Страница 6 из 12
– Я считаю, что лучший строй для России – монархия, – по-отечески наставлял меня Владимир Алексеевич. – Прочитайте мою книгу, там все написано.
На мои дотошные вопросы об исторической заданности современного строя автор «Последней ступени» в этот момент явно не был расположен отвечать.
– Знаешь что, милая! Останься со мной, поживи недельку у меня на даче, и я многое тебе расскажу. Все, что ты хочешь от меня услышать, даже под водочку я за один день не осилю.
Его предложение было щедрым, но что-то помешало мне в тот момент поверить в успех нашего недельного общения. «Не будут нами осилены те вопросы, что как вечность застревают в человеческом сознании», – упрямо думалось мне.
Уходя вечером на железнодорожную станцию, я жалела о том, что так мало говорила с русским писателем о поэзии, не попросила его почитать стихи.
– Приезжайте еще, мы послушаем с вами пластинку с романсами Александра Вертинского, – сказал он мне на прощание.
Его приглашение так и сохранилось в моей памяти. Владимир Алексеевич ждал меня, ибо звонил несколько раз, приглашая зычным окающим голосом в Переделкино послушать великого русского «шансонье». Мои сбивчивые ссылки на занятость накаляли телефонную трубку стыдом, но даже талантливый русский писатель энциклопедического ума с душой поэта не мог в тот момент перестроить мое сознание, наполненное лишь одной идеей – как обустроить власть для народа. Я все сильнее вовлекалась в большую политику, и мой поезд начинал брать опасный разгон. Кто знает, что случилось бы со мной дальше, если бы не встреча с моим возлюбленным Федором.
Он сказал мне:
– Ирочка, в этом мире ничего нельзя изменить. Человек пришел на эту землю, чтобы искупить свои грехи, исправить самого себя, а не окружающий его мир. Если бы это человек понял, то не нужно было бы ломать голову, как побороть все пороки, что рождает наша грешная жизнь на земле.
Сказанное было как гром среди ясного неба. Почувствовав мое смятение, он добавил:
– Ты женщина. Ты человек. Тебе предназначено любить, вот и люби.
– Но справлюсь ли я с этим одна?
– Я помогу тебе. Для этого мы с тобой и встретились.
Прохожие обращали внимание на двух бородатых мужчин, увлеченных беседой и не замечающих унылое движение людей в мрачном подземелье московского метро. Когда они вышли на свет и склонивший голову бронзовый Пушкин заставил их на минуту сбавить скорость, один из путников спросил другого:
– А куда мы идем, Демьян?
– Я же тебе говорил, Федор! К Анатолию Дмитриевичу Заболоцкому – другу Шукшина.
– Ну ты даешь, Демьян! Я не успеваю с подготовкой экспедиции, у меня нет ни минуты свободного времени, а мы с тобой просто так идем в гости.
В этот день мы договорились с актрисой Валентиной Малявиной, по воле судьбы ставшей мне одной из близких подруг, пойти после обеда в гости к Анатолию Дмитриевичу Заболоцкому – другу и оператору-постановщику фильмов Василия Макаровича Шукшина «Калина красная», «Печки-лавочки».
Его квартира с высокими потолками дома дохрущевской эпохи напоминала музей. Древние иконы, картины, старинная мебель и редкие книги – все разом обрушилось на меня как живая история.
– После смерти Шукшина я так и не нашел режиссера-единомышленника. Тогда и решил заняться фотосъемками, – с грустью рассказывал о себе известный оператор.
Я рассматривала книгу Анатолия Дмитриевича «Лик Православия» – первое в России издание работ фотохудожника о русских православных храмах.
– Между прочим, сегодня один из редчайших, подлинно русских художников Демьян Утенков придет ко мне с уникальным путешественником Федором Конюховым. Вот у каких людей вы должны взять интервью для книги, – обратился ко мне Заболоцкий.
– Как – Федор Конюхов? Сегодня здесь, у тебя, будет Федор Конюхов?! – Сидящую рядом Валю Малявину эта новость сильно взволновала. – Я за ним слежу уже много лет. Это потрясающий человек. Когда я впервые увидела его на экране телевизора, то просто остолбенела от одного только его лица!
