Страница 7 из 12
Федор сидел напротив меня, и я ощущала, что он тайно подглядывает за мной. Как это ему удавалось? Глазами он смотрел в мою сторону редко и очень быстро отводил их, если вдруг встречался со мною взглядом. Но я чувствовала, что этот человек читает меня, как никто никогда еще не читал. Это было очень трепетное и бережное, почти неуловимое для окружающих умение художника, увидев что-то, замереть в желании одного: не спугнуть и сохранить для будущей картины.
Его манера наблюдения украдкой, пробуждающая состояние неповторимой таинственности, волновала меня. Мне захотелось навечно застыть под взглядом этого человека, лишь бы только не потерять необыкновенную красоту его близости и гармонию нашего общения без слов.
Это был он, мой возлюбленный, тот, кого я так долго ждала, чтобы связать с ним жизнь одной судьбой.
8 марта 1999 года
Наступило утро. Назло унынию мне захотелось помыть окно. Окно в нашей полуподвальной мастерской всегда было задернуто шторами, но вот я смело раздвинула их, впуская в комнату слабые, но такие дорогие лучи утреннего солнца.
Грубые рамы и треснутое стекло почти не смутили, можно на мгновение открыть окно и забыться в созерцании рассвета. Но я оказалась бессильной перед реальностью. Грязная, спившаяся женщина в этот момент справляла под окном нужду. Из-под растрепанных сальных волос на меня нагло смотрели маленькие черные глазки, которые почти заплыли от пьянства. Нижнее белье этой женщины было таким же омерзительным, как и ее нечистоты.
Я закрыла окно, задвинула шторы, устало опустилась в старое, потертое кресло и разрыдалась. «Господи! Грехи мои столь ужасны, что не рай, а ад я вижу на этой земле. А может, это мое послушание?»
Через час, одевшись, я пошла в магазин. В начале марта грязный снег лежал повсюду. На тротуарах валялись окурки, под порывами ветра летал мусор.
Апельсиновый сок, который я купила, оказался отравой, тушеное рагу, приготовленное мною, пахло гнилыми овощами, а ветка багульника, купленная у бабушки, торгующей у входа в магазин, похоже, не распустится никогда – ее почки замерзли, куст рано потревожили.
«Господи! Что за мир я вижу вокруг? Где его красота и где радость жизни?»
Я барахталась среди помоев и грязи, но знала, что выплыву. Выплыву туда, где на зеленом острове цветет белый лотос. «Господи, помоги мне!»
Я села за фортепиано – мое единственное спасение в мире унылости и грязи. Со звуками ноктюрнов Шопена и прелюдий Грига воображение уносило меня снова в тот мир, где царит лишь красота. Но спина затекла, и пришлось прервать игру.
Я подошла к зеркалу и пристально всмотрелась в свой силуэт. Мне было тридцать семь лет, но я не думала еще о возрасте. Моя душа задержалась в юности. Однако первый звонок о времени отчетливо прозвенел этим утром. После бессонной ночи сердце мое вдруг отдалось сильной болью, слабость и головокружение, нехватка кислорода и света, и… потеря сознания.
Когда я пришла в себя, то поняла: полуподвальный мрак задавил мою жизнь. Сколько уже я здесь одна в ожидании возвращения Федора? Полгода, год, полтора, два, три… или вечность?
В начале марта 1999 года я впервые сказала себе: «Пора в путь. Пора отправиться в свою дорогу от ада к раю, от мрака к свету. Пора найти свой путь добродетели, на котором уже не смутит меня и не приведет в отчаяние спившаяся женщина или плесень на потолках, грязный снег или просроченная еда. На этой дороге я смогу утихомирить страх разлуки, угнать прочь страдания и другие страсти, порождаемые ожиданием того, кого я так сильно люблю. На ней я обязательно найду смысл жизни и возрадуюсь миру, дарованному Создателем».
Подняла я свой взор к Богу и сказала: «Господи! Я существо слабое и полное сомнений! Отдаю себя в руки Твои. Тебе я вверяю судьбу свою! Веди меня той дорогой, что предначертана мне для добрых дел Твоих, для исполнения того призвания, ради которого Ты позволил мне появиться на этот свет!»
