Страница 17 из 36
Ольга Евгеньевна отступила в сторону, давая дорогу гостю.
– Не ври, Соломон, – произнесла она спокойно, без всякого осуждения. – Я знаю, что просто так ты не придешь. Пойдем на кухню: там нам мешать не станут.
Эти Аллилуевы… они настолько привыкли толкаться возле трона, на котором сперва восседал Ленин, затем Сталин, для них – всего лишь Сосо из далекой Грузии, а все остальные – и того ниже, что Михоэлс, которого знает весь мир – и тот же Сталин, – для них почти пустое место. Но что поделаешь? – приходится мириться. До поры до времени.
Михоэлс снял плащ, повесил на вешалку, последовал за хозяйкой. Кухня была длинной, шкафчики и полочки по одной стене делали ее уже и длиннее. Сели за стол.
– Ну, говори. Только покороче: у меня времени мало.
– Да нет, Ольга Евгеньевна, я, действительно, просто так зашел. Был у Светланы, пытался примирить ее с Григорием… по его просьбе – без толку.
– Отшила?
– Можно сказать и так.
– И правильно сделала. Василий, между прочим, уже устроил ей развод: пошел в наше отделение милиции и поменял ее паспорт на чистый. Так что у вашего Морозова нет никаких шансов. И я ей говорила, что Морозов этот – плут, женится на ней из-за отца, хочет пролезть в Кремль на хлебную должность. И не только он, но и все его родственники. Особенно его папаша, известный всем жулик и казнокрад.
Михоэлс поморщился:
– Вы преувеличиваете, Ольга Евгеньевна. Иосиф Григорьевич не такой уж плохой человек, как вам его обрисовали. Конечно, не без недостатков, но он всего лишь сын того еще времени и просто не сумел приспособиться к новым порядкам. Не он один такой. К сожалению.
– Ты-то приспособился? Приспособился. А если он не может, так пусть катится в Америку или еще куда. Но не в нем дело, – решительно поставила точку на этой теме Ольга Евгеньевна. – Давай выкладывай, что привело тебя к нам.
– Да честное же слово – одно лишь желание проведать! – воскликнул Михоэлс с такой искренностью и обидой, что на глаза его навернулись слезы. Он смахнул их пальцем и некоторое время смотрел в сторону. Затем, горестно вздохнув, пожаловался: – Работы много, и туда надо зайти, и сюда, а времени нет, а тут такая оказия, вот я и решил зайти.
– Ну, коли не врешь, давай угощу чаем, – снизошла Ольга Евгеньевна.
– Нет, нет! Спасибо! Я уже пил. Пойду. Вижу, что у вас все хорошо, по-другому и быть не может, а у меня еще две встречи.
– Ну, как тебе будет угодно, – без всякого сожаления произнесла Ольга Евгеньевна.
Покинув квартиру Аллилуевых, Михоэлс, не дожидаясь лифта, пошагал вниз: четвертый этаж – не так уж и много. Он шагал своими маленькими ногами со ступеньки на ступеньку и думал с огорчением, что вот и здесь у него не получилось. А он-то рассчитывал, имея в виду, что семья Ольги Евгеньевны пострадала от Сталина во время чисток тридцатых годов, и она, человек прямой и резкий, ни раз во всеуслышание выражала свое возмущение этим, и будто бы самому Сталину же, – так вот, если сложить все вместе и хорошенько потрясти ее самолюбие… Но, увы, в очередной раз из этого ничего не вышло. А старуха, между прочим, имеет возможность напрямую связаться со Сталиным по телефону и могла бы – при желании – как-нибудь напомнить ему о еврейских проблемах, которые неожиданно подскочили вверх сразу же после окончания войны, как акции на лондонской бирже. Но, судя по тому, как Аллилуева его встретила, даже затевать разговор на эту тему – лишний раз унижаться без всякой на то пользы.
Теперь остается лишь одна надежда – на жену Молотова Вячеслава Михайловича. Она верная еврейка и сделает все возможное. Однако реально влиять она может только на своего супруга, который, посылая его, Михоэлса, в Америку в сорок третьем, намекнул тогда насчет Крыма, о чем и без того судачили по всей Москве. Теперь Молотов почему-то помалкивает, а это означает, что вопрос до сих пор не решен самим Сталиным. Но ждать, когда Сталин раскачается, недопустимо: татар, болгар и греков из Крыма вытурили, на их место заселяют русских, белорусов и украинцев, которых выселить будет не так просто, а жить с ними – какая же это будет еврейская республика? Никакой. Следовательно, надо тормошить Сталина снизу всеми способами.
