Роялистская заговорщица

Тут вместе с графом Тремовилем были офицеры, о которых он упоминал и которые принадлежали к главному штабу генерала Бурмона: маркиз де Трезек, барон Водеваль, граф Гишемон; старые эмигранты, с которыми Лорис был еще раньше знаком, когда рыскал по свету со своим дядей, бароном Тиссаком, все старички, которые верили с гордостью в несомненное возмездие в будущем.

От утренней размолвки с Тремовилем – никаких видимых следов.

Все разговаривали совершенно непринужденно, третируя узурпатора и его приверженцев самым смелым, дерзким образом. Вдруг раздался громко чей-то голос:

– Я стыжусь, что вижу в Париже этих негодяев, которые разбили австрийцев под Аустерлицем, пруссаков в Вене, русских под Москвой. Мое сердце возмущается при мысли, что эти разбойники проявили столько храбрости, столько пыла, такую выдержку в неудаче, которая со стороны других, а не этих чудовищ, была бы просто величественна. Какие разбойники!

Лорис быстро обернулся.

– Вы, милейший аббат! – воскликнул он, простирая к нему объятия. – Как я счастлив вас видеть! Как поживаете?

Аббат Блаш, – это был он, все такой же тоненький, в напудренном парике, во французском сюртуке, все такой же забавный, с профилем фантоша, с маленькими, мигающими глазками, – дружески обнял своего воспитанника.

– Да, да, это я сам! – проговорил он. – Я приехал посмотреть, как этот негодяй, – я подразумеваю Бонапарта, – выберется из этого дела. Это просто чудеса, какая-то дьявольщина это завоевание Франции от залива Фрежюс до колокольни Нотр Дам. Наш король, с подобающим ему величием, достоинством, конечно, не остался, чтобы его встретить на пороге дворца. Великолепно! С людьми такого сорта не знаются! Я знаю, что есть сумасброды, увлекающиеся этим беглецом, этим неисправимым человеком, который в два месяца организовал себе армию, с которой, чего доброго, добьется того, что народ его завтра провозгласит императором. Ведь это куча глупцов, которые не в состоянии понять, какими прелестями сопровождалось бы это нашествие! Все это, надо сознаться, не лишено сатанинского величия, и Франция бесспорно была бы самой прекрасной страной мира, если бы она не была так преступна.

И маленький аббат, с иронией, этим обоюдоострым оружием, так хорошо знакомым Лорису, распространялся о самых сумасбродных мыслях.

Он говорил вполголоса, повышая его только для бранных возгласов.

Все смеялись, делая вид, что одобряют его. В эту минуту произошло общее смятение. Вошел господин, царедворец на вид, лет сорока, худой, высокий, чрезвычайно изящный, все бросились к нему. Аббат Блаш, вместе с другими, направился в его сторону. Лорис остался один. Из любопытства он подошел ближе.

Новый гость со снисхождением, полным достоинства, относился к выражениям почтения, какое ему воздавалось, очевидно, по заслугам.

Лорис дотронулся до плеча Тремовиля.

– Кто это такой? – спросил он его на ухо.

– Разве вы его не знаете? – ответил так же тихо Тремовиль. – Это месье де Маларвик, один из самых верных слуг его величества, или, вернее, его поверенный, единственный, который в состоянии противодействовать влиянию Блакаса.

– А молодой человек, который с ним?

– Это его сын. Кстати, любезный друг, я вам дам один совет.

– Какой?

Тремовиль увлек Лориса к окну.

– Это величайшая нескромность, дайте слово, что вы никому этого не передадите.

– Ведь вы же меня знаете, Тремовиль.

– Даже мадам де Люсьен не скажете?..

– Даже ей. Отчего?

– Потому что… барон де Маларвик, как я слышал, по воле короля, – претендент на руку маркизы.

Лорис едва удержался, чтоб не вскрикнуть от гнева.

– Нахал! Да разве он не знает, что мадам де Люсьен уже дала мне слово!

– Извините, но я должен сказать, что слово, данное вам, слишком интимного свойства, это… обручение держалось в такой тайне, что даже я мог или должен был не знать о нем.

