Моцарт в джунглях

Врачи обнаружили, что между правым и левым желудочками сердца Сэмюэла есть отверстие – так называемая тетрада Фалло, врожденный порок, снижающий количество кислорода в крови. Кардиохирургия тогда только зарождалась, а операций детям почти не делали. Как и примерно две тысячи других «синих» детей, рождавшихся каждый год в Соединенных Штатах, Сэмюэл не должен был дожить до подросткового возраста.

Из-за отсутствия медицинской страховки расходы на врачей были огромны. Впрочем, бизнес Ирвина, оптовая торговля мясом, процветал, и в 1941 году он купил половину кирпичного дома на две семьи, обеспечив отдельные спальни обоим сыновьям и их старшей сводной сестре Марджори. Когда Сэмюэл стал постарше, его приняли в школу в Бронксе вместе с другими детьми, которых больше никуда не брали – калеками, эпилептиками и так далее.

Пианист Сэмюэл Сандерс в возрасте около десяти лет со своей учительницей Ядвигой Розенталь (Студия Ashleys, отель Great Northern, Нью-Йорк. Фотография из архивов Джульярдской школы).

Сэмюэл не мог заниматься спортом, но все равно хотел бейсбольную перчатку как у «Янкиз». Вместо этого ему досталось пианино и уроки с Ядвигой Розенталь. Дама пугала его – кудрявые волосы топорщились, она выпучивала глаза и выстукивала такт пурпурными ногтями, пока Сэмюэл играл этюды Черни, сидя под портретом строгого господина. Он срывал на пианино свой гнев, барабаня по клавишам неуклюжими от плохой циркуляции крови пальцами, доводя каждую фразу до совершенства в углу родительской гостиной.

Сэм становился все слабее. Когда ему исполнилось девять, его мать узнала о новой операции, которую проводили в госпитале Джонса Хопкинса в Балтиморе. Пока семья ехала по мосту Джорджа Вашингтона, Сэмюэл смотрел на огни Манхэттена, сверкающие по ту сторону Гудзона, и мечтал стать частью этого восхитительного мира. Для Сэмюэла этот мост был мостом в нормальную жизнь.

В госпитале его осмотрели два врача, Хелен Тауссиг и Альфред Блелок. Впервые они прооперировали пятнадцатимесячного «синего» младенца в 1944 году, создав канал, по которому кровь поступала непосредственно в легкие девочки. Сэмюэл стал двести девяносто восьмым ребенком, прошедшим через эту операцию, увеличивающую насыщение крови кислородом примерно на 50 процентов. Никто не знал, сколько времени он еще проживет.

Осложнение после операции привело к искривлению позвоночника. Временами у него немела нога, и постепенно она стала короче другой. Сэмюэл с матерью провели в Балтиморе девять месяцев, занимаясь физиотерапией, а Ирвин присматривал за Мартином в Бронксе. Вернувшись домой, Сэмюэл снова стал играть на пианино, хотя не слишком любил занятия и репетиции.

Всего через два года, в одиннадцать лет, он выступил перед публикой со сложнейшим концертом в фа-миноре Шопена, и его историю напечатали в «Нью-Йорк Таймс». Он превратился из изгоя в звезду и смог наконец-то посещать обычный класс в старшей школе Тафт.

1950 год стал для Сэмюэла решающим. На Бар-мицву ему подарили стейнвеевский рояль, он выиграл конкурс только что созданной Гильдии концертных исполнителей, получил десять долларов за дебютное выступление в ратуше и покровительство престижной компании Артура Джадсона. Купаясь в свете софитов, он выиграл одежды для матери на пятьсот долларов в «Большом розыгрыше», телевизионной викторине на канале CBS, а потом появился в программе «Артур Годфри ищет таланты» и в еще одной телевикторине CBS.

Мартин тоже оказался талантлив. Он учился играть на скрипке в Нью-Йоркской высшей музыкальной и художественной школе, но потом ушел в армию, а оттуда – в колледж. После выпуска он основал успешный бизнес по продаже недвижимости. На самом деле этот бизнес начался несколькими годами ранее, когда на деньги, полученные в подарок на бар-мицву, он приобрел землю в Бруклине, которую потом у него выкупили для постройки моста Веррацано-Нарроус на Статен-Айленд.

Их сводная сестра Марджори вышла замуж за физика и переехала в город Ок-Ридж в штате Теннесси в 1945 году. Национальная лаборатория в Ок-Ридже была основана всего два года назад. Там занимались обогащением урана для «Манхэттенского проекта». Марджори организовала музыкальный комитет – такие были во многих американских городках. Комитет искал средства на гонорары местным оркестрам и приезжим музыкантам. В 1954 году Марджори пригласила своего шестнадцатилетнего брата Сэмюэла выступить перед учеными. Он исполнил «Игру воды» Мориса Равеля.