Из дневника Федора Конюхова (третье кругосветное плавание)
«14 октября 1998 года. Атлантика
12° 50′ N
46° 37′ W
Я часто вспоминаю тот день, когда в двери Анатолия Дмитриевича стояла Она – самый близкий мне человечек.
Когда я Ее увидел, то понял, почему римлянин Антоний забыл про всякую гордость, увидев Клеопатру, почему троянец Парис похитил Елену, вызвав этим десятилетнюю войну, почему Леандр утонул, в очередной раз переплывая Дарданеллы, чтобы увидеть Геро. Я не могу никак объяснить, почему Любовь подступила ко мне именно там, в двери квартиры Анатолия Дмитриевича. Почему стоящая Женщина заставила так заиграть мою кровь. Я стоял на холодном каменном пороге и испытывал такое чувство, словно меня поразила молния. Мир покачнулся, а воздух заискрился. Все заботы о предстоящей экспедиции в Антарктиду улетучились далеко-далеко, в другой мир, и мне стало безразлично, что меня ждет по дороге к Южному полюсу, и все из-за Женщины, которая стояла у двери Анатолия Дмитриевича.
Мне показалось, что с ней случилось то же самое. Возможно, дело в том, что Любовь поразила нас одновременно. Точно сказать не могу. Но я увидел, как ее глаза заблестели и губы чуть приоткрылись, и это произвело на меня неизгладимое впечатление. И это впечатление не исчезло до сегодняшнего дня, и я знаю, что оно будет со мной до конца моих дней.
За столом на кухне мы пили чай, мы сидели рядом, она возле окна, и свет подчеркивал контраст между ее светлым лицом и тенями на окне, ее бледное лицо напоминало мне портреты работ художников Средневековья – тот же тип лица, сохранившийся за многие столетия. Я уже представлял, как буду писать на большом холсте эти правильные черты и в каком тоне будет моя картина. В то время я был под впечатлением недавно прошедшей экспедиции на яхте «Формоза», когда заходил в Саудовскую Аравию и видел полузакрытые лица бедуинок. Лицо Иринушки вернуло меня в жаркие пески, и я подумал, что картина должна быть в теплых тонах песков пустыни.
Всякий раз, когда Иринушка говорила и смотрела на меня, я боялся, что она увидит на моем лице выражение удивления, радость и испуг. Я старался, как мог, не показать свои чувства. Для меня любовь с первого взгляда – чувство совершенно незнакомое. Оно и пугало меня, и одновременно нравилось. В тот вечер у Анатолия Дмитриевича на кухне я понял, что такое радость.
Мы говорили час за часом: о фильмах Василия Шукшина, о религии, о самих себе, о путешествиях, о том, что такое сегодняшняя политика России. Пока Демьян Утенков и Анатолий Дмитриевич спорили о сибирском кедре, я наблюдал за силуэтом Иринушки на фоне темного окна – гладкая прядь упала на щеку, и эта прядь показалась мне самой дорогой в этом мире.
Мы вышли на улицу и не успели спуститься в метро, как Демьян быстро попрощался и скрылся в переходе. На платформе я повернулся к Иринушке, а она – ко мне. Фонари, светящие из потолка, отразились в ее глазах, а серьезно сжатые губы тронула улыбка. Я осторожно поцеловал ее в щечку на прощание. Она качнулась, словно я ее толкнул. Меня тоже вдруг словно ударило, во мне забушевали такие неодолимые и первобытные силы, что стало страшно. Я вынашивал этот поцелуй в щечку весь вечер, и он привел меня в такое смятение… Ирина застыла от неожиданности, а я уже шел к своей платформе, сам не понимая, что на меня нашло. Что это? Я сделал над собой усилие, обрел способность переставлять ноги и вошел в раскрытый на несколько секунд вагон. И только в вагоне постепенно я начал приходить в себя».
Если мужчина и женщина стремятся вместе идти по жизни, создать семью и дождаться внуков, то их дорога к добродетели начинается с венчания. Мы венчались с Федором Конюховым в православном храме Чарльстона (Южная Каролина, США) сразу после завершения его третьего кругосветного плавания. 5 июня 1999 года нас обвенчал греческий священник отец Анастасис.