Иноземец

— Половина каналов отключена.

Чжейго взглянула на него, наклонилась, осматривая коробку, в которую входил один конец проволоки.

— Наверно, из-за вчерашней грозы.

— Сегодня утром все работало.

— Я не знаю, нади Брен. Может быть, ремонтируют.

Он бросил пульт на кровать.

— У нас есть выражение «тот еще день».

— Что значит «тот еще день»?

— Когда ничего не работает.

— День сейчас или день потом?

Тут Чжейго была права. В языке атеви глаголы спрягаются по временам. Банитчи немного говорил на «мосфейском». Чжейго в языке была более скована.

— Нади Чжейго! Что вы ищете?

— Счетчик входов.

— Он считает, сколько раз сюда входили?

— Очень специфическим способом, нади Брен. Даже если работают профессионалы, то не надо думать, что не существует контрмер.

— Это не профессионалы. Они должны были зарегистрировать намерение. Разве не так?

— Люди должны хорошо себя вести. Разве они это делают всегда? Мы обязаны предполагать наихудшее.

Несложно догадаться, что работающие на айчжи убийцы должны быть очень бдительны и принимать такие меры предосторожности, о которых никто другой и не подумает, — просто потому, что они знают возможности своего ремесла от первой до последней. Надо только радоваться, твердил он себе, что они тут рядом и присматривают за мной.

Господи, хоть бы сегодня никто не вломился! Никакого желания проснуться среди ночи и обнаружить на ковре чье-то обугленное тело…

Но и самому оказаться застреленным или зарезанным в собственной постели тоже как-то не хочется. Ладно, будем надеяться, что атева, который совершил одну попытку, получил пулю, но унес ноги, может на вторую попытку не решиться. А если это был профессионал, то его наниматель мог пасть духом и отозвать его.

Мог.

Но рассчитывать именно на такой исход не приходится. Разумный человек не верит, что даст Бог, пронесет — просто можно почувствовать себя немного легче через несколько дней и надеяться, что этот ублюдок бросил свою затею, а не дожидается более удобной возможности.

— Профессионалу следовало бы сделать это получше, — сказал он Чжейго.

— Мы редко кого упускаем, когда ищем, — сказала Чжейго.

— Дождь был.

— Все равно, — сказала она.

Лучше бы она этого не говорила.

Банитчи вернулся к ужину, появился с двумя новыми слугами и тележкой с едой на троих.

— Алгини и Тано, — представил новую пару Банитчи.

Алгини и Тано поклонились с той степенью холодности, которая говорила, что это слуги из высших покоев, благодарю вас, привыкшие к более изысканным апартаментам.

— Я не сомневаюсь в Тайги и Мони, — пробормотал Брен, когда слуги вышли, оставив тележку.

— Алгини и Тано имеют допуск, — сказал Банитчи.

— Допуск… Вы взяли мою почту? Кто-то забрал мою почту.

— Я оставил ее в кабинете. Прошу прощения.

Вполне можно было попросить Банитчи сходить за ней. Можно было даже настоять, чтобы Банитчи вернулся за ней в кабинет. Но тогда ужин Банитчи остынет — а Банитчи пригласил себя и Чжейго поужинать в его комнате.

Он вздохнул и принес еще один стул. Чжейго принесла третий от боковой стены. Банитчи поднял крылья сервировочного столика и расставил тарелки — в основном вареные фрукты, щедро приправленные специями, и дичь из охотничьих угодий Нанчжирана. Атеви не разводят скот на мясо, во всяком случае атеви раги. Мосфейра закупала в тропиках, в Нисеби, далеко на юге, мясо, обработанное для длительного хранения — копченое, вяленое и консервированное, так что там не приходилось экономить и нарезать ломтиками толщиной с бумагу, до прозрачности, — однако Табини-айчжи называл эту коммерцию позорной, а Брен неохотно обещал попытаться ей воспрепятствовать, ведь пайдхи обязан оказывать обоюдное влияние, впрочем, без права налагать вето на человеческие привычки.

А потому даже на Мосфейре со стороны пайдхи было бы политически неблагоразумно есть любое мясо, кроме дичи, да и то лишь в положенный сезон. Обрабатывать и сохранять мясо было коммерчески выгодно, но коммерческий подход к лишению животных жизни был не кабиу, не «в духе хорошего традиционного примера». А двор айчжи обязан быть кабиу. Очень кабиу.

