Палитра

– Какой такой вещи? – спросил Туров, протягивая руку к телефонной трубке.

– А сам догадаться не можешь? – лукаво прищурился Добрягов. – Иконы!

– Погоди минутку, мне нужно сделать один звонок. Помолчи минут пять, не мешай.

Добрягов налил себе в стакан еще немного бурбона.

– Эх, Сань! О душе подумай!

Туров нашел на автоответчике сообщение Молли и посмотрел на часы.

Восемь вечера. У них пять. Может не оказаться дома. А впрочем…

Когда Туров заговорил по-английски, Добрягов бросил на него изумленный взгляд:

– Во даёт! Лопочет, как по-русски. Надо же, английский выучил, а «Отче наш», поди, и не знает!

Бутылка была под рукой, позволив его жаждущей общения душе скрасить вынужденное молчание.

Туров между тем закончил разговор.

Да, Молли сама ничего толком об этом художнике не знает. Из России привезли портрет английской королевы, а где точно этот портрет был приобретен – неизвестно. Она думала, что в Москве. Но ей не приходило в голову, что Россия – это не только Москва. Ладно, хотя бы известно, что этот Рыжов продал портрет английской королевы.

– Ладно, дорогой друг, – сказал Туров Добрягову, – иди-ка ты отдыхать, завтра надо собираться, поедем в Суздаль.

– Не-е, отдыхать еще рано, время детское, да и не привык я спиртное оставлять, чтоб не искушаться с самого утра. Что мне собираться? Я на подъем скорый! А спать ты меня отправляешь, потому как бесы тебя одолевают, не хочешь ты слушать мои правильные речи, душа твоя в сумерках заплутала, и я тебе послан, – Добрягов поднял палец, – чтобы ты наконец понял: не туда идешь, не за тем гонишься, кумира себе сотворил и ему поклоняешься.

Турову пьяные рассуждения Добрягова уже основательно надоели. Но тот не унимался:

– Вот вижу я, что ехать мне с тобой в Суздаль не надо, и Федьке Рыжову от тебя нужно подальше держаться, нельзя ему с тобой никаких дел иметь.

– Это почему же? – удивился Туров. – Чем я так опасен?

Добрягов посмотрел на него долгим взглядом:

– Печать на тебе.

– Печать? Ну ты даешь! Налей себе лучше.

– Это хорошая мысль, – согласился Добрягов и вылил себе остатки из бутылки. – Без тоста буду пить. Душа моя чует, что нужно помянуть.

Туров молча снял пустую бутылку со стола и поставил на пол.

Он собирался спросить, кого же надумал поминать Добрягов, но тут раздался телефонный звонок.

– Алло! – кричал в трубке возбужденный голос Антона. – Алло! Сань! Спасибо, друг! Я ж тебе говорил, что отыграюсь!

Антон смеялся взахлеб, благодарил, рассказывал про какого-то немца, который проигрался ему в пух и прах и тут же отдал деньги.

– Так сколько ты поднял?

– Нормально. Пятьдесят три штуки! Прикинь?! А у меня долгов-то всего ничего – около сорока. Сань! Ё-мое! Вот фарт! И долги отдам, и можно еще сыграть! Жаль, немец этот уже свалил, наверно, все бабки мне отдал! Сань!

– Фарт – капризный. Вот он есть, а вот его нет. Ты вот что. Сегодня больше не играй, остановись. Иди домой.

– Домой? Так у меня ж бабла полные карманы!

– Хороший игрок может остановиться в любой момент. Ты ведь хороший игрок?

– Хороший, – уверенно сказал Антон, – я пойду домой. А ты дома?

– Дома. У меня же гости.

– Понятно. Жаль! А то бы …

– Нет, в другой раз, – перебил его Туров. – Ты давай чеши домой. И посмотри, чтобы никто на хвост не сел. Не три рубля в кармане.

– Ага. Спасибо, Сань! Домой пойду!

Туров положил трубку и бросил взгляд на Добрягова. Добрягов спал.

