Страница 107 из 115
— Не было времени подумать, — неохотно ответил Дежнёв.
— Заходи ко мне, потолкуем. Не стоило бы тебе хозяйкой обзавестись? Зачем одному-одинёшеньку остаток жизни коротать?
«А в самом деле, зачем», — подумал Дежнёв и пришёл к Степаниде потолковать. Та прямо приступила к делу:
— Ты казак ещё хоть куда, в чине высоком. Не важно, что седенький. Тебе баба нужна и хозяйка в доме.
— Пожалуй, ты права, Степанидушка, — отозвался Дежнёв. — Есть что подходящее на примете?
— Есть, конечно. Иначе и не приглашала бы тебя для беседы.
— О каком товаре речь пойдёт?
— Говоря откровенно, товар подержанный. Тридцатилетняя вдовушка. Так ведь и ты не юнец.
— Расскажи о ней поподробней.
— Муж её кузнец, Иван Арбутов, года два тому назад скончался от грудной жабы. Вдова, якутская баба, до крещения звалась Кантеминкой, или, на русский лад, Капкой. В крещении стала Пелагеей. Сынок у неё от покойного мужа, Осип.
— Сколько годков Осипу?
— Точно не скажу. Полагаю, что лет семь-восемь.
— Красивая эта Капка?
— Какое это теперь для тебя имеет значение? Баба как баба. Всё у неё на месте.
— Подумаю, Степанидушка.
— Долго-то не раздумывай. Будешь долго раздумывать — ходовой товар уплывёт в чужие руки. Сам ведь знаешь, русских женщин в Якутске всё ещё мало. Поэтому-то служилые вынуждены брать якутских жён. И вдовушки находят спрос. При вашей нелёгкой казачьей службе многие мужики не возвращаются из походов, а жёны становятся вдовами. Однако же коли возраст ещё позволяет, во вдовах долго не засиживаются. Учти это.
Раздумывал Семён Иванович. Тяжко переносить одиночество. Иногда становилось нестерпимо тоскливо. И в то же время мысль о вторичной женитьбе пугала его. Ведь он уже не молод, в долгих скитаниях отвык от женской ласки, заботы. Да и жена его Капка (если он решится на женитьбу) будет женщиной не первой молодости, да ещё с чужим ребёнком. Его ждёт далёкая служба в каком-нибудь зимовье или острожке. Захочет ли его новая жена с малолетним сыном покинуть насиженное место, хозяйство и последовать за новым мужем, может быть, вести вместе с ним скитальческий образ жизни? Кузнец, говорят, был мужик хозяйственный, обстоятельный, имел избу, корову, участок земли.
И всё-таки чувство тоски, одиночества оказались сильнее всяких сомнений. Через несколько дней Дежнёв пришёл к Степаниде и попросил:
— Ты бы показала мне твою Капку. Может, и понравимся друг другу.
— Устроим, не откладывая, смотрины. Приходи завтра. И Пелагеюшку успею предупредить.
Кантеминка-Пелагея, небольшого роста, складная якутка, выглядела чистенькой, подтянутой. По случаю смотрин приоделась. К Дежнёву обращалась вежливо — «батюшка».
— Говорят, ты, батюшка, в Москве, в вашем главном городе побывал? — спросила она.
— Побывал.
— И царя вашего видел?
— Нет, Пелагеюшка, царя не видел. Не довелось. Царь живёт в огромном каменном остроге за высокой стеной. Острог тот Кремлем называется и охраняется стражей.
— Про Москву Семейка тебе многое порасскажет, — перебила Дежнёва Степанида. — Оставим рассказы на потом. А сейчас о деле поговорим.
— Давай о деле, — согласился Семён Иванович.
— Скажи, Семейка, понравилась тебе Пелагеюшка? — спросила Степанида.
Дежнёв не сразу ответил. Соображал, как бы ответить уклончиво, не обидев якутку. Какая уж может быть любовь в его возрасте? Не за смазливым личиком нужно теперь гнаться. Была бы усердная хозяйка в доме. А якутка, видать, аккуратная, чистоплотная и из себя не уродина. Хотя, видать, не первой молодости. Уже и морщинки обозначились.
Нашёлся, как ответить:
— С плохой бабой не знакомила бы, Степанидушка.
И спросил Пелагею:
— Муж-то покойный хороший мужик был?
— Хороший, когда спал, — неопределённо ответила якутка.
— Как это понять? — спросил недоумевающе Дежнёв.
