Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 36

– Правильнее сказать, он слишком ничтожен, – поправил Жемчужную Михоэлс.

– Согласна. Но без привлечения евреев к сельскому хозяйству мы не решим проблему Крыма. Надо будет использовать тех евреев, которые живут на Кавказе и занимаются сельским хозяйством. Думаю, что аграрии найдутся и в других странах. Все остальное вполне решаемо. Надо лишь планомерно увеличивать процент еврейского населения Крыма, особенно в Симферополе, вытесняя русских с партийных и административных постов…

– А Севастополь? – снова нетерпеливо перебил собеседницу Михоэлс, с надеждой вглядываясь в ее черные глаза.

– Это проблема отдаленного будущего. Не стоит ее пока даже трогать. Но и оттуда надо вытеснять русских.

– Да, я понимаю… Хотя, если иметь в виду базу Черноморского флота…

– Повторяю: это вопрос будущего, – оборвала Михоэлса Жемчужная. – Сейчас главное – сплотить всех евреев СССР на базе Еврейского антифашистского комитета, чтобы, когда вопрос о заселении Крыма встанет на повестку дня, в наших рядах было полное единодушие.

– Да-да, я понимаю. Мы этим занимаемся, но далеко не во всех евреях встречаем понимание и усердие в этом направлении, – вспомнил Михоэлс высокомерную отповедь Морозова. – Да и Сталин косо смотрит на расширение влияния ЕАК на другие республики и области.

– Не надо сваливать недостатки в своей работе на Сталина, Соломон. Сталину нужен ЕАК для влияния на евреев Запада. Сталину нужны их деньги. Следовательно, он будет смотреть на расширение нашего влияния сквозь пальцы.

– Тебе виднее, Полина, но, сама понимаешь, нужна осторожность, чтобы не вызвать негативную реакцию русских, не усилить и без того широко распространенные антисемитские настроения. Да и в Кремле могут всполошиться…

– Не стоит преувеличивать антисемитские настроения, Соломон, – решительно перебила его Жемчужная. – Они всегда были и всегда будут. С этим ничего не поделаешь. Для нас важно не то, что они есть, а то, насколько поражены им верхние московские слои. Для противодействия этому явлению и его разрастанию мы должны сами переходить в наступление, имея в виду русский национализм, великодержавный шовинизм и черносотенство. Как, впрочем, и украинский. Мы должны снова поднять знамя революции и пролетарского интернационализма, иначе то, что произошло в Ленинграде, где многим улицам вернули их старые названия, распространится и на другие области и города. Мы не должны допустить никаких переименований в антисемитском духе. Более того, мы должны всячески пропагандировать вклад евреев в победу над фашизмом как в тылу, так и на фронте, показать, какие жертвы принес наш народ на алтарь общей победы. Наконец, надо иметь в виду, что Сталин болен манией величия, на этой болезни мы должны строить нашу политику, нашу пропаганду. Надо раздувать эту болезнь, через нее доказывать тому же Сталину, что всякие антисемитские настроения умаляют его, Сталина, вклад в русскую революцию, его решающую роль в победе над фашизмом. Русские националисты не посмеют выступать против такой постановки вопроса. Шепни своим друзьям, куда они должны направить свое внимание, пыл своих статей и речей. Но при этом не ссылайся на меня. Да и сам постарайся держаться в стороне. Что касается еврейской массы, то необходимо идти по пути ее просветительства, напоминая о наших древних традициях, о нашей истории, – вот основа сплочения советских евреев. Можно и напугать чем-нибудь, что в данных условиях покажется вполне реальным. Например, какими-нибудь массовыми репрессиями со стороны властей или повальной высылкой в Сибирь. Чем страшнее, тем лучше. История еврейства показывает, что страх объединяет сильнее всего… – И заключила, сняв очки и глядя на Михоэлса близоруко сощуренными глазами: – Путь на родину предков не усыпан розами, Соломон.

– Да-да, ты, как всегда, права, – поспешно согласился тот, испытывая непонятную робость перед этой женщиной.





Глава 15

Только что над Москвой с грохотом и шумом пронеслась гроза. Туча ушла, выглянуло солнце, тонкий луч его проник в щель между тяжелыми гардинами и упал на зеленое сукно стола продолговатым золотистым пятном.