Туров улыбнулся. Бывают же такие странные люди. Вот живет он, и ничего ему не надо. Ни дома, ни денег, ни еды, ни женщин. Живет одним днем и, должно быть, счастлив. Как сказал про него этот Распутин? Передвижник…

Туров закурил. Интересно, сколько готова платить Молли за холсты этого Рыжова? Видимо дорого. Уж очень она хочет, чтобы я его отыскал. Она и обрадовалась и испугалась одновременно. Обрадовалась, что этот Рыжов не знаменит – значит, его картины не будут стоить так дорого, как она предполагала, а испугалась, оттого что найти этого чудо-мастера может оказаться совсем не так просто. Да никто бы его никогда не нашел, да и не искал бы. Просто ему, Турову, очень нужны деньги. Хорошо, что он напрямую спросил, оплатит ли она его посреднические услуги в размере 10 тысяч фунтов. Похоже, Молли очень богата, раз она не задумываясь ответила «да».

Туров подошел к окну и открыл форточку. За окном моросил мелкий дождь. Казалось, что низкое серое небо упало на крыши домов. Туров вспомнил, как в детстве он мог часами наблюдать за плывущими в вышине облаками, удивляясь их изменчивым формам и мечтая оказаться там, высоко, в этой теплой мягкой вате. Туров улыбнулся своим воспоминаниям. Оказывается, в детстве человек видит и чувствует гораздо больше. Сколько лет он не смотрел на небо? Много. Удивительно: даже такое непроницаемое и свинцовое – оно красиво и величественно…

На душе отчего-то стало спокойно. А может, и вправду вся эта жизнь – суета? Может, действительно, прав его гость, что не так он живет, не туда идет, не то ищет… А Добрягов куда идет и что ищет? Смерть под забором? Хотя какая разница, как и где умирать? Интересно, что там, после смерти?

Туров выбросил окурок в форточку. Всему свое время, когда-нибудь и это перестанет быть для него тайной.

Ладно, пора спать, завтра вставать рано: дорога не дальняя, но все же…

Добрягов что-то забормотал во сне.

Только бы этот передвижник не стал бродить ночью. Надо, кстати, входную дверь на ключ закрыть, а то еще сбежит чего доброго.

Туров закрыл дверь, бросил ключ в карман висевшей на вешалке в коридоре старой куртки и направился в ванную, чтобы принять душ и побриться. Туров всегда брился на ночь, так как, даже если он ложился спать в собственную постель, это не означало, что и утро он встретит дома.

Выйдя из ванной комнаты, Туров достал из бара бутылку «He

«Соскучилась девочка, – подумал Туров, снимая трубку. – Прости, дорогая, сегодня не до тебя».

Едва поднеся трубку к уху, он услышал громкое рыдание Алины:

– Саша! Саша! Что делать? Он умер!

– Кто? – опешил Туров.

– Антон! Антон умер!

– Как умер? – всё еще не мог прийти в себя Туров.

– Он повесился.

– Где он повесился?

– У меня на кухне.

– А что он у тебя делает?

– Уже ничего не делает, он висит. Он позвонил и сказал, что выиграл кучу денег и что приедет ко мне, – рыдала Алина.

– И что?

– Приехал, бледный такой, дрожит… Я спрашиваю: что с тобой? Где шампанское, цветы? Сейчас, говорит, – а сам вышел. Я лежу, лежу, его нет, захожу на кухню, а он висит! Что делать, Саша? Приезжай!

Лицо Турова стало непроницаемым.

– А мне зачем к тебе ехать? Третий лишний.

– Саша! Ну, прости! Что мне делать? Саша!

– Откуда мне знать? Вызывай ментов и «скорую».

– Ой, Саша, я боюсь!

– Ничем не могу тебе помочь, – холодно ответил Туров и положил трубку.

Чувство досады заставило его поморщиться. Он потянулся за бутылкой с коньяком и почувствовал на себе пристальный взгляд. На него в упор смотрел Добрягов.

– Наливай, – Добрягов протянул свой стакан. – Я же говорил, помянуть надо.

5.

Фиска, облаченная в пестрый фартук, с энтузиазмом наводила порядок на кухне.

– Федь, кто бы мог подумать? Вот, оказывается, почему у нас всё в жизни наперекосяк. Китайцы еще пять тысяч лет назад открыли законы фэн-шуй и живут себе в полной гармонии с миром. Глазки сощурят и улыбаются. Главное, Федь, чтобы всё стояло на своих местах. И чтобы вокруг чистота была. А ты вон красками всё заляпал. Энергия «ци» свободно течь не может… Слышишь?

Фиска поставила в мойку недомытую кастрюлю, вытерла руки о фартук и вышла из кухни.