Страница 4 из 105
— Прими, батюшка, медок отменный — гостинец от нашей семьи.
— Благодарствую, — ответил Югов и охотно принял бочонок.
Подводы быстро разгружали. Туши кабанов и баранов, а также битую птицу снесли в холодный погреб, муку — в амбар. Влас Тимофеевич рассчитался с Ерофеем, не торгуясь. Напомнил предварительный уговор со старым Хабаровым.
— А теперь прошу к столу, братцы. За столом и потолкуем, — сказал Югов, приглашая Хабаровых в дом. Юговское жилище было просторным, и обогревали его несколько печей. Правда, на их изразцовую облицовку Влас Тимофеевич не расщедрился. Изразцовыми печами могли похвастать только воевода, наиболее богатые и именитые купцы.
— Не взыщите, — чем богаты... — сказал Югов, приглашая братьев Хабаровых к столу.
Хозяин явно прибеднялся. На большом столе, покрытым пёстрой камчатной скатертью, появились жбан медовухи, блюда с медвежьим окороком, маринованными грибками, разной снедью. Кроме гостей и хозяина за столом сидел старший хозяйский сын Герасим, мужик лет тридцати, уже давно ставший отцом семейства. У стола суетилась, подавая кушанья, одна из дочерей Власа Татьяна, девица на выданье.
— Позаботься, Татьянка, о человеке Хабаровых, — сказал Югов дочери. — Как его кличут?
— Донаткой кличут нашего человека, — пояснил Ерофей.
— Слыхала? Распорядись, чтоб Донатку накормили. Угощайтесь, братцы.
Влас Тимофеевич собственноручно налил каждому по кружке медовухи, положил в тарелки по большому куску окорока. Лишь после обильной трапезы Югов заговорил о деле.
— Что-нибудь слышали о Мангазее?
— Малость слышали, — сдержанно ответил Ерофей, — город на берегу Студёного моря за Каменным поясом, куда приплывают на кочах промышленные и торговые люди из Архангельска.
— Вот и неправильно! Гераська, объясни-ка гостям, где лежит город Мангазея. Ты же плавал туда.
Герасим сдержанно произнёс:
— Батюшка прав. Довелось плавать до Мангазеи... Сей град стоит вовсе не на Студёном море, а на реке Таз. А сия речка, да будет вам известно, впадает в Тазовскую губу, что есть ответвление губы Обской. А до Студёного моря ещё плыть, да плыть.
— Слышали, братцы? — перебил сына Югов. — Не ведали об этом?
— Где нам ведать? — ответил Ерофей. — Нам в эту самую Мангазею не довелось покуда плавать.
— А хотелось бы?
— Отчего бы не хотеть. Я ведь уже не юнец желторотый, а зрелый мужик. Хотелось бы на самостоятельную дорогу выйти, из-под родительской опеки высвободиться. Батюшка-то наш, Павел, что греха таить, крутоват.
— Заметно. Выходи на самостоятельную дорогу, Ерофеюшка. Пора.
Влас Тимофеевич умолк и принялся усердно разгрызать кусочек медвежатины. Покончив с ним, возобновил разговор.
— А ты, Ерофей, хотел бы отправиться в Мангазею?
— Отчего бы не хотеть? — ответил, не задумываясь, тот. — Всё же любопытно край неведомый своими очами узреть. И братцу моему было бы также любопытно.
— Вестимо, — сдержанно отозвался младший Хабаров.
— Вот, вот... не только любопытно, но и доходно, — весомо изрёк старый Югов. — Поступал бы ты, Ерофей, ко мне на службу.
— О какой службе говоришь?
— Снаряжаю команду промысловиков под началом моего Герасима. Отправляю ту команду в Мангазею.
— По какой нужде?
— Бить пушного зверя: песца, лисицу черно-бурую, горностая и особливо соболя.
— Понятно. Дело стоящее.
— Истинно стоящее. Так согласны поступить ко мне? Был бы у Гераськи правой рукой.
— Не знаю, что и ответить тебе, Влас Тимофеевич. Надо с батюшкой посоветоваться. Он у нас всему голова, — уклончиво ответил Ерофей.
— Как батюшка решит, — поддержал брата Никифор.