Сталин снял очки, потер пальцами глаза, некоторое время смотрел, недовольно хмурясь, на веселое солнечное пятно, затем с трудом поднялся на ноги, подошел к окну и задернул штору. Вернувшись за стол и умастившись в кресле, он обвел глазами стол, вспоминая, о чем думал всего минуту назад. Не вспоминалось. Раньше такого с ним не случалось. Проклятая старость! К тому же дает о себе знать перенесенный инсульт. Старость отнимает не только силы, делает тело непослушным и трудно управляемым, но и, в добавок ко всему, отнимает память. И это в то время, когда мир настолько неустойчив, что в любое время может быть нарушен слишком разжиревшей на войне Америкой, решившей, что теперь у нее не осталось соперников, что ей все дозволено. И в такое-то сложное время, когда советское общество должно быть сплочено перед лицом атомной угрозы, среди части этого общества зреют семена разложения, преклонения перед Западом, идейного перед ним разоружения.

После фултонской речи Черчилля, призвавшего Запад к походу против СССР, Сталин ни раз и ни два получал от разведки подтверждение подготовки и обоснования такого похода. В том числе и в идеологическом плане, предусматривающем использование определенной категории лиц в СССР для подрыва нравственных принципов народа, – в особенности русского, – внедрение в его сознание, – в особенности в сознание молодежи, – пессимизма, безволия и преклонения перед Западом посредством буржуазного искусства и морали.

И все-таки главная надежда – молодые кадры. Среди молодых есть грамотные, энергичные партийные и хозяйственные руководители. Правда, им не хватает широты взглядов и глубины мышления. Страшно, если дело, которому ты посвятил всю свою жизнь, окажется разваленным твоими же соратниками по незнанию и неумению, по причине грызни за власть, потери обществом руководящей идеи и неспособности защитить свои завоевания от наскоков извне и разочарования вследствие неизбежных трудностей. А их впереди еще много, и много потребуется жертв.

Сталин закурил трубку, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Вспомнил, что Абакумов недавно намекал, будто среди генералов зреет заговор, или, по крайней мере, недовольство положением армии, ее вооружением и чем-то там еще, что больше всех мутит воду Жуков, что к нему в Одессу наведываются некоторые генералы, о чем-то договариваются. Так или нет на самом деле, но что среди генералов зреет какая-то фронда, сомневаться не приходится. Прослушка многих из них, особенно тех, кто наведывается в Москву и останавливается в гостиницах, подтверждает это недовольство. Даже генерал Кулик – и тот брюзжит, жалуясь на свою судьбу. Надо будет прижать кое-кого, чтобы другим неповадно было.

Есть, правда, тут одна тонкость: Берия, хотя он руководит исключительно комитетом по атомной проблеме, не ладит с министром госбезопасности Абакумовым и, не зная, о чем тот докладывает Сталину, своим постоянным наушничеством пытается лишний раз доказать, что Абакумов занимает свое место не по чину. Однако почти о том же самом в отношении Жукова докладывает и секретарь Одесского обкома партии Кириченко, утверждая, что Жуков ведет себя этаким Наполеоном, будто над ним никого нет, будто он в Одессе самый главный: вмешивается буквально во все стороны жизни области и города, требования его непомерны, а иногда и противозаконны. Кириченко считает, что Жуков ведет линию на подрыв авторитета партии и советской власти, из него так и прет надменность и высокомерие, он ни с чьим мнением не считается…

Сталин усмехнулся, вспомнив, с каким обиженным лицом жаловался на Жукова Кириченко. А присутствующий при этом Хрущев, только пожимался, ожидая реакции Сталина.

Да, Жуков остается Жуковым. Он может подмять под себя и не таких, как Кириченко. Он и Хрущева способен прижать, если дать ему волю. Но волю Жукову давать нельзя: Жуков слишком прямолинеен, слишком солдафон и на все вокруг смотрит с этой точки зрения. Любой политик и интриган обведет его вокруг пальца и, сыграв на его честолюбии, заставит плясать под свою дудку, а потом прихлопнет, как муху. Именно поэтому Жуков не годится ни в заговорщики, ни тем более в Наполеоны, но дров наломать может: его самомнение значительно превосходит его кругозор…