Три жреца

Второй, в малиновом балахоне, положил руку на плечо Хареса и закрыл глаза, делая ему знак успокоиться.

Третий, в бирюзовом одеянии, посмотрел на Хареса и кивнул головой.

Жрец в малиновом обернулся и посмотрел назад. Харес все еще сомневался, заходить ли ему в шатер или все же повременить. Темнокожий раб стоял наготове около палиуруса, и жрец в малиновом балахоне жестом дал ему понять, чтобы он никого даже близко не подпускал к шатру. Несколько человек, в том числе и брат Хареса, подошли к самому палиурусу и хотели заглянуть в шатер, но раб с кнутом в руке отогнал их всех от кустарника и лошадей.

Неожиданно из шатра раздался крик, от которого у Хареса сжалось сердце. Он вбежал внутрь и увидел жреца в шафрановом балахоне, сидевшего посреди шатра с опущенными руками. Вид у него был очень озабоченный, а острый подбородок нервно дрожал. Казалось, у него начались судороги, все тело тряслось. Харес подбежал к господскому ребенку, но с ним все было в порядке. Снаружи раздался плач дочерей. Двое других жрецов так и не осмелились зайти через поднятый полог шатра. Оба продолжали стоять у входа и с закрытыми глазами что-то тихо нашептывали – скорее всего, какие-то молитвы. Их голоса звучали невнятно, но по лицам было видно, что они напуганы. Их бормотание становилось все быстрее. Прижав к груди руки со сцепленными в замок пальцами, они принялись раскачиваться всем корпусом. Из-под опущенных век они продолжали наблюдать за жрецом, бившимся в судорогах, но к нему не подходили. Трудно было понять, то ли им по-настоящему страшно, то ли это в порядке вещей и они просто ждут, когда у их товарища закончится приступ и они смогут закончить начатое. Покачивания и молитвы не прекращались ни на минуту, приведя окружающих в крайнее волнение. Время от времени жрецы поглядывали на ребенка, и тогда их голоса становились еще громче. Молитвы слетали с их губ, как песок во время бури.

Харес, опасаясь, что с ребенком произойдет что-то плохое, стремглав бросился в шатер. Уронив свою палку рядом с ребенком, Харес потрогал голые руки и ноги мальчика и посмотрел в лицо жреца, который дергался в судорогах. На теле ребенка не было видно никаких отметин, синяков или следов от ударов. Харес не понимал, что происходит. От страха он не знал, что делать: то ли выйти из шатра, то ли забрать ребенка. Если бы хоть один человек услышал этот дикий крик, он от ужаса не смог бы вымолвить ни слова или, сам громко закричав, поскорей выбежал бы из этого ветхого шатра, однако господский ребенок сидел как ни в чем не бывало. Он лишь зажал пальцами нос и шептал: «Какой плохой запах… какой плохой…»

Харес встряхнул рубашку мальчика и одел его.

Жрец в малиновом балахоне, бормоча молитвы, стоял на пороге шатра и смотрел на происходящее. Бирюзовый испросил у него разрешения зайти внутрь, и тот жестом позволил ему. Нагнувшись, жрец в бирюзовом балахоне зашел в шатер и благоговейно остановился рядом со своим товарищем в шафрановом. Читая молитвы, он подобрал подол своего одеяния и сел у того в изголовье. Потом положил ему руку на грудь, чтобы успокоить. После этого взял его под мышки и оттащил к деревянному шесту, усадил, прислонив спиной, и принялся массировать ему плечи. Было не слышно, какие молитвы он шептал на ухо своему занемогшему товарищу, чтобы избавить беднягу от нападок дьявола и злых духов. Жрецы не спускали глаз с Мухаммада.

Жрец в малиновом балахоне подождал, пока шафрановый немного придет в себя, потом зашел в шатер и подошел к тем двоим. Он оказался спиной к Харесу, и тот не понимал, о чем жрецы тихо разговаривали между собой, однако видел, как жрец в шафрановом балахоне делал Мухаммаду рукой какие-то знаки. Когда жрец в малиновом обернулся с бледным лицом, Харес заметил, что он рассержен и глаза у него красные, как у коровы. Он подошел к Харесу и сказал:

– Я хочу осмотреть ребенка.

– Что-то не так?

– Я должен его внимательно проверить. Мы вышли на верный след.

Харес разжал руки, чтобы жрец в малиновом балахоне, который, судя по всему, был самым главным, взял у него ребенка. Однако мальчик явно не хотел, чтобы его забирали у Хареса.

– Ничего страшного. Не мучай его. Сам сними с него одежду.

– Совсем раздеть?

– Успокойся. Не надо его мучить.

Мальчик начал колотить руками и ногами.

– Он не дается.

– Я должен только посмотреть его спину.

– Вам нужно только это?

– Прояви терпение. Я должен посмотреть. Быть может, все обойдется. Сначала мне нужно осмотреть его кожу.

