Страница 20 из 36
– С Жуковым надо вести себя очень осторожно: может сам повернуть в любую сторону, – высказался Берия. – Среди низов ходят упорные слухи, что Жукова оклеветали перед Сталиным некоторые генералы. Будто бы из зависти. Кстати, Никита, и тебя причисляют к их компании.
– Распустился народ, понимаете ли, – вспыхнул Хрущев. – Надо рты-то позатыкать болтунам, чтоб другим неповадно было. Мне слава Жукова не нужна. У меня и своей выше головы. По тылам не отсиживался. Все четыре года на передовой…
– Не пыхти, Никита. Не ты один воевал, – одернул Хрущева Берия. – Не о том речь.
– А Молотов, Ворошилов и Каганович пойдут туда, куда повернет Сталин, – усмехнулся Маленков, будто и не слышал перепалки своих соратников.
– Если иметь в виду будущее время… – начал было Хрущев, но сбился под испытующим взглядом Берии. Вздохнул и со смиренным видом закончил: – Все мы смертны.
Маленков кивнул головой и мрачно предостерег:
– Если мы до ближайшего пленума Цэка не соберемся с силами, нам не сносить головы. – Затем опрокинул в рот коньяк и захрустел зеленым, в пупырышках, огурцом.
Глава 17
На даче у Жданова шли совсем другие разговоры, но тоже под коньяк и шашлык.
– Мне вчера жаловался Хрущев, – говорил Андрей Александрович Жданов, полный пятидесятилетний человек, чем-то похожий на Маленкова, тоже, как и Маленков, выходец из секретариата Сталина. – Жаловался на тебя, Николай, – и с этими словами глянул выжидательно на Николая Алексеевича Вознесенского.
Вознесенский спокойно выдержал взгляд старшего товарища, прожевал шашлык, вытер губы салфеткой, запил минеральной водой и только после этого счел возможным ответить:
– Ему на себя самого надо жаловаться, Андрей Александрович. У него на Украине бардак буквально во всем: и в финансах, и в выполнении планов пятилетки, и в борьбе с бандеровцами. В какую отрасль пальцем ни ткни, везде сплошные дыры, – все более накалялся голос Николая Алексеевича, сверкали сквозь стекла очков серые льдистые глаза, точно перед ним сидел сам Хрущев. – А чуть что – жалобы на всякие нехватки и недостатки. Хрущев только и знает, что из России жилы тянуть, а чтобы мозгами пошевелить, так этого нет. Свил себе гнездо из подхалимов и мздоимцев и панствует в своем Киеве, как тот напольный гетман. Дай волю – к полякам перекинется.
– Ты это зря, Николай, – поддержал Жданова Алексей Александрович Кузнецов, худощавый, прямой, решительный. – Недостатки есть у всех. Восстановление страны – дело огромное, не все поддается точному учету. А то, что он болеет за Украину… нам бы так болеть за свою Россию.
– Так он ведет себя по отношению к остальной части СССР как иностранец, точно не является членом Политбюро наравне со всеми. Местничество – вот как это называется, и я ему об этом так и сказал.
– И зря сказал: нам в нашем деле нужны союзники, а врагов мы и так наживем, – спокойно увещевал Кузнецов.
– Ну, Алексей, избави бог нас от таких союзников, а от врагов своих мы и сами избавимся, – проворчал Вознесенский.
– И все-таки, Николай, – снова заговорил Жданов, – характер у тебя слишком горячий – умерить надо. В своем Госплане – это одно дело, а за его пределами… Врагов нам лишних не надо: Берия с Маленковым только и ждут, чтобы очернить нас в глазах Сталина и свалить. А на тебя слишком многие жалуются: и груб, и заносчив, и высокомерен…
– Так, Андрей Александрович, как же не будешь грубым, если дурак на дураке сидит и дураком погоняет! Ты ему талдычишь одно, а он смотрит на тебя, как баран на новые ворота, и в глазах ни одной мыслишки. Практически мне одному приходится отдуваться за весь Госплан. Даже простую статистическую сводку не могут составить. Насовали ко мне папенькиных сынков и дочек, у них на уме одни развлечения да тряпки, а мне с ними работать приходится – тут завоешь, не то что закричишь. И выгнать нельзя – вот что меня особенно бесит.
