Страница 5 из 18
Динамика регулирования и дерегулирования наглядно видна в следующем примере. В 2015 г. был принят так называемый «четвертый антимонопольный пакет» (Федеральный закон от 05.10.2015 № 275-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон «О защите конкуренции» и отдельные законодательные акты Российской Федерации»), который увеличил количество императивных ограничений для хозяйствующих субъектов, прежде всего, для предпринимателей. С точки зрения гражданского законодательства нарушение антимонопольных правил влечет недействительность сделки по ст. 168 ГК РФ. Таким образом, для профессиональных участников экономического оборото возросло количество случаев, при которых их сделки могут быть признаны недействительными. В то же время, в 2015 г. в ГК РФ введена ст. 413.1, которая распространяется только на предпринимательские обязательства и защищает предпринимателя от предъявления его контрагентом требований о признании договора недействительным, если такой контрагент принял по нему исполнение.
Необходимость дерегулирования ряда правил для предпринимателей, как и необходимость установления для них большего количества императивных требований, в том числе, антимонопольных или требований к качеству и безопасности товаров, работ, услуг проявляется не только в российском, но и в зарубежном праве. На примере англо-американского права наглядно видно развитие соответствующих подходов.
Англо-американское обязательственное право не является единым и подразделяется на договорное (contract law) и деликтное право (tort law)[35]. Иски в рамках первого и второго конкурируют между собой, при этом степень свободы (диспозитивности) в договорном праве существенно выше, чем в деликтном (императивном по своей сути). Конкуренция подобных исков известна и современному российскому праву.
Господствовавшее долгое время либертарное правопонимание предполагает, что экономически сторонам имущественных отношений выгоднее диспозитивное регулирование, присущее договорному праву. Однако, по мнению Г. Гилмора – одного из ученых, провозгласивших «смерть договора» (обоснование этой идеи содержится в одноименной книге Г. Гилмора, впервые изданной в 1974 г.), договорное право поглощается деликтным правом[36], т. е. нередко обе стороны предпочитают императивные правила деликтного права, чем диспозитивность договорного. Одной из причин этого, по его мнению, является несостоятельность экономической либеральной теории laissezfaire[37], а также неспособность (набирающей популярность и в российской юриспруденции[38]) теории встречного предоставления (consideration) как существа договора объяснить объективно имеющиеся отношения[39], из-за чего отношения, основанные на соглашении сторон, суды вынуждены рассматривать как деликты[40] неосновательное обогащение или хотя бы как квазидоговоры[41]. То есть, даже сведя (по идеологическим соображениям) требования к договору к наличию встречного предоставления, англосаксонское право не может удовлетворить все нужды предпринимателей в заключении между ними соглашений, максимальная свобода, закрепление в праве «объективного» (с точки зрения господствующей теории) экономического закона все равно не дают предпринимателем всего, чего они хотели бы от договорного права. Потребность предпринимателей в отмене правил (дерегулировании) оказывается такой же безграничной, как и любая другая потребность. Современный исследователь Х. Коллинз приводит показательные примеры «смерти договора» – ситуаций, когда предприниматели сознательно заключают договор, не признаваемый таковым с юридической точки зрения, т. е. не обеспечиваемый судебной защитой и правовыми санкциями. К таким случаям относятся, в частности, запрещенные антимонопольным законодательством соглашения или (до их признания законодательством, в том числе ст. 429.1 ГК РФ) рамочные договоры[42].
Впрочем, утверждение о «смерти договора» достаточно быстро сменилось «более оптимистичным» утверждением о пересмотре свободы договора. Возрастание публичного регулирования, объективная необходимость императивной защиты прав потребителей в договорных отношениях, развитие технического регулирования и все большее вмешательство государства в экономику в западных странах символично отражено в названии впервые изданной в 1979 г. книги другого классика договорного права П. С. Атья: «Взлет и падение свободы договора»[43]. То есть на указанный период в западных странах наступило осознании того, что государство, осуществляя правовое регулирование имущественных отношений, не может, даже откликаясь на потребности предпринимателей и выводя их отношения из-под действия традиционных правил обязательственного права, не учитывать того факта, что их деятельность часто касается не только его и контрагентов, но и интересов третьих лиц, а также публичных интересов[44].
Дальнейшее экономическое развитие вновь привело к появлению и поддержке идеи дерегулирования со стороны западных государств, в том числе и за счет расширения свободы договора. Это нашло отражение в коллективной монографии под редакцией Ф. Бакли «Падение и взлет свободы договора», в которой свобода договора вновь превозносится как ценность. При этом свобода договора обрела новые грани: свобода выбора применимого права (юрисдикции)[45], применение договора в ранее подверженных лишь публичному регулированию областях, например, при зонировании земель[46].
Отметим, что расширение сферы применения договора как регулятора в полной мере свойственно и российскому праву. Аналогичным образом российские предприниматели нередко выбирают для своих договоров иные юрисдикции.
Несмотря на то, что каждая из тенденций регулирования обязательств, связанных с осуществлением предпринимательской деятельности (появление в специальном законодательстве императивных правил и дерегулирование общих положений обязательственного права), имеет собственное обоснование и своих сторонников, они обе, как представляется, являются объективными, поэтому они присущи различным правопорядкам. Периодическая смена «взлета» и «падения» свободы договора – нормальное, диалектическое взаимодействие этих тенденций, однако именно они, по сути, приводят к обособлению отношений с участием предпринимателей от иных отношений в рамках гражданского законодательства.
Таким образом, исходя из выявленных в настоящем параграфе дихотомий, учитывая тенденции правового регулирования отношений с участием предпринимателей и специфику понимания предпринимательской деятельности для обязательственного, можно дать следующее определение.
Предпринимательское обязательство – обязательство, одним из оснований возникновения которого является договор и которое связано с осуществлением всеми его сторонами профессиональной экономической деятельности.
В связи с этим на него не распространяется ряд общих положений об обязательствах, а действуют специальные императивные нормы права.
Понятие предпринимательского обязательства охватывает многочисленные договорные отношения, распространяя единые правила как на поименованные в ГК РФ (поставка, строительный подряд и др.), так и на названные только в иных законах (концессионные соглашения, соглашения о разделе продукции, специальные инвестиционные контракты, договоры о развитии застроенной территории, соглашения о государственно-частном партнерстве. договоры об оказании клиринговых услуг) и на непоименованные договоры.
35
Кулаков В. В. Сложные обязательства в гражданском праве: Дис. … д-ра юрид. наук. С. 141.
36
Gilmore G. The Death of Contract. Ohio, 1995. P. 95.
37
Ibid. P. 104.
38
Подузова Е. Б. Особенности возмещения убытков за нарушение организующего договора в свете англосаксонской концепции встречного предоставления // Гражданское право. 2015. № 3. С. 15–18.
39
Gilmore G. Op. cit. P. 84.
40
Ibid. P. 91.
41
Ibid. P. 96, 97.
42
Collins H. Regulating contracts. Oxford, 2005. P. 108–111.
43
Atiyah P. S. The rise and fall of freedom of contract. Oxford, 1985.
44
Ibid. P. 693–697.
45
Kobayashi B. H., Ribstein L. E. Contract and jurisdictional freedom // Fall and rise of freedom of contract; ed. by F. H. Buckley; Duke University Press. 1999. P. 325.
46
Nelson R. H. Zoning by private contract. Fall and rise of freedom of contract / Ed. by F. H. Buckley; Duke University Press. 1999. P. 158.