внутрь собственной головы, в те детские грезы, когда мы мечтали победить циклопа, спасти принцессу и при этом непременно повергнуть очень коварного, почти непобедимого серого кардинала, управляющего миром и прячущегося в тени королей и президентов.
Вот что со мной, на самом деле, произошло, если смотреть в корень вещей?
Мне дана возможность совершить то, о чем я лишь мечтал, но при этом не делал никаких шагов для осуществления этих своих наполеоновских планов.
Я хотел написать такую книгу, которую читали бы на одном дыхании. И мне было безразлично, станут ли меня узнавать на улицах, вернее, я хотел лишь писать, а не смотреть на мир с плакатов.
Я желал, чтобы страницы, написанные мной, вызывали у людей смех и слезы, чтобы читатель, пусть на секунду, но поверил бы моим фантазиям. Я хотел, чтобы люди знали и помнили не мое имя, а мои произведения.
Собственно, если мои книги издадут под псевдонимом или в реальности их украдет какой-нибудь престарелый непризнанный гений – разве это не будет венцом моих усилий? Ведь я хотел все сделать сам, а выяснилось, что в литературных мирах работать в одиночку просто невозможно.
Писателя раздирают на части гении и демоны, страхи и сомнения, факты истории и личные воспоминания. И все на свете книги – это громокипящий сплав мыслей и чувств. И самые гениальные вещи, это не те, в которых зашифрованы личные события из жизни автора, а те, сквозь которые проступает писательская энергетика, сплетенная воедино с волей ангелов и демонов.
В конечном счете, все человеческие книги всегда повествуют о войне: внутренней или внешней. Некоторым интересна грызня народов, другие воспринимают человеческую душу как поле брани добра и зла. Но все почему-то забывают, что ощущение войны изначально не текло у нас в крови, что оно привито нам с самого детства всей мировой культурой.
Вот и выходит, что, как только я определился с желаниями, боги со всех ног бросились их исполнять. Возможно, они даже и не перестарались.
Вот что ждет меня в ближайшие годы? Семейная жизнь, резкая нехватка денег, работа по ночам: то сторожем, то грузчиком вагонов. Рождение ребенка, получение диплома, устройство на работу в три разных места. Жесткая экономия на еде и одежде. К сорока или к пятидесяти: устроенный быт, квартира, пивное брюшко.
Однако в этот грандиозный план жизни бумагомарание просто не вписывается. Единственный вариант: если я создам одну единственную книгу, ее немедленно оторвут с руками, издадут и гонорара хватит, чтобы прожить, пока я сочиняю следующий роман. Но это – утопия. Сколько бы ни заплатили начинающему автору, этого, в любом случае, не хватит на полгода жизни!
Выходит, я еще и поблагодарить должен за предоставленный шанс, а не злиться, не вынашивать планы спасения человечества.
Вот где хотя бы косвенные доказательства, что написанная мною ересь правдоподобна? И уж тем более: как этот текст может стать реальностью? Пока еще ничего, указывающего на возможность этого – не произошло.
Видимо, я просто записался, так же, как заигрывался в детстве. Я еще не перепутал фантазии и реальность, но, похоже, очень близок к этому.
Играть в шпионов – не означает быть разведчиком.
Я сосредоточусь, откину эмоции, и просто создам роман об инквизиторе и его искушении. И все: меня тут же вернут домой.
Мне помогают в достижении мечты, а я устроил тут восстание гладиаторов.
Собственно, я поступаю как молодой глупец, считающий, что от меня что-то зависит, что консерватизм и верность традициям – это отстой.
Все в мире вовсе не так просто и не однозначно.
Мне, несомненно, помогают. Меня направляют, но не пускают в запретные зоны даже мысленно.
Но это еще не факт, что там, где висят замки, находится нечто ценное. От маленьких детей электрические розетки закрывают пластиковыми глушителями вовсе не потому, что, прикоснувшись к оголенным проводам, годовалый карапуз познает истину.
Те, кто создают мне условия для творчества, знают, что в их розетках – смертоносное напряжение, но электричество – необходимо. Вот меня, как карапуза, оберегают от того, чтобы я не совал всюду свои пальцы истинного исследователя миров.
Такой расклад, конечно, не делает мне чести. Но, с другой стороны, на то они и боги, чтобы знать больше нашего.
Ведь, может быть, роман я напишу, но ни в каком из параллельных миров ничего не произойдет, никто нигде не погибнет. И я останусь странным автором, но – не убийцей. С моими работами зло в мир не войдет!
Те же самые боги, которые вкладывают текст в мою голову, они же этого и не допустят.
Или все именно наоборот: демоны всеми силами через мои тиражи начнут массивное наступление на сознание людей?
Но, даже если и так, неужели люди настолько глупы, что это именно я, Герман, должен с мечом в руках встать между читателем и черными эманациями, идущими прямиком от «Некрономикона»?
С чего это я решил, будто знаю, что нужно другим людям? Разве меня просили о героическом подвиге?
Разве это не само человечество зачитывается книгами именно о злодеях, предателях, и со скукой откладывает в сторону жития святых?
Мне помогают написать то, что будут читать все, а уж какие они выводы сделают – этого мне, вообще, лучше не знать.
Главное, что при таком мощном покровительстве, книгу непременно издадут. И однажды я проснусь знаменитым и богатым.
Деньги позволят мне сочинять в нормальном режиме, не проваливаясь, черт знает куда. И тогда я отработаю то, что мне сейчас дается в кредит. Я ведь даже не иду на компромисс с совестью. Мне самому интересно, что же случится в момент встречи книги и инквизитора.