– Все равно – надо держаться. Мы такое дело начинаем, сорваться можно на мелочах. Ты думаешь, зря они так взъелись на нас из-за журналов «Звезда» и «Ленинград»? Нет, не зря. Сталин сейчас больше занят внешней политикой, ему всякая склока в партийных верхах – нож по сердцу: чуть что, на Западе орут, что у нас все разваливается, что мы не способны накормить свой народ, дать ему свободу и прочая чепуха. И требуют, чтобы мы разрешили нашим евреям эмигрировать в любую западную страну. А наши жиды только того и ждут, изнутри ковыряют, любой прыщик готовы превратить в раковую опухоль. Вот и пришлось на пленуме выкручиваться, бить себя в грудь. Выкрутились. Но второй раз может и не удастся. По ниточке ходим…
– Да я понимаю. Но и меня понять надо, – с досадой отмахнулся Вознесенский.
– Мы-то тебя понимаем, но и ты должен проникнуться ситуацией и попридержать свой характер, – заключил Жданов. Затем спросил у Кузнецова: – Алексей, про Жукова ходят всякие сплетни: что там правда, а что ложь? Что твои подопечные тебе докладывают?
Они сидели в беседке, окруженной со всех сторон кустами сирени и жасмина, и всякий раз замолкали, когда к беседке подходила с новым блюдом одна из двух молодых женщин, обе в юбквх, едва прикрывающих колени.
Кузнецов, ставший секретарем Цэка и получивший право курировать министерства внутренних дел и государственной безопасности, уверял, что на даче «прослушки» нет, но и он не был до конца уверен, что ее нет в действительности: в МГБ столько отделов, занимающихся тайными делами, что со стороны трудно понять, кто за что отвечает. Зато в беседке жучков точно не должно быть.
Женщина поставила на стол очередное блюдо, собрала грязные тарелки, ушла.
– Жуков – он и в Одессе Жуков, – заговорил Кузнецов, весело улыбаясь. – Ему простор нужен, ему армии мало, он в Германии вошел во вкус ворочать политикой, ему это понравилось, он и в Одессе всюду сует свой нос. Войска его боготворят, генералы, которые привыкли жить по законам военного времени, когда многое им прощалось, ворчат, но терпят… Вообще говоря, Жукову надо бы поосторожнее себя вести, потоньше, но, увы, не тот характер. Если же брать в целом, он все делает на пользу государства. Только далеко не все это понимают, стараются подловить его на мелочах, жалуются, клевещут.
– Его бы на Ленинградский округ перевести, мы бы обрели в нем надежную опору, – заметил Жданов.
– Сталин не пойдет на это, – возразил Кузнецов. – Но на будущее нам надо иметь Жукова в своей команде.
Никто на это ничего не сказал: все понимали, что речь идет о том будущем, когда не будет Сталина.
И над столом повисла раздумчивая тишина. Они умели думать, не мешая друг другу.
Глава 18
Заседание Одесского обкома партии подходило к концу. Остался один вопрос: о работе милиции по укреплению правопорядка и усилению борьбы с преступностью.
Начальник областного управления внутренних дел генерал Каменец, располневший на сидячей службе, монотонно бубнил о том, сколько преступлений раскрыто за отчетный период, что в городе и области обстановка с правонарушениями по сравнению с прошлым годом улучшилась на пятнадцать процентов, раскрываемость преступлений повысилась на четырнадцать процентов, что партийная организация управления…
– Кой черт ты нам голову морочишь своими процентами? – раздался в сонной тишине возмущенный голос маршала Жукова. – На днях в центре города, в трех шагах от твоего управления бандиты застрелили двоих моих офицеров, которые возвращались со службы. На улицу вечером выйти порядочным людям нельзя! – уже гремел голос маршала. – Твои милиционеры с наступлением темноты из своих отделений носа не высовывают. Кто в ночной Одессе хозяин? Венька Шмуль? Костя Одноглазый? Черная кошка? Кто угодно, только не советская власть и ее доблестные органы. А ты нам свои проценты. Бандиты объявили нам войну. Они объявили войну не только населению города и области, но и армии, прошедшей с боями всю Европу. А на войне как на войне – не до сантиментов. Я не позволю уничтожать моих боевых товарищей. Если ты не умеешь бороться с бандитизмом, иди в грузчики: похудеешь по крайней мере. Я сам займусь бандитами. За неделю ни одного бандита в Одессе не останется.