Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 17

С помощью этих соображений географического характера можно истолковать как рождение, так и гибель первой (пра)русской цивилизации. Последовавшая за упадком пути «из варяг в греки» массовая колонизация привела к концентрации населения в верховьях Волги и Оки, что изменило его этническую структуру, язык и доминирующий характер деятельности. По существу, все, что объединяет сложившийся на этой территории великорусский этнос с южнорусским этносом Киевской Руси, – это православная вера и династия Рюриковичей, пережившая Киевскую Русь на 400 лет.

К какому точно времени следует отнести переход от киевского к удельному периоду в истории России? И. Кулишер полагает возможным считать началом удельного периода 1054 г. – смерть Ярослава с последующим разделом княжеств. Это обосновывается, во-первых, тем, что внешнеторговая ориентация, по его мнению, не определяла специфику днепровского периода по сравнению с верхневолжским: вместо торговли с Византией развилась торговля Новгорода с Ганзой, Новгород же соединялся прямым речным путем Волхов – Ильмень – Мета – Волга с Москвой. Во-вторых, тем, что торговля как таковая не определяла специфику ни одного из этих периодов по причине незначительности ее влияния на хозяйство большинства населения. Основная масса населения жила земледелием и промыслами для собственного потребления. Верхушка, живя тем же, имела также предметы роскоши за счет торговли. Значит, красивая жизнь незначительной части населения – это единственное, в чем выражалось влияние торговли на общество и хозяйство.

В такой трактовке фактов древнерусской истории отражается распространенный в историографии подход, отводящий естественной среде незначительную роль и ставящий во главу угла деревенскую жизнь абсолютного большинства населения. А поскольку для основной массы русского народа почти вся история России прошла в деревне, при таком подходе во многом стираются границы между различными ее периодами и разными цивилизациями, каковыми, по существу, были Русь, размещавшаяся вдоль Днепра, и Россия с центром в верховьях Волги.

Против такой оценки Кулишера можно возразить, отметив разницу во влиянии на русское общество торговли с Византией и с Ган-зой. Во-первых, в торговлю с Византией была втянута вся Русь с крайней северной ее точки – Новгорода – до крайней южной – Киева. Втянута непосредственно в силу нахождения на торговом пути. В то же время торговля с Ганзой касалась только Новгородской земли, отражаясь слабо на северо-восточных княжествах и никак – на южной Руси. Во-вторых, торговля с Византией определяла иерархию русских городов, начиная от главного города, тогда как торговля с Ганзой на это не влияла. Северо-восточная область со сменявшими друг друга старшими княжествами – Ростовским, Суздальским, Владимирским, позднее Московским – была в стороне от нее, а центр этой торговли – Новгород – не только не был центром русской земли, но и по многим свойствам был самостоятельным государством.

Наконец, в торговле с Византией заинтересованность и инициатива были у русских. Об этом можно судить по следующим признакам: а) русские князья предпринимали походы на Царьград, добиваясь таким образом выгодных условий торговых договоров; б) торговля имела одностороннюю направленность на Царьград; при регулярных визитах русских купцов в столицу Византии и постоянном нахождении в нем русских гостей ответных визитов греческих купцов практически не было, как и пребывания греческих гостей на Руси; в) в торговых путешествиях русские пользовались собственным флотом; г) между функционированием пути «из варяг в греки» и заселенностью Приднепровья в истории проявилась очевидная зависимость, в частности после упадка пути произошел отлив населения из этих территорий, что указывает на наличие заинтересованности в данной торговле и у простого населения. Эта заинтересованность, очевидно, была связана с предоставляемыми князьями защитой от внешних врагов и правопорядком, а также с некоторыми выгодами от обмена продуктов своих промыслов на заморские товары.

