Палитра

Пять сверкающих куполов на фоне серого неба…

Белые, будто подсвеченные, стены церкви…

Неясная мысль мелькнула в голове Федора, заставив его вздрогнуть.

«Белый цвет… Свет…» – смутный образ, внезапно появившись, так же быстро исчез.

Федор подошел к церкви и безотчетно погладил стены рукой. Холодный оштукатуренный камень вернул его к реальности.

Ему стало неловко при мысли, что кто-то мог наблюдать за ним. Должно быть, со стороны он производил впечатление не вполне нормального человека. Оглядевшись и убедившись, что никто на него не обращает внимания, Федор облегченно вздохнул.

Почему-то вспомнились слова старухи: «Твоя голова еще думает, а ноги уже знают дорогу».

Возможно, в этих словах есть доля правды. Раньше он не замечал, чтобы ноги его сами несли. А тут… Что его заставило прийти именно сюда, к этой стене? Этого Федор пока понять не мог, но был убежден, что всё это неслучайно.

Он вспомнил, что у него закончились сигареты, и быстрым шагом направился к ближайшему магазину.

Дорога заняла минут десять. Федор всё старался осмыслить слова старухи и восстановить внезапно возникший образ. «Белый цвет… Свет…» Но это было так же бесполезно, как попытаться вспомнить забытый сон.

В магазине Федор остановился у прилавка вино-водочного отдела, отыскивая взглядом на полке с табаком свои сигареты «Премьер».

– Что, художник, скинемся на пузырь? – легонько толкнул Федора потрепанного вида мужик.

– Нет, – ответил Федор, – у меня денег только на сигареты.

– Искусство не кормит? – покачал головой мужик.

– Не кормит, – подтвердил Федор.

– Дела…

Федор не ответил, полагая, что разговор закончен. Но мужик снова ткнул его рукой:

– А давай так: с меня вино, с тебя сигареты. Я ведь тоже в некотором роде человек искусства – поговорить будет о чем.

Федор после минутного колебания согласился.

– Ладно. Давай поговорим.

Федор купил сигареты, а мужик бутылку портвейна.

– Тут рядом дворик подходящий, – сказал он и первым вышел из магазина, Федор направился следом.

Они молча прошли полквартала. Замедлив шаг возле дома с высокой аркой, мужик протянул руку:

– Изя.

– Федор. Сюда?

– Сюда. Там беседка.

Расположившись в беседке, Изя деловито поставил на стол бутылку, выложил из кармана две карамельки и кривобокое яблоко, затем из-под скамейки достал граненый стакан.

– Здесь всё предусмотрено, как в лучших домах. Не из горла же пить. Интеллигентные люди всё-таки.

– Резонно, – согласился Федор. – А что это за имя у тебя такое. Еврей что ли?

– Да нет, я русский. Хотя имя действительно еврейское: Израиль Исаакович.

– Как такое может быть? – изумился Федор.

– О, это целая история. Сага о Форсайтах, можно сказать. Одной бутылки не хватит, чтобы ее рассказать. Так. Все на месте, стол сервирован, можно, думаю, начинать. Вы не против, коллега?

– Нет, – улыбнулся Федор.

Изя ловко открыл бутылку и налил вино в стакан.

– А! Одну минуту! – неожиданно встрепенулся он и достал из внутреннего кармана куртки плоскую фляжку. – Спирт. Медицинский. Для улучшения вкусовых и целебных качеств.

– Прошу, – предложил он Федору стакан, плеснув в него спирта.

Федор выпил.

– Яблочком закуси, – бросил новый знакомый, наливая себе.

Федор послушно откусил от яблока и положил его обратно на стол.

Выпив, Изя достал из кармана смятый носовой платок и вытер губы.

– Неплохой напиток, да? Покурим?

Они закурили.

– Имя такое мне дал мой отец, Исаак, – сообщил Изя, – хотя отцом он мне фактически не являлся, но об этом мало кто знал. А мать моя – русская, Мария ее звали. Ты, Федор, конечно, можешь спросить: а чем ты, Изя, докажешь, что ты русский? И совершали ли над тобой обряд обрезания? Да, отвечу я тебе, совершали, тайно, в младенчестве, когда я воспротивиться сему никак не мог. Но потом, когда умер Исаак, не оставив моей матери ничего, кроме звания профессорской жены и двухкомнатной квартиры, мать поведала мне семейную тайну, что вышла замуж за Исаака на четвертом месяце беременности. От отчаяния, скрываясь от гнева родителей. А настоящий мой отец, Борис Николаевич Масленников, ставший впоследствии очень известным человеком, так и не узнал, что от грехов молодости имеет отпрыска, то есть меня.

