Страница 9 из 11
Во время этой речи Племянник начинает дремать, чего Философ не замечает. Но, начав говорить о судовладельце, Философ садится на скамью рядом с Племянником, и, стремясь подчеркнуть свои слова, хлопает Племянника по колену, отчего тот в испуге просыпается.
Вы меня поняли?
ПЛЕМЯННИК. Конечно, конечно. Вы человек совести, вы хотите как лучше, вы не желаете быть соучастником в торговле живым товаром. Но не кажется ли вам, что вы несколько эгоистичны? Что станет с нашими судовладельцами, нашими финансистами, со всеми их секретарями, капитанами, писарями и матросами? Кто будет оплачивать чиновников, когда перестанут поступать налоги и пошлины? Да, согласен, все они - никому не нужный балласт, скажете вы, паразиты, пусть проваливают ко всем чертям! Ладно, однако следовало бы вспомнить об их родителях, их вдовах и сиротах. А вы подумали обо всех остальных, у кого вы намерены отнять последний кусок хлеба? О плотниках на верфях, о кузнецах, о канатчиках и парусниках, о пушечных и оружейных мастерах? Если вы положите конец этому промыслу, кому будут нужны стеклянные бусы, ножи, зеркальца, шелковые платки, колокольчики и алкоголь, посредством которых мы несем счастье в Африку?
Кроме того, откуда, если не из наших колоний, должен поступать хлопок для мануфактур Лилля и Лиона, индиго, которым окрашена ваша рубашка, кофе, который вы по утрам пьете в кафе "Прокоп", сахар, прежде всего, сахар, придающий сладость вашему десерту? Невозможно себе представить, чтобы вы обходились без всех этих приятных вещей. Да вы просто неблагодарный человек, дорогой философ.
Тем временем задняя дверь приоткрывается. В ней стоит один из Лакеев и напряженно прислушивается к словам Племянника, стараясь казаться равнодушным. Через приоткрытую дверь из зала доносится обрывок выступления очередного оратора.
ОРАТОР В ЗАЛЕ. ...ибо она, напротив, вполне безобидна и абсолютно законна. Величайшим несчастьем для этих достойных сожаления африканцев стало бы упразднение работорговли. Ведь они находят в утрате свободы свое спасение, ибо мы приобщаем их к благодати нашей церкви...
Племянник торжествует. Лакей тем временем на цыпочках подходит к Философу. Он что-то шепчет ему на ухо и показывает на открытую дверь. Философ отрицательно качает головой. Лакей отходит от него и возвращается в зал.
ФИЛОСОФ. И не подумаю! Об этом не может быть и речи. Я не позволю командовать мной.
ПЛЕМЯННИК. Чего он хотел?
ФИЛОСОФ. Они требуют, чтобы я выступил в дебатах.
ПЛЕМЯННИК. Но ведь для того вас и пригласили.
ФИЛОСОФ. Это ловушка!
ПЛЕМЯННИК. Ловушка? Как это?
ФИЛОСОФ. Им доподлинно известно, что я не смогу сдержаться. Они только и ждут, что я не стану скрывать своих суждений и сам суну голову в петлю, к тому же при свидетелях. Им нужно все это документально запротоколировать, черным по белому, и дело закончится...
ПЛЕМЯННИК. Чем же?
ФИЛОСОФ. Венсенном или Бастилией.
ПЛЕМЯННИК. А вы стали осторожны.
ФИЛОСОФ. Нескольких недель тюрьмы мне вполне хватило.
ПЛЕМЯННИК. Но ведь это случилось довольно давно. Тогда вы были никем. А сегодня императрица Екатерина платит вам внушительное жалованье и приглашает в Петербург. С шефом полиции вы на дружеской ноге. Словом, вы теперь европейская знаменитость. Не понимаю, чего вы опасаетесь. Хотя...
ФИЛОСОФ. Хотя - что?
ПЛЕМЯННИК. Хотя вышеупомянутая книга могла бы послужить поводом. Черт побери! Должен признать... Шляпу долой!
ФИЛОСОФ. Не знаю, о чем вы.
Незаметно для собеседников открывается дверь в зал. Появляется старый банкир, поддерживаемый двумя монахинями. Он бредет через сцену, останавливается, выслушивает следующую реплику, качает головой и уходит направо.
ПЛЕМЯННИК. "Верховный суд настоящим постановляет: вышеупомянутую книгу руками палача разорвать и сжечь у подножия лестницы дворца правосудия, как безбожное, кощунственное, подстрекательское сочинение, преследующее целью возмутить народ против королевской власти и ниспровергнуть основные принципы общественного устройства". - Желаете слушать дальше?
ФИЛОСОФ. Мне знаком этот текст. Но что он имеет общего со мной?
ПЛЕМЯННИК. "Относительно автора, Гийома Томаса Рейналя15, чье имя указано на титульном листе вышеупомянутой книги, верховный суд постановляет..."
ФИЛОСОФ. "...взять его под стражу и заключить в тюрьму Консьержери." К счастью, он уже давно сидит в Готе или в Невшателе, где его уже не достать.
ПЛЕМЯННИК. Да, Рейналь! Но вы...
ФИЛОСОФ. Что вы хотите этим сказать?
ПЛЕМЯННИК. Но, послушайте! Самые сочные страницы вышеупомянутой книги никогда не выходили из-под пера бедного Рейналя, этого педанта. Создать нечто столь пламенное ему просто не под силу. Написать такое могли только вы.
ФИЛОСОФ. Откуда вы можете знать?
ПЛЕМЯННИК. Такова моя профессия.
ФИЛОСОФ. Профессия! Профессия! У вас, на мой взгляд, слишком много профессий. К чему вы клоните? Вы что, шпион? Доносчик? Намерены меня шантажировать? Предостерегаю вас. Все это плохо для вас кончится.
ПЛЕМЯННИК. Но к чему такое недовольство, такое раздражение?
ФИЛОСОФ. Мне слишком хорошо известно, что все мы барахтаемся в невидимой сети. В сети тайной полиции. Мы окружены шпиками. Любой, даже самый честный человек, может в этой стране в одно мгновение потерять все: свое состояние, ибо эти чиновники - банда разбойников; свою честь, ибо о праве и законе здесь говорить бессмысленно; свою свободу, ибо по убеждению наших правителей - цена ей грош; и даже свою жизнь, ибо эти люди не останавливаются ни перед чем.
ПЛЕМЯННИК. Вам бы следовало придерживаться заветов Эпикура и Демокрита. Душевное равновесие, стоическая невозмутимость - вот главные качества, отличающие философа.
ФИЛОСОФ. Оставьте меня в покое.
ПЛЕМЯННИК. Я лишь хотел сделать вам комплимент. Ваша речь о рабстве, которую вы только что произнесли, была прекрасна!
ФИЛОСОФ. Да ведь вы спали!
ПЛЕМЯННИК. Я только прикрыл глаза, чтобы не упустить ни единого слова. Некоторые ваши формулировки показалась мне знакомыми. Они мне напомнили вышеупомянутую книгу, "Политическую историю обеих Индий".