Схожие факты можно привести и относительно торговли Новгорода с Ганзой, только указывающие на заинтересованность и инициативу, исходившие от немцев, а не от русских: а) походы немецких рыцарей на Новгород, Псков и Ливонию; б) скорее одностороннее направление торговли на Новгородскую землю; в) наличие в Новгороде немецкой слободы при отсутствии русской в немецких или иных городах союза; г) отсутствие у русских собственного флота в этой торговле (при необходимости аренда русскими немецких, датских и прочих судов); д) выход (хотя и временный) Новгорода из Ганзейского союза после его завоевания Иваном III. Это указывает на то, что прекращение торговли с Ганзой произошло по инициативе русских, чему нельзя найти аналогов в истории их торговых отношений с Византией.





Таким образом, хотя торговля в киевский период и влияла в основном на благосостояние верхушки, ее значение далеко превосходило ее удельный вес в занятости. Это значение можно обозначить как государствообразующее и вместе с тем классообразующее, поскольку именно возможности выгодной торговли привлекли в этот регион варяжские дружины вооруженных купцов. Последние, имея дело с относительно слабым партнером, выступали как гастролирующие бандиты, если воспользоваться терминологией М. Олсона [Olson, 1996; 2000], т. е. полностью его обирали; если же партнер обладал достаточным силовым потенциалом, они с ним торговали. В соответствии с этой схемой варяги грабили местное славянское население и пытались делать то же на территориях Византийской империи. Однако способность последней к сопротивлению побудила их переключиться с грабежа на торговлю. Нечто подобное произошло и в их отношениях со славянами, только здесь главную роль сыграл не славянский силовой потенциал, а переключение варягов с краткосрочных на долгосрочные отношения с местным населением, в результате чего они превратились в оседлого бандита. Это значит, что теперь местное население не просто обиралось, а получало в обмен на дань элементы правопорядка. Переход варяжского гастролирующего бандита к оседлости вкупе с объединением приднепровских земель под единой властью при Олеге и знаменовал возникновение первого русского государства. Вместе с ним стала складываться и социальная структура с варяжским княжеским кланом во главе вместе с их дружинами, славянским сельским населением в середине и многонациональными холопскими низами [Фроянов, 1996].

Определяющее значение торговли для формирования первого русского государства и общества вкупе с тем фактом, что данное значение целиком проистекало из географических условий речного пути, позволяет обозначить эту прарусскую цивилизацию как своеобразное «гидравлическое» торговое общество. Термин «гидравлическое общество» применялся К.А. Виттфогелем [Wittfogel, 1957] для обозначения восточных обществ в Египте и Междуречье, в Индии и Китае, располагавшихся на реках. Реализация хозяйственных выгод рек в этих обществах требовала инфраструктуры, строительство которой могло быть осуществлено только при наличии центральной организации. В чем-то схожая ситуация сложилась и на Днепре: так же, как в случае с Нилом, Евфратом и Тигром, Индом и Гангом, Янцзы и Хуанхэ, река имела большое хозяйственное значение для всего общества, полные выгоды от такого географического положения могли быть получены только при наличии мощной вертикали власти. Спецификой же киевского «гидравлического» общества стала отраслевая направленность соответствующей хозяйственной деятельности. Река была важна не для земледелия, а для торговли. Выгоды от последней были обусловлены наличием силовой организации, способной обеспечить защиту купцов в этих крайне неспокойных местах.

Лесная чаща и Великороссия

Следующая за киевской великорусская цивилизация сформировалась в лесах волго-окского междуречья. Ее общественный строй и исторический путь также во многом были определены особенностями расположения центра и окружавшими его обширными лесными массивами. Собственно, именно об этой территории в первую очередь идет речь, когда обсуждается обусловленность российской «институциональной матрицы» географическим расположением. Ключевое значение природного фактора в формировании российского общественного строя отмечали В.О. Ключевский, Р. Пайпс, П. Гетрелл, С.Г. Кирдина, О.Э. Бессонова, Л.В. Милов и другие обществоведы.