Изя прервал свой рассказ, пытаясь оценить произведенное на слушателя впечатление.

Федор слушал с неподдельным интересом. Убедившись в этом, Изя продолжил:

– Так вот, – он бросил под ноги выкуренную почти до фильтра сигарету и раздавил ее носком грязного ботинка, – узнав такое, я решил срочно восстановить природную гармонию и крестился, получив при крещении имя Арсений. Но имя ко мне не приросло. Хотя все мои таланты после крещения раскрылись в полную силу.

– Какие такие таланты? – поинтересовался Федор.

– О! Талантов немерено. Некоторые видны невооруженным глазом, точнее, слышны невооруженным ухом.

Федор удивленно поднял бровь.

Поняв, что на слово ему не верят, Изя неожиданно запел мощным басом:

Песнь моя летит с мольбою

Тихо в час ночной.

– Вот же, забулдоны проклятые! – донесся тут же визгливый старушечий голос из окна соседнего дома. – Рабочее время, а они уже готовые, песни горланят. Сейчас в милицию позвоню!

Изя перестал петь и довольно посмотрел на Федора.

– Ну, короче, ты понял.

Федор искренне восхитился.

– Ух ты! Здорово!

Изя был человеком среднего роста, худощавым, белобрысым, лысоватым. И уж никак невозможно было предположить, что он обладает столь сильным густым и объемным голосом.

– А! Это так, в треть силы, на неразогретые связки. Если бы спеть как положено – эта старая карга, что сейчас грозила нам милицией, онемела бы. Точно тебе говорю.

– И в треть силы впечатляет.

– Когда я подрабатывал в церковном хоре, регент на меня, как на икону, молился, – похвастался Изя. – По второй?

– Давай.

Они выпили еще. Портвейн со спиртом пьянил быстро.

Федору всё больше и больше нравился новый приятель.

– А какие у тебя еще таланты? – поинтересовался Федор.

– Память у меня крепкая. Вот если чего прочел или услышал – всё: как на камне высек, на века. Но только в том случае, если хочу это запомнить, а если не хочу – и не запоминаю.

– Да ты удивительный человек! Это же всю премудрость людскую можно в голове собрать.

– Собрать можно, – согласился Изя. – Только зачем? Чтобы гордыню свою ублажить? Дескать, я лучше других? Нет, ни к чему это. Нет на земле таких знаний, которые нужно было бы запомнить навсегда. Нет людской премудрости. Есть Божественное откровение – Священные Писания. Вот они стоят того.

– Ты говоришь о Библии?

– Нет, не только. Есть еще Талмуд и Коран.

– Ты хочешь сказать, что все три Писания ты помнишь наизусть?

Изя радостно засмеялся:

– Именно.

– Да ну? – не поверил Федор. – И Талмуд?

Изя скромно опустил глаза и утвердительно кивнул головой.

– Мне тебя обманывать незачем, – он вылил остатки вина в стакан, из фляжки долил немного спирту и протянул стакан Федору. – Пополам.

Федор кивнул, отпил до уровня, отмеченного пальцем, и вернул стакан приятелю.

– Так вот, скажи: много ли противоречий между этими Писаниями?

Изя выпил, развернул карамельку и положил в рот.

– Да нет между ними никаких принципиальных противоречий. Всё одинаково: Бог – творец, а человек – творение его. И в этом суть. Раз человек – творение Божье, то и жить должен по Божьим законам. Всё просто, всё понятно. Ты можешь быть кем угодно, хоть иудеем, хоть христианином, да хоть и чукчей без всякого понятия, а если живешь праведно, то всё – ты молодец и дорога тебе в Рай.

Федор задумался. Время замедлило свой ход. Хмель не позволял сосредоточиться, и Федор словно блуждал по лабиринтам сознания, пытаясь найти ответы на вопросы, которые не удавалось сформулировать.