Сэмюэла стали считать молодым дарованием. Он выиграл конкурс «Музыкальные таланты нашей школы», проводимый радиостанцией WQXR, и вышел на сцену Карнеги-холла, где сыграл рахманиновский концерт для фортепиано № 2 с Нью-Йоркским филармоническим оркестром. Сольная карьера казалась неизбежной, но беспокойный Сэмюэл решил поступить в Хантер-колледж.

Преподаватели поставили его аккомпанировать ирландскому католику, тенору, который уже завершил свою детскую карьеру певца. С шести лет маленький Бобби Уайт пел на радиошоу у Фреда Аллена и Керна Кайсера, выступал вместе с Бингом Кросби и другими знаменитостями того времени. С появлением телевизора Уайт принялся искать для себя новый образ, одновременно получая степень бакалавра.

Во время первой же репетиции в кабинете Хантер-колледжа Сэм нервно мял ноты, заранее извиняясь. Бобби проклинал музыкальное отделение за то, что они прислали ему плохого пианиста. Он протянул Сэму музыку к арии из «Магнификата» Баха, медленно и четко пояснил:

– Это не ля-мажор. Это фа-диез минор. – Обе тональности обозначаются тремя диезами, а этот парень, Сэм, выглядел идиотом.

– Хорошо, – прошептал Сэм, – я постараюсь.

Он сыграл арию идеально. Эти двое постоянно выступали вместе и стали близкими друзьями, хотя Бобби был геем и католиком, а Сэм – гетеросексуалом и евреем. Сэм отвез своего нового друга домой в Бронкс и представил родителям. Молли подала ему не одну, а целых три свиные отбивные, с таким восхищением он разглядывал ее кухню, застеленную толстым пергаментом, идеальную, как игра ее сына.

«Что еще нужно для счастья? – думал Бобби. – Еда отличная, у дверей стоит «Кадиллак», а мальчик умеет читать с листа».

Парочка зарабатывала по пятьдесят долларов, выступая на церковных завтраках. Сэм продолжил учиться в Джульярдской школе у Серджиуса Кагена и Ирвина Фрейндлиха. Он женился на певице и переехал на Джерард-авеню, в дом напротив стадиона «Янкиз», так что хоум-раны Роджера Мэриса мог считать по крикам со стадиона.

Он начал зарабатывать игрой на пианино неплохие деньги, но как и большинство классических музыкантов в начале шестидесятых, брался за любую работу, которая позволила бы платить за квартиру. В Карнеги-холле он сыграл один концерт, аккомпанируя певице Каролин Рэни, второй – со слепым скрипачом Рубеном Варга и третий с игроком на концертине, который упал в обморок на сцене, из-за чего выступление отменили. За деньги он записал пластинку с «поющей леди» Айрин Уикер, которая вышла замуж за брата нефтяного магната Арманда Хаммера. Пластинка Уикер продавалась с яркой книжицей, которая помогала родителям с «ранним развитием ребенка». Сэм сыграл песенку про звездочку для каждой буквы и цифры.

Он присоединился к преподавательскому составу Джульярдской школы в ее гранитной крепости над Колумбийским университетом и добился признания аккомпаниаторов, которым мало платили и которых мало ценили. Но стоило Сэму попробовать успех на вкус, как его брак развалился и здоровье сильно ухудшилось.

Сэм переехал в пятикомнатную квартиру с ванной на кухне, за которую он платил восемьдесят пять долларов в месяц. Здание на углу Пятьдесят шестой улицы и Десятой авеню принадлежало его брату Мартину. Бобби жил этажом выше и частенько забывал заплатить за квартиру. Поскольку денег было мало, Сэм стал собирать вокруг себя круг художников, меценатов и журналистов, которые долгие годы обеспечивали его деньгами, связями и работой.

В 1965 году сердце Сэма снова напомнило о себе – он измотал его выступлениями, уроками и концертами. В ужасе он побежал к врачам. Его обвешали какими-то диагностическими устройствами, и чтобы успокоить пациента, заботливо включили классическую музыку. Сэм вышел из себя и в какой-то момент взорвался: «Все не так!» Машины немедленно отключили и трубочки повытаскивали. Только потом врачи поняли, что ему не больно – по крайней мере, физически, – а что его раздражает это исполнение концерта для виолончели Дворжака.