Счастливчик

Люблю все собирать и чинить с самого детства. Вот и сейчас руки прямо-таки тянутся отогнуть дверь, чтобы расширить проход, пробраться внутрь и вытащить несчастных роботов на свет. Уверен, смогу их починить, стоит вооружиться нужным набором инструментов…

Но убираю фонарь в карман и отхожу от манящей двери. Самоуправство на чужом корабле не поможет мне в установлении дружеских отношений с его экипажем.

Прохожу мимо, поднимаюсь на палубу выше, направляюсь в нос "Старой ласточки".

Коридоры по-прежнему пусты, меня никто не окликает и не останавливает. Я со спокойной совестью разгуливаю по кораблю, передвижения по которому капитан так убедительно грозился мне ограничить.

В темноте смотровая палуба ничем не отличается от той, что находится на борту "Прометея". Иллюзия полная.

Помню, как впервые побывал на папином корабле. Мне было восемь, только-только улеглась шумиха вокруг имени Морган. Ей самой, наконец, разрешили покидать поверхность планеты, и она взяла меня с собой, чтобы навестить старых друзей, которые как раз вернулись с задания. К тому времени, я уже был знаком почти со всем экипажем "Прометея", время от времени приезжающих к нам в гости, но на борту настоящего космического корабля мне довелось побывать впервые.

Помню восторг от своего первого посещения смотровой палубы и уже тогда прочно поселившуюся в сердце уверенность, что я непременно буду летать. Тот, кто хоть раз протянул к космосу руку, уже никогда не сможет жить без него.

Потом были множество полетов на катерах, на громоздких рейсовых кораблях, постоянные посещения "Прометея", на котором меня принимали как родного. Но того первого ошеломляющего ощущения, посетившего меня при первом знакомстве с космосом, больше не было.

— Что ты здесь делаешь? — резкий оклик вырывает из воспоминаний, возвращая из детства в реальность.

Когда глаза привыкают к темноте, замечаю на одном из диванов Дилайлу. Она одна и явно не рада компании.

Пожимаю плечами.

— Твой отец меня не запирал. Осматриваюсь.

В темноте вижу только ее силуэт и блестящие глаза.

А вот с Ди совсем другая история. Первое впечатление от близости к космосу потускнело и превратилось в нечто привычное уже во второй раз, а при виде Дилайлы мое сердцебиение до сих пор учащается точно так же, как когда я увидел ее в аудитории ЛЛА.

Ди опирается ладонями о край дивана, подается вперед с явным намерением встать и уйти. Раздумываю, стоит ли опять пытаться ее удержать, но она сама меняет решение. Остается, расслабляется, откидывается на спинку, перекидывает ногу на ногу.

— Чего тебе от нас надо? — спрашивает холодно и требовательно.

Нет, можно не надеяться, она осталась не ради той беседы, которой бы мне хотелось и к которой так располагает вид с погруженной во тьму смотровой палубы.

— Я же сказал, хотел помочь.

— "Потому что мне понравилась ваша дочь", — передразнивает Дилайла.

Усмехаюсь, пользуясь темнотой. Она все-таки внимательно меня слушала и запомнила.

— Ну, в общем, да, — не отрицаю.

Осматриваюсь, надоело стоять столбом перед сидящей девушкой. Но второй диван далеко, а что-то подсказывает, что, если я решу присесть рядом, Ди воспримет это как угрозу своему личному пространству и точно уйдет. А я предпочитаю-таки ловить подходящие моменты. Поэтому сажусь прямо на палубу, скрестив ноги.

Дилайла следит за моим перемещением, складывает руки на груди, принимая закрытую позу.

— Для тебя это все развлечение? — задает новый вопрос. То, что она со мной разговаривает, расцениваю как несомненный прогресс в наших отношениях.

— Приключение, — поправляю.

Ди фыркает.