Харес ничего не понимал, но сопротивляться у него не было сил. Он сделал все, что ему велели. За свою жизнь он видел многих людей, в который вселился злой дух. Их лица были мрачными, а на тыльной стороне их рук или ног виднелись какие-то темные пятна, словно следы от дьявольских лап. Он знал, что на руках и ногах господского ребенка таких отметин нет. Харес спокойно снял с мальчика одежду. Жрец в малиновом балахоне засучил рукава. У него были белые руки, точь-в-точь как у мекканских женщин, всегда укрывавшихся от солнца, а под кожей проступали вены. Ладонью он ощупал безупречно белую грудь и талию ребенка. Между лопатками мальчика виднелось маленькое родимое пятно. Темно-красное, оно четко выделялась на светлой коже. Прежде Харесу доводилось много раз видеть родинки на руках, ногах и даже лицах и талиях других детей, однако такая темная ему никогда раньше не встречалась. Ее можно было сравнить разве что с пятнами, которые ночами можно увидеть на луне. Они имели фантастический вид, какой-то призрачный и неземной. Он с еще большим любопытством уставился на руки жреца в малиновом балахоне и на родимое пятно на спине ребенка. На первый взгляд казалось, что это пятно ничем не отличалось от таких же на телах других детей, однако в его правильных чертах было что-то необычное. Создавалось впечатление, что кто-то специально отпечатал его на белой коже между лопатками мальчика. Заметив это пятно, жрец в малиновом балахоне нагнулся и благоговейно прикоснулся губами к лопатке ребенка. Харес от удивления раскрыл рот: неужели это тоже было частью обряда изгнания злого духа? Жрец спокойно встал со своего места, сделал несколько шагов назад и дал знак своему товарищу в бирюзовом балахоне. Тот встал на колени и, согнувшись, пополз вперед, коснулся рукой пятна между лопатками мальчика, посмотрел на жреца в малиновом балахоне и начал говорить с ним на языке, которого Харес не понимал. Харес с удивлением смотрел на них и читал в их лицах недоумение и беспокойство. Жрец в шафрановом балахоне понемногу оправился, и его жидкая колючая борода зашевелилась. Казалось, он начал читать новую молитву, отчего его подбородок время от времени подрагивал. Вслед за этим он взглянул на Хареса и улыбнулся так, что тот весь задрожал.

Раб стоял у куста палиуруса, обливаясь потом. Халима не могла пробраться через толпу. Держа в своих длинных руках кнут, раб угрожающе размахивал им над головами собравшихся. От свиста кнута Халима втянула голову в плечи и отошла в сторону. Взгляд раба упал на Халиму, и он как будто понял, что она – хозяйка этого жилища, поэтому дал знак толпе расступиться и пропустить ее. Увидев суету рядом со своим шатром, Халима рассердилась и принялась говорить: «Злые, эти люди злые». Однако она не понимала, откуда взялся страх, закравшийся в ее сердце. Она не знала, что происходит внутри шатра, и не могла протиснуться к нему из-за большого скопления народа. Женщина не знала, что ей делать, ведь ей так и не давали пройти. Казалось, другие люди даже больше нее самой желали узнать, что же происходит в ее шатре. Оттуда, где она стояла, ничего не было видно. Люди, стоявшие впереди, вытягивали шеи, чтобы заглянуть внутрь. Протискиваясь между людьми, Халима сумела пройти немного вперед. Тем временем раб несколько раз ударил кнутом по головам и плечам мужчин и женщин, стоявших под кустом рядом с лошадьми. Люди чуть потеснились. В том месте у холма был крутой спуск, так что если бы кто-то поскользнулся, то скатился бы к самому подножью. Пробираясь через толпу, Халима понемногу пришла в себя. Расталкивая стоящих впереди людей, она медленно продвигалась вперед и наконец оказалась в нескольких шагах от кустарника. Женщина оглянулась и заметила, что ее сын отстал и теперь звал ее сзади. Казалось, раб не хотел пропускать Абдуллу, преграждая ему путь своими длинными черными руками. Однако, заметив взгляд Халимы, он пропустил мальчика, и тогда он с трудом протиснулся вперед и взял мать за руку. Халиме стало ясно: если бы у раба не было кнута, сейчас уже вся толпа ввалилась бы в ее шатер. Она сделала несколько шагов вперед, прошла мимо собравшихся людей и очутилась напротив своего жилища. Ее сердце колотилось от тревоги, но она решительно направилась к входу. Вздохнув полной грудью, женщина подняла полог шатра и тут же почувствовала какой-то необычный запах. Воздух внутри шатра пропитался чем-то доселе неведомым ей. Вместо мускуса он наполнился каким-то странным, чуждым запахом, незнакомым в этих краях. Вначале она не обратила внимания на посторонних мужчин. Ей хотелось поскорей увидеть Мухаммада. Мальчик сидел, прислонившись спиной к деревянному столбу, и из прорезей в черном своде шатра на его высокий нежно-розовый лоб падали узкие прозрачные лучи света. Его лицо буквально светилось. От усталости он склонил голову к левому плечу, сомкнул ресницы и задремал. В лице мальчика было особое очарование, которое привлекало Халиму. Заметив сонное лицо ребенка, она бросилась к нему и чуть было не упала, но все же удержалась на ногах. Малыш, заслышав ее шаги, вскочил с места и явно не понимал, что происходит вокруг. Халима обняла его так крепко, что ей самой стало больно. Так прошло несколько секунд. Женщина с горечью подумала, что если бы она вовремя не прибежала сюда, то эти люди наверняка забрали бы ее ребенка, но нет… она гнала прочь от себя эти мысли.