Страница 4 из 11
На другой стороне дома, на углу дома я замечаю чью-то фигуру. «Женщина постойте! Да, постойте же!». Нет, это совсем не свидетель. Округлив в испуге глаза, она лишь качает головой. «Не видела. Нет, не видела. И не слышала. Вышла вот, только что – прогулять собачку».
На бегу, тельняшка становится совершенно мокрой, задыхаясь, я рву ворот бушлата. Человек, бегущий впереди меня, неожиданно останавливается, как будто натыкается на невидимую стену. Поравнявшись с ним, я с тяжелой злобой смотрю на блестящую дорогу, у которой обрываются следы. Это тупик! Дальше нет никаких строений, дальше только пустошь, заснеженное поле, и будь ты семи пядей во лбу, обнаружить хоть что-нибудь в этой влажной каше, покрывающей асфальт, немыслимо. Не желая сдаваться, мы еще рвемся в разные стороны дороги, преодолевая десятки метров и все-таки обманывая самих себя. Впереди только немая темнота. Всё тщетно, в такую погоду найти что-нибудь действительно немыслимо. Ни совершенной криминалистической технике, ни самой талантливой розыскной псине, и уж тем беспомощному в таких случаях человеку. Проезжающая машина обдает нас светом ближних фар, и вдруг стоящий рядом человек в форме, каким-то заученным, отработанным жестом яростно футболит ближайший сугроб…
Я прихожу домой только под утро. В ушах стоит жуткий плач матери убитой девочки. Обхватив голову, раскачиваясь, как заведенная она повторяет одну и ту же фразу: «Говорила я ей, не ходи одна, говорила, я …» В эту ночь мы опросили десятки людей – сотрудников одного за другим поднимали с постели…
В почтовом ящике меня терпеливо ждет письмо со стихами от далекого друга. Теперь уже можно шагнуть под горячий душ, а затем, обжигаясь крепким, черным как деготь чай, немного прийти в себя.
Я люблю ночь.
Свежесть. Тишину.
Шум последнего трамвая
И в дымке луну,
И холодных звезд
Призрачный блеск.
Я люблю ночь –
Она полна чудес…
Хочется забыть
Суету и дрязги дня,
На лучшее надеяться
И гнать тоску-печаль.
Дым папиросы
Уносится вдаль.
Эта ночь похожа
На теплую шаль.
Месяц в облаках
Как женщина в мехах.
Тяжело вздохнул
На станции состав.
В жизни все проходит
И жизнь сама пройдет,
А завтра вставать
Но это не в счет…
Глава 3
«Полянка»
«Я (фамилия, имя, отчество),
поступив на службу в органы внутренних дел,
присягаю на верность народам Российской Федерации.
Клянусь соблюдать Конституцию
и законы Российской Федерации,
уважать и соблюдать права
и свободы человека и гражданина,
добросовестно выполнять приказы начальников
и возложенные на меня служебные обязанности.
Клянусь достойно переносить связанные со службой
в органах внутренних дел трудности,
быть честным, мужественным, бдительным сотрудником,
хранить государственную и служебную тайну.
Клянусь, не щадя своей жизни,
охранять установленный Конституцией
и законами Российской Федерации правовой порядок.
Если же я нарушу принятую мной Присягу,
то готов нести ответственность,
установленную законами Российской Федерации.
Служа Закону – служу народу!»
Присяга Сотрудника органов внутренних дел
Российской Федерации,
Утверждена Постановлением Верховного Совета
Российской Федерации от 23 декабря 1992 г. № 4202-1
1994 год
Патрульно-постовая служба13
г. Барнаул, Алтайского края.
Барнаул девяностых. Каким он был мой город, чей красавец шпиль, так свободолюбиво попирает небо? Иногда он казался мифическим Вавилоном. На фоне нестабильного рынка вдруг пышным цветом зацвела кооперация, добавив головной боли уголовному розыску. Как говаривал один из семи античных мудрецов: «Рынок – узаконенное место беззакония». Рынок… Металлические шашлычные, наполовину скрывая тучных оборотистых армян, притягивали нервных покупателей и своры бездомных дворняг со впалыми боками. Под бодрящие звуки группы «Мираж» постукивая валеночками, краснощекие девчонки-продавцы, часами переминались у торговых рядов с китайским разноцветным тряпьем, отрабатывая небольшой процент у предприимчивых «хозяев». Кто знает, сколько женского здоровья потеряли эти девчушки на сибирском морозе? Отчетливо помню, как тихо поскуливала одна девушка, отлучившаяся, за горячим кофе, и оставшаяся без выручки. Торговля – вот, что грезилось важным.