— Может, ты и помог нам вырваться с планеты, но когда власти до нас доберутся, то точно не погладят по головке. Мы по уши в дерьме, в том числе и по твоей милости, а для тебя это приключение, — разражается она гневной тирадой. Только приподнимаю брови, хотя в темноте Ди не может этого видеть, и не перебиваю. Высказать — это тоже шаг навстречу. — Такие, как ты, только и делают, что развлекаются за чужой счет, — заканчивает девушка совсем не в мою пользу.

Хмыкаю и интересуюсь:

— Какие — такие?

— Что? — переспрашивает Ди с удивлением в голосе, будто не ждала от меня возражений в ответ на свою обличительную речь.

— Какие — такие, как я? — повторяю. — Ты вроде как отказалась со мной знакомиться и ничего обо мне не знаешь.

— Золотые мальчики, — отвечает с готовностью и без раздумий. — Богатая семья, огромный загородный дом, поступление в престижный вуз по одному щелчку пальцев, где ты любимчик преподавателей и тупоголовых девчонок, которые падки на сладкие речи. Продолжать? — уточняет мстительно, на сто процентов уверенная в своей правоте.

Насчет загородного дома и богатой семьи она угадала, хотя и интересно, как ей удалось определить это "на глаз". Про любимчика учителей — явное преувеличение, а тупоголовых в ЛЛА не берут ни по чьей протекции, так что тут Ди ошиблась.

— Продолжай, — разрешаю.

Кажется, у Дилайлы накопилось много претензий. Не ко мне, а к собирательному образу "таких, как я", потому что она действительно продолжает:

— Никаких проблем в жизни, кроме как охмурить новую девушку. Все блага к твоим ногам. А если отказала, то можно и рискнуть, прикинуться заложником, пробраться на корабль — все, что угодно, лишь бы добиться своего. Таким, как ты, наплевать на других людей.

Похоже, кто-то ее серьезно обидел, и почему-то этот кто-то ассоциируется у нее со мной.

— Неприятный я тип получаюсь, а? — подытоживаю с усмешкой.

— Вот именно, — отчеканивает.

Склоняю голову набок, пытаюсь рассмотреть в темноте ее лицо.

— А если ты ошибаешься на мой счет?

— Не думаю, — снова уверенно.

Да что ж за категоричность в отношении малознакомых людей? А как же видеть во всех только хорошее, пока не убедишься в обратном?

— Мне не наплевать на других людей, — говорю, не возражаю, не спорю, просто сообщаю.

— Ага, конечно, — фыркает Ди и на этот раз встает. — Прошу тебя по-хорошему, не трать больше мое время, навязывая свое общество. Я не доверяю таким, как ты.

— Как скажешь, — развожу руками в воздухе, не предпринимая попыток ни встать, ни остановить ее. Мне нужно больше информации, просто необходимо.

Дилайла обходит меня по большой дуге, чтобы, не дай бог, не приблизиться к такому отвратительному типу, как я, и быстрым шагом покидает смотровую палубу.

Смотрю ей вслед. Надо же, а обычно девушки считают меня обаятельным…

Как сидел на полу, так и откидываюсь назад, ложусь на палубу и закидываю руки за голову. В темноте тут уютно.

Лежу несколько минут, пока в коридоре вновь не раздаются шаги, но гораздо тяжелее, чем легкая поступь ушедшей Ди.

Поднимаюсь с пола как раз вовремя — зажигается яркий свет, от которого приходится заслонить рукой глаза, а в следующее мгновение на палубу врывается темная фигура кого-то высокого и широкоплечего и бросается на меня с кулаками.

От резко включившегося освещения не успеваю толком рассмотреть нападающего. Действую на одних рефлексах: уклониться, присесть под занесенной для удара рукой в лицо, отвести эту самую руку.

Сержант Ригз, в свое время всерьез занимающийся моим обучением рукопашному бою, придерживался мнения, что схватка не должна быть больше минуты, в идеале — несколько секунд.

Мне хватает двадцати. Долго, сержант отчитал бы меня по полной программе. Но только по прошествии этого времени и попыток не получить в челюсть от размахивающего длинными руками нападающего, мне удается сделать ему подсечку и уложить разъяренного брата Дилайлы лицом в палубу.