Лорис закусил губу. Тремовиль был прав, а он, под влиянием первой минуты злобы, выдал секрет, который не принадлежал ему.

Но отступать было поздно.

– О, я сумею отделать этого запоздалого претендента.

– Который, предупреждаю вас, не сдастся без борьбы. Как мне говорили, король обещал ему вместе с женитьбой звание маркиза… и княжеское приданое. Во всяком случае, вам придется иметь дело с сильным противником, тем более что месье де Маларвик оказал нашей партии серьезную услугу.

– Какую?

– О, не требуйте от меня трансцендентальной политики.

Лорис собирался продолжать свои расспросы, как вдруг все расступились – вошла маркиза.

В белом атласном платье, без всяких драгоценностей, она походила на статую, сошедшую с пьедестала.

Прежде чем Лорис успел сделать к ней шаг, месье де Маларвик уже подошел к маркизе с низким поклоном.

Она протянула ему руку.

– Приветствую вас, – обратилась она к нему. – Как вы знаете, господа, месье де Маларвик показал нам, как далеко может распространяться преданность королю. Благодаря ему состоялось перемирие между нашими храбрыми вандейцами и войском узурпатора.

– Перемирие! – воскликнул Лорис, горевший нетерпением выдвинуться вперед. – Разве не было долгом солдата короля драться до последней капли крови, отодвигая к западу войска Бонапарта и сдвигая их таким образом с границы!

Месье де Маларвик повернулся в сторону молодого человека, вероятно, пораженный его неожиданным вмешательством.

– Месье де Лорис, – проговорила маркиза, опускаясь на диван и приглашая вандейца знаком сесть около нее, тогда как все остальные окружили ее, – вы храбрый слуга короля. Но вы, вероятно, не прошли серьезной политической школы, не в обиду будь вам это сказано, милейший аббат Блаш. Вам бы следовало объяснить вашему ученику, что иногда приходится соглашаться на известные уступки ради более серьезных выгод. Если мы согласились на отдых наших самых лучших защитников, то только ради выгоды. Месье Фуше взял на себя устройство этого деликатного дела, и король при случае выразит ему по этому поводу свое одобрение.

– Месье Фуше! – воскликнул неисправимый молодой человек, который все более и более горячился, заметив, что барон, рослый малый, лет тридцати, рыжий, красный, улыбался при каждом слове маркизы. – Уж не заключили ли мы договор с цареубийцами?

Все смолкли: действительно, Лорис своей юношеской неосмотрительностью всех стеснял. Но маркиза нашлась, как всегда:

– Высшая дипломатия, месье Лорис. Я надеюсь, что вы делаете мне честь не сомневаться во мне.

Лорисе чувствовал, что бледнеет. По незаметному оттенку в голосе Регины он понял, что сделал большую ошибку и как раз в то время, когда его предупредили о непредвиденной опасности.

– Я принадлежу вам, маркиза, – ответил он растроганным голосом, стараясь быть спокойным, – и прошу вас простить мне мое неведение.

– И я не буду неумолимой, поверьте мне, – проговорила она с нежностью, от которой радостно забилось сердце бедного мальчика.

Затем обратилась к другому из присутствующих.

– Месье де Тревек, – начала она, – я сегодня утром получила записку от месье де Бурмона: он придает большое значение тому, чтобы месье де Шамбуа, этот благородный человек, убитый якобинцами, был как можно скорее замещен. Вы знаете, как важно для нас, чтобы корпус офицеров, которые окружают генерал-лейтенанта, был предан королю. Я дала вам одно поручение. Пал ли ваш выбор на кого-нибудь?

Лорис вздрогнул. Очевидно, в этот вечер для него одна неожиданность сменялась другой.

Де Люсьен вербовал офицеров для армии Наполеона!

– Я поручил месье де Тремовилю, – заметил Тревек, – сделать выбор. Я знаю, что он имел сам кого-то в виду…

– Кто же у нас новый поручик, месье де Тремовиль?

– К сожалению, маркиза, я ошибся в своих надеждах. Тот, кого я мысленно имел в виду для этого назначения, решительно от него отказался.

– И вы говорите, что это человек, преданный нашему делу?

– Я не знаю более преданного…

– Его имя?

– Я дал ему честное слово не называть его.