Худо, что Сталин не отвечает на письмо Еврейского антифашистского комитета, в котором проблема Крымской еврейской автономии поставлена ребром и обоснована всем ходом исторического развития: ведь евреи обосновались в Крыму раньше, чем мир услыхал о каких-то там русских и татарах. К тому же еврейская автономия в Крыму – это выгодно не только для советских евреев, но и для всего СССР. И это понимают все, кого ни спроси. Особенно на Западе. И его, Михоэлса, председателя Еврейского антифашистского комитета, таки дергают со всех сторон по этому поводу. Даже из Америки. И даже по поводу развода Светланы с Морозовым. А он им ничего вразумительного ответить не может. Хотя бы из чувства благодарности к тем евреям, которые собрали немалые деньги для воюющего Советского Союза. Зря он, что ли, лез вон из кожи, уверяя их, что в СССР евреям живется во много раз лучше, чем где бы то ни было. И это после того, как тысячи и тысячи из них, – причем, самых лучших, – были расстреляны или загнаны Сталиным в сибирские лагеря в конце тридцатых годов. Дурацкое, если так можно уже выразиться, положение.
Михоэлс посмотрел на часы: без четверти пять. На пять часов у него назначена встреча с Полиной Семеновной Жемчужиной. И он, заметив такси, шагнул с тротуара на проезжую часть и поднял руку.
Глава 14
Полина Жемчужина ожидала Михоэлса в его кабинете в Еврейском театре, просматривая какие-то бумаги, привезенные с собой. Это была дама довольно бесформенного телосложения, с резкими чертами лица, с черным пушком над верхней губой.
– Опаздываешь, Соломон, – произнесла она с осуждением, подняв голову с гладко зачесанными назад волосами, разделенными на пробор.
– Извините, Полина Семеновна, не мог поймать такси.
– И что?
– Безрезультатно.
– Я другого и не ожидала. Дочь такая же упрямая и взбалмошная, как и ее покойная мать. Но еще глупее и упрямее.
– К сожалению, – согласился Михоэлс, усаживаясь на стул с высокой спинкой и вытирая платком взопревшее лицо. – Даже не знаю, что делать.
– Ничего пока не надо делать, Соломон. Вячеслав Михайлович целиком и полностью на нашей стороне и обещал напомнить Сталину о нашем вопросе. Но для этого надо иметь подходящий момент. Что же касается создания государства Израиль, то в этом вопросе Сталин целиком и полностью за. Сейчас для всемирного еврейства одна задача: опираясь на Советский Союз, сломить сопротивление Англии, заставить ее пойти на создание Израиля…
– Англичане боятся, что СССР посредством Израиля установит свой контроль над Ближним Востоком, вытеснит оттуда Англию, – перебил Жемчужную Михоэлс. – Об этом мне говорили в Америке. Там, кстати, тоже опасаются усиления СССР. Об этом же пишут в западной прессе.
– Что ж, англичан и американцев понять можно. Тем более мы должны быть осторожны в своих высказываниях и поступках. Наша задача – усыпить бдительность тех, кто этого опасается. Мы должны неустанно доказывать, что еврейское государство Израиль станет фактором мира и процветания для всех народов.
– Мы-то будем стараться, а вот евреи Палестины постоянно вооружаются, создают боевые группы, проводят террористические акты против англичан, чем и сводят наши старания к нулю…
Жемчужная нахмурилась и с осуждением посмотрела на собеседника.
– Мы не имеем права осуждать их за это, – произнесла она жестко. – Вопрос должен решиться в ближайшие годы, пока арабы находятся в состоянии спячки и не готовы к отпору. А каким образом он решится, не столь важно. Думаю, что как только разрешится вопрос с Израилем, так сразу же сам собою разрешится вопрос и с Крымом. Проблема заключается в том, куда девать русское… а вернее сказать, славянское население Крыма. Сразу всех не переселишь, а не сразу – кто-то должен замещать это население планомерно и так, чтобы не снижалось производство сельхозпродукции. Но для этого надо иметь еврейский контингент сельского направления. Увы, он не слишком велик…