И соблюдение этого правила изысканности было — как не раз подчеркивал Табини, с особым удовлетворением меняя стол по сезону, — экологически оправданной практикой, вроде уборки урожая. А такое пайдхи должен, конечно, поддерживать с тем же энтузиазмом, хоть идея исходит не от людей, а от атеви.

Внизу, на городском рынке, можно найти богатый выбор мяса. Замороженного, консервированного, вяленого.

— Вы не голодны, нади?

— Не самый мой любимый сезон. — В этот вечер он был неблаговоспитан. И несчастен. — Никто ничего не знает. Никто мне ничего не говорит. Я ценю заботу айчжи. И вашу. Но есть ли какие-то особые причины, почему я не могу улететь домой на день-два?

— Вы потребуетесь…

— …айчжи. Но никто не знает, зачем. Вы бы не стали вводить меня в заблуждение, а, Чжейго?

— Это моя профессия, нади Брен.

— Врать мне.

За столом повисло неловкое молчание. Он в своей грубоватой прямоте видел только грустный юмор. Но прозвучали его слова в неподходящую минуту, в неподходящем настроении, когда эти двое честно и, наверное, не без огорчения пытались найти ответы. А он-то лучше всех землян был обучен не допускать таких ошибок при общении с атеви.

— Простите, — сказал он.

— Его культура не против лжи, — прямо объяснил Банитчи своей напарнице. — Но открыто объявить, что кто-то солгал, значит оскорбить жертву.

Вид у Чжейго стал озадаченный.

— Простите, — повторил Брен. — Это была шутка, нади Чжейго.

Чжейго все еще сидела с озадаченным видом и хмурилась, но не сердито.

— Мы восприняли эту угрозу очень серьезно.

— А я — нет. Но теперь начинаю. — Ему хотелось спросить: «Где моя почта, Банитчи?» Но вместо этого он проглотил ложку супа. Слишком спешить с атеви бесполезно, крайне непродуктивно. — Я благодарен вам. Уверен, у вас были другие планы на этот вечер.

— Нет, — сказала Чжейго.

— И все же… — возразил он, думая, закончили или нет ремонт на телевидении, и если нет, то какими разговорами занимать Банитчи и Чжейго остаток вечера. Похоже, они собираются остаться здесь на всю ночь. Может, покажут какую-нибудь пьесу на развлекательном канале…

И в чьей же кровати будут они спать, интересно знать? И будут ли спать вообще? Последствий прошлой ночи на них совсем не видно.

— Вы играете в карты?

— В карты? — переспросила Чжейго.

Банитчи отодвинулся от стола и сказал, что научит ее.

— Что такое карты? — спросила Чжейго в тот момент, когда Брен хотел напомнить наконец Банитчи о своей почте. Но у Банитчи, наверное, были на уме куда более важные предметы — вроде обхода охраны и проверки функционирования устройств наблюдения и оповещения.

— Это числовая игра, — ответил Брен.

Ему очень не хотелось, чтобы Банитчи оставил его под присмотром Чжейго — уж во всяком случае, не на всю ночь. А спросить прямо «Когда вы уйдете?» неблагоразумно. Он все еще пытался придумать, как бы поделикатнее узнать это у Банитчи и что сказать, если Банитчи объявит, что Чжейго остается, но тут Банитчи вышел за дверь со словами:

— Не забывайте о проволоке, нади Брен.

— Джин[11], - сказала Чжейго.

Брен вздохнул, положил карты и порадовался, что игра идет не на деньги.

— Простите меня, — продолжила Чжейго. — Но вы сами говорили, что я должна так сказать. Я весьма далека от недостойного злорадства…

— Нет-нет-нет. Так полагается по правилам.

— Я не знала точно… Я могу быть уверена?

Нехорошо. Смутил Чжейго. Оказался мишиди — не то чтобы бестактным, но неловким, неуклюжим. Он поднял руку, успокаивая ее.

— Вы может быть вполне уверены. — Господи, шагу не сделаешь, не задев чью-то чувствительность. — Фактически с вашей стороны это любезность объявить мне о своем выигрыше.

11

Джин-рами — распространенная в США, достаточно простая карточная игра, в которую чаще играют дети.