— Крутой был характер у кузнеца, взрывной, — ответила за Пелагею Степанида. — Ты уж, Пелагеюшка, не обижайся, если я скажу правду. Сёмушка свой человек. Ему можно правду сказать. Бывало, кузнец твой в гневе и поколачивал тебя, Бог ему судья.
— Зачем старое ворошить, Степанида?
— Не будем. Ты на Семейку посмотри, Пелагеюшка. Кроткий ангел. Все отзываются о нём как о человеке добром, сердечном и справедливом. Такой и мухи не обидит. Это тебе не кузнец Ивашка. Повезёт кому-то с таким мужем, как Сёмушка.
— У меня ведь сынок есть, — перебила Степаниду Пелагея.
— Велик ли сынок? — спросил Дежнёв.
— Восьмой годик.
— Пора малого учить казачьим доблестям.
Пелагея приглянулась Семёну Ивановичу, хотя и не вызвала бурного чувства. Возобладал спокойный трезвый расчёт немолодого, умудрённого жизнью человека — нужна хозяйка в доме, спутница жизни.
Венчались в посадской церквушке. Венчал молодой иеромонах Феогност из иноков Спасского монастыря, который заменил недавно отца Маврикия. Прежний священник ещё был жив, но по дряхлости уже не служил. Иногда прислуживал Феогносту, крестил младенцев, но быстро уставал и потом не вставал с постели в течение нескольких дней.
На венчание Семёна Ивановича с Пелагеей старый священник всё же пришёл, обнял Дежнёва, прослезился, сказал ему несколько проникновенных слов.
Свадебное застолье Дежнёвы не устраивали. Кузнец Иван Арбутов оставил жене в наследство недвижимость, избу на посаде, сенокос на Еловом острове вблизи Якутска, да ещё корову. Вступая в брак с вдовой кузнеца, Семён Иванович брал на себя обязательство содержать пасынка и принял недвижимое имущество покойного Арбутова.
Забегая вперёд, скажем, что от второго брака у Дежнёва появился сын Афанасий, ставший впоследствии тоже служилым человеком. В конце 90-х годов, когда старого Дежнёва уже не было в живых, его младший сын служил на Анадыри, там, где когда-то служил и его отец. Стал впоследствии служилым человеком и Осип, пасынок Семёна Ивановича.
В течение осени и зимы 1666/67 годов Дежнёв проживал с семьёй в Якутске, занимаясь устройством своих семейных дел. Затем он получил назначение на Чечуйский волок, расположенный на водоразделе между верхней Леной и верховьями нижней Тунгуски. Место это было захолустное, малолюдное. Чечуйским волоком в то время пользовались редко. Лишь иногда переходили на верхнюю Тунгуску небольшие отряды казаков для сбора ясака с местных тунгусов (эвенков). Сам волок проходил по горной местности и был крайне неудобен для перетаскивания судов. Но рядом были оживлённые ленские верховья. Здесь русские переселенцы начинали осваивать сельскохозяйственные угодья, выращивали рожь, капусту, репу.
От устья Куты Лена приобретала роль оживлённой транспортной магистрали, по которой шли в Якутск с Западной Сибири грузы: хлеб, боеприпасы, людское пополнение, а из Якутска отряды, сопровождавшие партии пушнины и моржовой кости.
Воевода, князь Барятинский, вызвав Дежнёва в свои воеводские хоромы, коротко сообщил ему:
— Поедешь служить на Чечуйский волок.
Не осмелился спросить Семён Иванович — в каком качестве он будет служить на волоке. Начальником отряда, конечно? Атаман всё-таки. Атаманы, сотники обычно начальствовали над крупными зимовьями и острогами. Князь, должно быть, уловив недоумение Дежнёва, внёс ясность:
— Поступишь под начало Ивашки Ерастова. Он начальник над волоком.
Значит, предстоит ему служба рядового казака. Вот тебе и атаман. Упоминание имени Ерастова всё-таки сгладило чувство горечи. С этим можно служить. Поэтому Дежнёв и не стал пререкаться с воеводой. А всё-таки было на душе нехорошо. Получилось, что высокое для казака звание атамана оказывалось на деле скорее почётным званием и, кроме маленькой прибавки к жалованью, никаких особых преимуществ не давало. Став атаманом, Дежнёв должен был продолжать нести службу на третьестепенных постах, в то время как его товарищи из казачьей старшины за взятки воеводе получали выгодные назначения на реках Охоте, Колыме, Индигирке, где их ожидал богатый и доходный промысел.