Валя очень сожалела, что не может остаться. Ей нужно было ехать к друзьям на дачу, она обещала. Я тоже засобиралась. Мне не хотелось мешать встрече.
– Останьтесь, Ира. Сам Бог посылает вам Федора Конюхова. Обязательно послушайте его для своей книги. – Анатолию Дмитриевичу явно хотелось разделить еще с кем-то радость знакомства с этим человеком.
Я осталась. В ожидании гостей мы поразглядывали иллюстрации офортов Демьяна Утенкова на настенном календаре. Такие тончайшие по рисунку и сложнейшие по узору линий работы я видела впервые.
Раздался звонок в дверь.
– Пришли, пришли, голубчики! – Анатолий Дмитриевич побежал открывать.
Узнав, что Федор Конюхов – путешественник, я мысленно представляла себе образ коренастого, крепкого мужчины средних лет с пытливым взглядом исподлобья.
Те, кого я увидела, поразили меня, на миг мне показалось, что я потеряла реальность.
С хозяином дома здоровались два человека эпохи Андрея Рублева. Длинные волосы и борода, раскованность в движениях, худощавость в той степени, что может быть достигнута лишь постом либо особым воздержанием в пище, некоторая отрешенность, свидетельствующая о постоянной работе души.
«Неужели такие люди еще бывают на этом свете?» – первое, что пронеслось в моей голове.
Последние годы средой моего общения были мужчины в галстуках. Это был совсем другой мир, обремененный властью и несвободой. Контраст между людьми моего окружения и обликом гостей Анатолия Дмитриевича был разителен.
Я обратила внимание, как один из стоящих у порога стал снимать обувь. Скорость и легкость, с которой он это проделал, были невероятны. Мы встретились взглядами. Меня вдруг охватило сильное волнение от проницательности его слишком красивых серо-голубых глаз, и он, почувствовав это, неожиданно подмигнул мне, как бы говоря: «Не смущайся, я свой человек». Это был Федор…
Зайдя в кабинет Анатолия Дмитриевича со словами «хорошая картина», адресованными висящему на стене большому полотну белорусского художника, Федор тут же начал говорить. В момент встречи с нами он находился под впечатлением своего «одиночного похода» в Государственную думу, где пытался найти поддержку своему проекту:
– У меня мечта – установить на Южном полюсе российский флаг. Никогда еще за всю историю России он не стоял там. Я хочу посвятить свой поход 175-летию открытия Антарктиды русскими мореплавателями Беллинсгаузеном и Лазаревым. Хотя они первые открыли этот континент, русские имена даже не упоминаются в зарубежных картах ледового материка.
Через какие-то полчаса я узнала об Антарктиде столько, сколько, наверное, не познал бы выпускник географического факультета за все годы обучения. Казалось, перед тем, как отправиться на Южный полюс, этот человек изучил всю, какую только возможно, литературу о снежном материке и о роли русских исследователей.
– Сегодня, между прочим, день Казанской Божией Матери, – сообщил вдруг Демьян.
– Мы в Находке строим церковь Казанской Божией Матери, – тут же заметил Федор.
Они принялись рассуждать о вере русского человека, затем об искусстве, кинематографе, красоте сибирского кедра и Тихого океана, слышались имена: Шукшин, Высоцкий, Астафьев, Миклухо-Маклай…
В этот вечер я забыла о времени. На первый взгляд вроде бы ничего необычного не происходило. Как и бывает в гостях, мы сидели за столом, и хозяин угощал нас чаем. Федор охотно рассказывал о себе, Демьян и Анатолий Дмитриевич периодически вставляли слова, поддерживая рассказчика, я молча слушала. Но если бы кто-то смог в этот момент проникнуть в мое сердце, то обнаружил бы там необычайное смятение. Внутри меня вдруг заиграла удивительная музыка, все мое существо охватило предчувствие другой, более красивой и близкой мне по духу новой жизни. Мир менял краски, в моей жизни появился человек с именем Федор, и желание быть рядом с ним все сильнее овладевало мной.