Потом братья Хабаровы Власа Тимофеевича поблагодарили за хлеб-соль и отправились побродить по лавкам гостиного двора, чтобы купить товары, заказанные отцом. Выбор товаров у устюжских купцов был превеликий, здесь можно было разжиться на все случаи жизни. Покупками братья загрузили целые сани.
На следующий день Ерофей Павлович объявил своим спутникам:
— Отправляйтесь, други мои, домой со всеми покупками. Поклон родным передайте, а я пока побуду в Устюге, как наказывал батюшка. Оставлю себе одну лошадь.
Ерофей подумал, что Никифор с Донатом без надёжного сопровождения могут подвергнуться в пути нападению со стороны лихих людишек, которые и добро горазды пограбить, и воспользоваться санями с лошадьми, да и запросто пришибить ездоков. Такое в здешних краях случается. Поэтому он постарался разузнать, не отправляется ли в сторону Вологды по ледовой дороге, сковавшей реку Сухону, большой купеческий обоз. Оказалось, что такой обоз в сопровождении десятка вооружённых конных всадников выходил из Великого Устюга в ближайшие дни и вёз в основном сибирскую пушнину, которую купцы-промышленники отправляли в столицу. Дав напутствие брату не отставать от купеческого обоза, Ерофей проследил, как сани тронулись в путь, съехав с пологого берега на лёд реки.
Проводив Никифора с Донатом, он дождался прихода с лодейного двора Игната, с которым завёл разговор. Из него Ерофей Павлович узнал, что воеводская канцелярия, что помещается рядом с хоромами воеводы, постоянно вербует подходящих мужиков для государевой службы за Каменным поясом. Разношёрстный люд клюнул на воеводскую приманку: вас, мол, ждёт край невиданных и неизведанных богатств, возможность стать состоятельными людьми, достичь высоких казачьих чинов. В канцелярии появились усердные служаки, искавшие приключений, всякая неудачливая голытьба и жаждущие быстрого обогащения. Неведомая им сибирская земля, расстилавшаяся за Каменным поясом, манила всех несметными богатствами, бескрайними просторами, загадочностью. Поступавшие на службу верстались ватагами и отправлялись нелёгкой дорогой на восток. Часть служилых оседает в Тобольске, где обитает главный сибирский воевода. Он держит при себе надёжный гарнизон. Остальные расселяются по городам и крепостям края, отправляются на дальние реки, открывают новые, ещё неизведанные земли.
Кроме государевых служилых людей, повёрстанных в казаки, идут за Каменный пояс обозы торговых и промышленных людей, не повязанных государевой службой. Одна из целей — Мангазея. Мангазейских обитателей Герасим снабжал мукой и другими продуктами, промышлял вместе со своими служивыми людьми разного пушного зверя. В первую очередь стремились брать соболя. На мех этого зверька велик спрос в Первопрестольной среди царского окружения, боярства и богатого купечества.
Игнат проговорился, что состоит в родстве с подьячим из воеводской канцелярии Максимкой Крутилиным: сей Максимка, или Максимиан, женат на Игнатовой племяннице Елизавете. Он ведёт предварительные беседы с желающими поверстаться в сибирское казачье войско, старается выявить увечных, физически неполноценных, подозреваемых в причастности к преступлениям, не имеющих грамоты от волостного тиуна. Если человек подходящий и бумаги его в порядке, подьячий направляет просителя к главному дьяку воеводской канцелярии. Тому принадлежит окончательное право принять человека на государеву службу или дать ему от ворот поворот. Выглядит такая чёткая система внушительно, но это только самообман.
Тобольск всегда досаждает устюжскому воеводе бесконечными требованиями — давай людишек. Пополнение требуется на дальние реки, в новые крепости. Это прорва ненасытная. Поэтому не приходится быть особо придирчивым в отборе людей. Если человек говорит, что грамота от волостного тиуна у него была, да он по оплошности выронил её в пути, либо кто-то её выкрал у сонного, дьяк делает вид, что верит таким россказням. Конечно, скорее всего это обман, самое беспардонное враньё, но мужик, видать, здоровый, выносливый, руки у него на месте, такой в Сибири приживётся. Пусть Бог ему будет судья, коли соврал. Среди таких мужиков попадаются и беглые холопы, и ушкуйники с большой дороги. Воевода как-то сказал о таких: «По ним петля плачет или арестантская изба. Так не лучше ли нам избавиться от них, да спровадить в Сибирь? Не беда, если сгинут в просторах сибирских».