Страница 5 из 11
– Пять! – для пущей убедительности он протягивает мне растопыренную пятерню – Пять раз, понимаешь? Пять раз на дню мы встаем на колени и благодарим своего Бога. Спасибо Аллах за новый день жизни, за то, что ты дал мне радость познать этот мир, спасибо за этот хлеб, и за этот плов. А, вы?
–А, что мы?
–Вы не благодарите. Вы только просите. Вы всегда говорите только: «Дай!».
От неожиданности я замолкаю. В Афганистане упокоилась душа моего лучшего друга, поэтому опасаясь взорваться, очень осторожно подбирая слова, я говорю:
–Бог он один, Фарид, и не важно, как ты к нему обращаешься…
Юношеский романтизм! Как же мало нужно для того, чтобы он улетучился безвозвратно, чтобы раз и навсегда понять, что жизнь это совсем не игра. Подобно мифической шагреневой коже с точностью до наоборот, профессия разрастается, становится частью тебя… Откуда я мог знать, тогда, полностью погруженный в повседневные заботы, что наука о преступном насилии15 (пусть даже молодая) уже существует, разрастаясь в теории.
«Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая…». Пузатый желто-синий УАЗик надсадно завывает в темноте, поднимаясь с черепашьей скоростью в гору, вверх по обледеневшей трассе. Город сковал гололед. Асфальтовые дороги, ухоженные аллеи, узенькие тропинки, суетливость горожан, любые движения все находится в ледяном плену и эта вынужденная медлительность вдвойне досадна, потому, что кто-то с надеждой ждет твоей помощи. Кожаной перчаткой я с остервенением растираю небольшое замерзшее оконце автомобиля, в надежде хоть что-нибудь разглядеть в темноте. С момента вызова прошел почти час, но мы до сих пор плутаем, каждые десять минут я выбегаю на дорогу, пытаясь рассмотреть названия улиц при узком луче карманного фонарика. Время от времени автомобильная рация обиженно похрюкивает, простуженный эфир наводнен какими-то невообразимыми помехами. После долгих переговоров с дежурной частью ситуация наконец-то проясняется. Оказывается, нужно свернуть в небольшой лесок. Именно там, в глубине, вдали от общего жилого сектора, под лапами елей приютились три добротных домика, с многочисленными пристройками.
– Давай-ка налево, Володя!
– В кабинете у себя командовать будешь, Глеб Егорыч – неожиданно отзывается Вовка, смешливый и крепкий парень.
– Не время сейчас, отец! После, переговорим… – подхватываю я.
Чух-пых-чух-пых – вещает машина, и вдруг… водитель неожиданно меняется в лице. Визг тормозов заглушает притихший заснеженный лес. Увесистая кожаная папка, карманный фонарик летят куда-то под ноги под крепкое словцо. Вблизи автомобильных колес, на изрытом, искрящемся снегу, покрытом красными пятнами, вытянув руки вперёд, лежит человек, одетый в синий новый пуховик. Выйдя из машины, я замечаю, что пуховик этот растерзан в пух и прах, с боков свисают неопрятные клочья ваты. Мужчину окружают четыре фигуры, плечистые дядьки которые держат в руках в полной боевой готовности, лопаты и вилы. Чуть поодаль закутавшись в шубу и серую шаль, над огромной клетчатой сумкой хлопочет полная женщина. Такие сумки почему-то называют – «Мечта оккупанта». Нас встречают вздохом облегчения, люди спешат высказаться, мешая друг другу. Из торопливых фраз я потихоньку начинаю осознавать, складывать как мозаику, случившуюся ситуацию. Час назад, в одном из домов широко отмечали день рождения хозяйки. Застолье было прервано, когда кто-то, из гостей решив покурить на свежем воздухе, случайно заметил, как двое неизвестных взламывают стайку. Возникла пьяная стихийная погоня, один из жуликов благополучно сбежал, бросив сумку, второму же в это вечер не повезло…
В оплывших глазах человека, поднявшего из сугроба голову, вспыхивает радость. Таких как он, уничижительно называют – «синелапый». Кто называет, я не буду уточнять. Передо мной прошедший несколько «ходок» вор, который в обычной жизни, скорее всего меня бы ненавидел, но сейчас он действительно рад нашему приезду. Рядовая привычная кража обернулась для него затяжным ужасом. В милиции я почти два года, бывало всякое, приобвык, насмотрелся, но переломы такой формы, зигзагообразные («Z»), вздутые на немощных татуированных кистях, я вижу впервые. Пытаясь оторвать его от земли, я вцепляюсь ему в воротник, затем подхватываю под мышки – самостоятельно идти он не может. Говорить ему трудно, гортань его хлюпает, издавая какие-то блеющие звуки, но, несмотря на это он упорно выталкивает из себя слова, словно ему нужно передать мне что-то очень важное:
– Звери, начальник… Ой, какие звери… Час на снегу держали. Чуть шевельнешься – бьют…
Приближаясь на четвереньках к «подсадке» автомобиля человек все еще бормочет, но уже обращаясь к себе:
– Ох, попал в блудняк! Попал как *** в рукомойник.
