Моцарт в джунглях

Как и большинство людей, я не приглядывалась к нему: иначе заметила бы, как перепутались побеги. Бурые листья падали на пустые вазы у входа. Выбитые стекла на первом этаже заменили картонками. Штукатурка отваливалась кусками, плющ чуть ли не оторвал от стены ржавую пожарную лестницу. Кирпичи один за другим выпадали из стены.

Шесть

Эликсир любви

Всю милю до школы я слышала несущиеся из окон арпеджио, пьесы для кларнета и отрывки для фагота. Миновав каменные дома Вест-Энд-авеню, я проходила мимо ворот Колумбийского университета, мимо Барнард-колледжа и двух семинарий – мест, где другие восемнадцатилетние начинали свою жизнь совсем по-другому.

Манхэттенская музыкальная школа, основанная в Ист-Сайде в 1917 году как районная музыкальная школа, сменила название и начала выдавать дипломы бакалавра в сороковых. Когда Джульярдская школа в 1969 году переехала в Линкольн-центр, Манхэттенская школа заняла ее старое здание у самого Гарлема, приткнувшееся между Риверсайдской церковью и мемориалом генерала Гранта.

Здание было построено в 1910 году для Института музыкального искусства на Клермон-авеню. Теперь, шестьдесят восемь лет спустя, на эдвардианском особняке ясно виднелись следы, оставленные историей. Когда в него въехала Манхэттенская школа, пожелтевший от времени гранитный блок с названием: «Джульярдская музыкальная школа» убрали, заменив новым белым камнем с надписью: «Манхэттен». Камень резко выделялся на фасаде.

Хотя многие студенты считали Манхэттенскую школу хуже Джульярдской, отсюда вышло немало знаменитостей, включая композиторов Дэвида Амрама, Антона Копполу и Джона Корильяно, дирижера Джорджа Мэнахана, певиц Дон Апшоу и Лорен Фланиган и скрипача-виртуоза Эльмара Оливейра. В отличие от Джульярдской школы, в Манхэттенской было и джазовое отделение. Среди выпускников числятся Херби Хэнкок, Юсеф Латиф, Херби Мэнн, Макс Роуч и Рон Картер.

Мой преподаватель из Школы искусств, Джо Робинсон, получил место в филармоническом оркестре и поступил преподавателем в Манхэттенскую школу. Из окон его кабинета с двойными стенами и пробковым полом виднелась Нью-Йоркская объединенная теологическая семинария. Опаздывая не меньше чем на полчаса каждую неделю, Робинсон начал четвертый год обучения с той же самой ноты ре, дополнив ее шестнадцатитактовой вариацией из моего зачитанного до дыр барретовского учебника по гобою. Робинсон давал всем ученикам одни и те же задания, не учитывая сильных и слабых сторон каждого.

Хотя переезд в Нью-Йорк принципиально изменил мой образ жизни и возможности, уроки не изменились ни на йоту. Каждый четверг в два часа дня мне снова и снова приходилось класть руку на живот Робинсону, прямо под ремнем. Он постоянно говорил о моих «маленьких легких» и внес немного новизны в занятие, в подробностях описав грудь новой флейтистки из оркестра.

Разговор о сиськах, по крайней мере, избавил меня от критики моих тростей. Я провела лето в Джорджии, где училась делать трости у первого гобоиста симфонического оркестра Атланты. Жила я в отеле «Джорджиан Террас», за ночь в котором платила двенадцать долларов, так что у меня еле-еле оставались деньги заплатить за учебу и за автобус домой. Я делала трости целыми днями и явно должна была чему-то научиться, но не научилась. Мои трости все еще пищали, как умирающие птицы.

Но мне все-таки нравилось жить в Нью-Йорке, среди исполнителей классической музыки. Если в Северную Каролину музыканты уровня Ицхака Перлмана приезжали редко, в Нью-Йорке я могла слушать всемирно известных музыкантов, оперы и оркестры в Карнеги-холле или Линкольн-центре хоть каждую неделю и за весьма скромные суммы.

Остальные мои занятия в Манхэттенской школе музыки были проще простого: мы учили ту же самую теорию музыки, сольфеджио и пение с листа, что и в Школе искусств Северной Каролины. Никакой математики или физики, да и гуманитарные науки преподавались по остаточному принципу. Певцы, способные спеть целую оперу на итальянском, французском или немецком, на уроках иностранных языков редко продвигались дальше настоящего времени. Преподаватель истории искусств не умел писать слово «ренессанс». И при этом стоимость обучения в Манхэттенской музыкальной школе (24 500 долларов в 2004 году) несильно отличалась от стоимости обучения в каком-нибудь из университетов Лиги плюща, например в Гарварде (27 448 долларов в том же году).

Хотя мои трости оставляли желать лучшего, я все же была достаточно хороша для первокурсницы благодаря отличной технике, ритму и слуху. Робинсон никогда не давал музыки, которая помогла бы развить эти навыки, ограничиваясь базовым репертуаром гобоя. Поскольку его ученики редко играли что-то, кроме ноты ре, сыграть даже короткое соло могли немногие. К счастью, Джордж Мэнахан, талантливый молодой дирижер, немедленно поставил меня первым гобоем в один из оркестров Манхэттенской школы.

Первая репетиция оркестра началась в аудитории Борден, отделанной в стиле ар-деко. Зал, созданный архитекторами Эмпайр-стейт-билдинг в 1931 году, с тех пор не менялся и напоминал машину времени. Мэнахан мучил первые скрипки оркестра Симфонией в до мажоре Бизе. Скрипачи фальшивили и сбивались, а медные и деревянные духовые тихо наблюдали за ними. Мэнахан был весьма динамичным дирижером, но большинству его скрипачей не хватало страсти, таланта и амбиций. Мало кому из них светило постоянное место в оркестре после выпуска.

Оркестр Манхэттенской школы был куда хуже того, в котором я играла в Школе искусств Северной Каролины. Мне нужно было набираться опыта – к счастью, хорошие гобоисты были нарасхват. Их не хватало даже в соседнем Колумбийском университете, куда меня тоже взяли в один из студенческих оркестров. Вскоре я уже не только регулярно играла с ними, но и выступала с концертом для гобоя и скрипки Баха вместе со скрипачом Ральфом Моррисоном, который вообще-то учился литературе, но уже имел место в одном из оркестров на Бродвее и собирался играть в камерном оркестре Лос-Анджелеса.

Музыканты из Колумбийского университета много веселились и общались друг с другом. За ужинами в вест-сайдских квартирах говорили об истории, политике, культуре и литературе. Студенты Манхэттенской школы по сравнению с ними выглядели бледно, потому что не думали ни о чем, кроме музыки. Конечно, новые симпатичные мужчины меня обрадовали. Когда мы с соседкой дали отпор настройщику, соврав, что мы лесбиянки, он пустил о нас слух по всей школе. С тех пор все твердо уверились, что мы пара, и мальчики напрочь перестали мной интересоваться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.