Брезентовые палатки, напичканные дешевой электроникой, словно часовые на посту охраняли невысокие смуглые люди с удивительно похожими лицами, которых несведущие горожане принимали за выходцев из Средней Азии. В действительности дело обстояло несколько иначе. Это были хазарейцы, представители небольшого племени, коренные жители загадочной страны, где немилосердно царит солнце, страны с тягостным названием – Афганистан. Себя они именовали – хазари. Еще пару лет назад они защищали социалистический лагерь, поддерживая оружием воинов-интернационалистов. Теперь у них не осталось ничего, кроме горького статуса – беженец. В один из дней, молчаливый как изваяние, коренастый мужчина по имени Фарид, заметив, как бесцеремонно, среди белого дня, в многолюдном месте совершается кража, не выдерживает. Вспыхнув как порох, сопровождая каждый жест, злой гортанной речью он помогает пешему патрулю задержать карманника. В жизни такой благородный жест нельзя оставлять без внимания. Мы подружились…
Теперь я частенько посещаю комнатушку в полупустой гостинке, где ютится бывший кабульский милиционер. Телевизор, диван, электрическая плита, вот, пожалуй, и все, что входит в понятие домашняя обстановка. К выцветшим обоям пришпилен глянцевый плакатик с близоруким битлом, позабытый прежними хозяевами. Фарид – мусульманин и гость для него это святое. Вечерами, в закопченном от времени походном казане томится рассыпчатый плов, наполняя каморку немыслимыми запахами курдючного сала, дымящегося мяса и специй. Тягучий прозрачный мед, горячие лепешки, завернутые в плотную цветастую ткань – всё необходимое для долгой неторопливой беседы. Халяльная пища. Массивная коричневая контрабандная таблетка с надписью «Made in Pakistan» аккуратно крошится лезвием узкого «пчака14», плотная пыльца смешивается с табаком. Хозяин квартиры делает три глубоких затяжки, выдыхая-выплевывая сизый дым в открытую форточку, туда, где в морозном небе дремлют черепахи-облака. Глаза его подозрительно краснеют. Я еще не курю, но чтобы не обидеть хозяина пару раз прикладываюсь к бумажному мундштуку.
Мы ровесники, но за его спиной огромный опыт: сумятица затяжной войны, разрушенный кров, зверства талибов и как результат, бегство в чужую и холодную страну. Новые нравы, тяжеловесный и трудный для понимания русский язык. Иногда наши мирные диалоги переходят в яростные баталии, мы спорим до хрипоты, до тех пор, пока соседи не начинают барабанить в стену – «Дайте поспать, придурки!».
– Вот смотри – он проворно задирает штанину, показывая мне на ноге круглый застарелый шрам – Память от вас.
– От кого это Вас? – вскидываюсь я.
– От русских! Мы же для вас все одинаковые, все на одно лицо. Чурки, одним словом. Там в Кабуле, когда я был мальчишкой, русские разворовывали свою воинскую часть. Приезжали на БТР и продавали всё что можно. Доски, олифу, цемент, краску. Страшный по тем временам дефицит. Мы, ребятишки ждали команды старшего, затем по сигналу подбегали к колесам, и начинали все растаскивать в разные стороны. Рассчитываться забывали. Русские уезжали ни с чем. Однажды сержант обиделся и дал по земле очередь из автомата, меня зацепило. Русских хотели, убить, они очень быстро уехали.
Про второй шрам Фарид не рассказывает, но я и так знаю достаточно много. Спасибо словоохотливой гостиничной вахтерше. Второй шрам он заработал уже здесь, в Сибири. Вечером в трамвае подгулявшая «гопкомпания», решила «потрясти» заезжего азиата на деньги. Результат – ножевое ранение в живот и тоска реанимации.