Поверьте, я далек от служебного фанатизма, но именно тогда я вывел для себя формулу: «Не знаешь, как поступить, поступай по Закону». Я знаю, что это им не понравится. Так называемым – Потерпевшим. Вызывая на помощь наряд, они ожидали совсем не этого, но я вынужден это сделать. Какое уж там… раскаяние в содеянном. Лица людей вытягиваются, когда я объясняю, что им необходимо будет проехать с нами в отдел. Они задержаны, за превышение пределов необходимой обороны, за пьяный животный страх, за autodiciae jus16. Мои слова встречает всеобщий вопль возмущения, который впрочем, быстро стихает… Кабина автомобиля, наполняется терпким запахом свежего перегара. Последней в салон карабкается громадная хозяйка, ни на секунду не выпуская из рук нелепую сумку, из которой торчат взъерошенные головы несушек. Она возмущена до глубины души, она взывает к невидимому правосудию. Однако на дворе глубокая ночь, и нет здесь, в опустевшем лесу слепой полуголой Фемиды.
– Ой, да родненькие мои. И поила-то я вас и кормила. Для чего ночей-то не спала? Чтобы поганцу этому хохлатки мои достались?
Причитает женщина бесконечно долго, пока, наконец, один из мужчин, не выдерживает, толкая её в бок:
– Да, хорош ты. Хватит на публику…
Изрядно отяжелевшую машину вновь трясет на темной дороге. По рации я запрашиваю дежурного, прошу вызвать «скорую помощь». Мы благополучно добираемся до отдела и честная компания, подбадривая друг друга, входит в здание. У меня вырывается вздох облечения. Вдвоем с водителем мы отдельно «буксируем» избитого человека, усаживая его на длинной лавочке, что находится в дежурной части. Через семнадцать минут, уже после прибытия «скорой помощи» и первоначального осмотра врачом, человек умирает. С отбитыми внутренностями долго не живут…
На следующий день, держа в руках пиалу с зеленым чаем, задумавшись на несколько минут, Фарид немного грустно отзывается на мой сумбурный рассказ:
– Не стоит оно того…
– Ты о чем, Фарид?
– О шмотках. О курицах. Барахло. Не стоит оно того!
Глава 4.
«Quidquid latet apparebit, Nil inultum remanebit
17
»
«Если все, что говорят о добре и зле, правда,
тогда вся моя жизнь –
одно непрерывное преступление»
Халиль Джебран
2014 год
Служба участковых уполномоченных.
г. Киселевск, Кемеровская область
Почему Они убивают?
… Эти люди живут по соседству с нами, планируют свою жизнь, смеются, собирают застолья, растят детей. Эти люди взрывоопасны, подвержены непредсказуемому импульсу, выращены в условиях тщательно оберегаемой обособленной субкультуры, если хотите…
Что заставляет застенчивую, худую как щепка молодую женщину, полтора года исправно отмечавшуюся во всех инстанциях после освобождения, взять в руки кухонный нож и совершить совершенно бесполезный грабеж (жест ради жеста) в многолюдном месте, даже не пытаясь скрыться? А чуть позже уже находясь в заключении, демонстративно, устроить поджог камеры? Тяга к бунту? Экзальтации?
Что толкает девятнадцатилетнего парня забить насмерть немощного пенсионера, (в суетливом, лихорадочном поиске мизерной пенсии) увесистой ножкой от журнального столика? На суде он обвинял сотрудников, что показания из него выбивали, насильно вливая в рот водку. Пройдет шесть лет, и те же люди в погонах, скрипя душой, пойдут по инстанциям, изо всех сил стараясь пристроить его на работу. Не из любви к ближнему или профилактике, совсем с другой целью. Лишь бы не убивал…