Одинокая республика

Дмитрий Николаевич повернулся, чтобы выйти, но оглянулся и сказал: — Только постарайтесь не разнести двадцать седьмую как двадцать четвёртую, ладно? Оборудование довольно сложное, даже не знаю можно ли его произвести здесь, а поставки с большой Луны временно прекратились, сами знаете.

Не дожидаясь ответа Маты, Дмитрий Николаевич выставил руки, будто отталкивая от себя возможные возражения: — Постарайтесь, пожалуйста. Курсанту Фату тоже скажу и остальным, но вы, пожалуйста, проследите.

— Постараюсь, — пообещала Мата снимая куртку и вещая на стул.

— Вот и славно, — кивнул руководитель исследовательской группы.

Обследование занимало чуть меньше получаса, причём дремать во время него было нельзя. Оставалось думать о всякой всячине. Мате вспомнился её первый урок с АнФатом.

Она тогда пришла взвинченная и злая на необходимость заниматься с этим выскочкой из бывших «господ» сумевшем без мыла пролезть в молодую республику. Чем больше Мата злилась, тем каменей и неподвижной становилось её лицо. В своё время Констант рассказал ей сказку про девочку Герду и снежную королеву, никогда не смеющуюся, никогда не плачущую, повелевающую ледяными големами. И Мата чувствовала себя снежной королевой, только без умения повелевать. От введённого допинга подташнивало и как будто бы в груди разгоралось крохотное, но яростное, злое, обжигающее солнце. Злое, как сама Мата.

Потом, учёные, под руководством Дмитрия Николаевича, усовершенствовали допинг. Тошнить практически перестало и солнце в груди больше не кололо лучами, как раскалёнными иголками, а скорее гладило и чуточку щекотало. Но это потом, а тогда тошнило так, что хотелось закрыть глаза, но закрывать было нельзя потому, что стоило только Мате сжать веки, как вокруг неё начинали подниматься в воздух и летать мелкие предметы под действием хаотичных выбросов неоформленной силы.

АнФат, наверное, тоже был не в лучшем настроении. Во всяком случае предварительно его несколько часов мучали учёные, а вечером он должен был сдавать экзамен, доказывая, что понял и усвоил очередную часть учебной программы. Дорвавшись до представителя древнего рода, добрейший Дмитрий Николаевич превращался в сущего дьявола готового чуть ли не разобрать курсанта на части, лишь бы только понять, что такое эта пресловутая «сила» и как тот ею управляет. Несколько часов непрерывных исследований кого угодно выведут из себя, но внешне Фат оставался спокоен. Разве только под глазами пролегли длинные тени, а нос заострился, будто клюв хищной птицы.

— Здравствуй, товарищ командир.

— Здравствуй, курсант или мне следует, на время наших занятий, именовать тебя наставником? — не смогла скрыть проклюнувшееся в голосе раздражение Мата.

Это потом, Фат станет обучать почти два десятка неопытных, сидящих на химическом допинге, паранормалов. А тогда они занимались только вдвоём и для каждого это было первое занятие. Они расположились в двадцать четвёртой комнате, той, которую позже, во время одного из занятий, неопытные маги полностью разнесут, безвозвратно сломав и разбив скрытое под декоративными панелями сложное оборудование, на горе сущему дьяволу от науки, добрейшему Дмитрию Николаевичу.

Но это потом, а пока декоративные панели целы и спрятанные под ним приборы тоже целы, мигают огоньками, ненавязчиво просвечивая и прослушивая сидящих в комнате курсанта и командира во всевозможных диапазонах.

Цел и светло-розовый диванчик, длинный как гусеница, идущий вдоль всей стены, его позже одновременно сожгут и разотрут в пыль Джазел и Кар, когда не смогут удержать вырывшуюся из-под контроля силу. Пока же розовый диванчик цел, мягок и длинен. Мата сидит на нём, обложившись подушками, в светло-сером комбинезоне, как начавший таять, весенний сугроб на куче рассыпанных розовых лепестков.

Фат расположился в одном из кресел, за столом. На столе кубики, шарики, много разных мелких предметов. Он принёс их с собой, как необходимый для занятий инвентарь.

— По древним правилам ученичества, учителя должно именовать наставником или учителем. Но так как мы теперь живём не в бывшем домене, а в новой республике, я не настаиваю. Единственное, что я позволю, это общаться на «ты» и по имени. Хорошо, командир?

Мата кивнула.

Фат попросил описать, как она чувствует силу. Вопрос показался глупым, но Мата всё же попробовала подобрать слова. Она чувствовала себя… как воздушный шарик, распираемый изнутри воздухом, только это был не воздух, а маленькое солнце. Маленькое, но злое и гневливое. Его острые и злые лучи распирали тонкую резиновую оболочку, но почему-то не прокалывали. Мата себя чувствовала как-то так, но если выразить словами, то получалось неправильно и глупо.

Покивав своим мыслям, Фат неожиданно спросил: — Я неприятен тебе?

— Неприятен, — согласилась Мата решив не спорить с очевидным.

— А знаешь почему? — спросил Фат.

— Что?

— Знаешь почему я неприятен тебе?

Наверное, это было непедагогично и в обычном состоянии Мата бы ничего такого не сказала, но повыше живота пылало крохотное колючее солнце, от тошноты, на голодный желудок, кружилась голова и диванные подушки были такими отвратительно розовыми, что она не удержалась.

— Может быть потому, что ты родившийся в древнем роду одарённый и если бы не земляне, то жил бы сотни лет считая себя «высшим», а таких «низших» как я недолюдьми-полуживотными? Или потому, что твой род потомственных эксплуататоров и живодёров умудрился пристроиться в молодой республике пользуясь тем, что вы нужны землянам? Или — знаешь, я могла бы продолжать эти «или» очень долго.

— Или потому, что ты почти такая же как я, Мата, — закончил Фат.

— Что?!

— Ты родилась не «низшей», ты родилась в семье «людей». Твой дар самую чуточку не дотягивает до нижней границы, чтобы считаться в бывшем домене свободным человеком. Разве не это бесит тебя больше всего остального, командир?

Розовые подушки полетели на пол, Мата вскочила: — Откуда ты это знаешь?!

Фат пожал плечами: — Спросил. Заря рассказала.

— Как она посмела! Как ты посмел! — Мата почувствовала, что теряет над собой контроль.

— Поверь командир, если бы это не было необходимым, то я не позволил бы… — пожал плечами Фат, но оборвав себя на полуслове вдруг произнёс совсем другим голосом: — Сядь!

Мата почувствовала, как на плечи навалилась тяжесть. В голове, под волосами, с внутренней стороны черепа, словно бы забегали тысячи мурашек. Она так и не поняла, давил ли он на неё в физическом или же в ментальном плане, а может быть одновременно и так, и эдак? Скопившаяся, слежавшаяся, хорошенько утрамбованная ярость требовала выхода и выход был предоставлен.

Преодолевая всё возрастающее давление, Мата медленно встала. Она не сразу заметила, что не стоит, а парит в воздухе, на высоте в нескольких сантиментах от пола.

— Лови! — крикнул Фат, бросая ей один кубик, затем другой и потом сразу два. — Не отпускай!

И она не отпускала, держала своей силой три десятка кубиков, шариков и прочей ерунды, парящей вокруг неё, как будто бы она была звездой и силой гравитации держала вокруг себя тяжеловесные планеты и искажала траекторию быстро летящих комет. А Фат всё бросал, больше и больше. Иной раз он пытался, так же, без рук, вырвать то шарик, то кубик, Мата не отдавала, но примерно каждая третья из его попыток завершалась успехом. Некоторые шарики сминались под действием противоборствующих сил, кубики деформировались.

Это было странное ощущение, не похожее ни на что испытываемое ею прежде, но безусловно приятное и хорошее. Управлять силой оказалось здорово и классно. Она чувствовала каждый, захваченный её сырой, неоформленной ни в какое заклинание, силой предмет. Как будто у неё открылась одновременно сотня глаз. Или даже не глаз, а каких-то иных, ранее отсутствовавших органов чувств. А потом всё закончилось.

Неожиданно подчинявшаяся сила сделалась неповоротливой и непослушной. Новые глаза закрылись осталась лишь пара созданных природой. Всего лишь два глаза вместо сотен и сотен, она раньше и не догадывалась как это мало. Упали на пол кубики и шарики, а следом за ними упала и Мата. Точнее, упала бы, не успей Фат подхватить её, красную как рак, вспотевшую будто после бани, тяжело дышащую, словно после долгого забега и положить на розовый диван, подсунув под голову такую же розовую подушку.