Страница 5 из 105
Видя, что Ерофей заинтересовался его рассказом, Игнат предложил:
— Не хотел бы сам потолковать с Максимкой? Могу пригласить его как-нибудь вечерком.
— Сделай одолжение, Игнатушка. Пригласи, — охотно согласился Хабаров.
Подьячий оказался худым и долговязым человеком с сивой бородёнкой клинышком и смахивал на пономаря. Он попытался держаться высокомерно, напыщенно.
— Максимиан Крутилин, — представился важно.
— Кто я таков, твой родич Игнатий небось тебе говорил. Не стану повторять, — сказал в ответ Ерофей.
После предложенной кружки медовухи Максим оживился и стал словоохотлив.
— Приходят к нам всякие. У меня на них глаз намётан, — говорил он. — Вот этот человек вроде бы положительный, на вид здоровяк, мыслит трезво. К тому же грамотей. И бумаги в порядке. С ним и особого разговора нет. Вношу его в реестр и препровождаю к дьяку с моим мнением: «сей вполне годен».
— Не все же так легко проходят?
— Вестимо не всё. Вот встанет у моего стола другой. Глазёнки воровато бегают по сторонам. По роже вижу, что человечишка с нечистой совестью. Вглядываюсь в его бумаги. Что-то здесь не то. Явно не по форме составлены. Почерк корявый. В каждом слове ошибка. Хороший волостной писарь так не нацарапает. Расспрашиваю. В ответах слышу несуразицу. Что бы следовало с таким поделать? Посадить бы в арестантскую избу да учинить допрос. А не лучше ли отправить в Сибирь за тридевять земель? Пусть там трудится на благо Русской земли да встанет на путь истинный. Вот и доложу я свои соображения дьяку.
— И что тебе говорит дьяк?
— Похвалил. Правильно, говорит, рассуждаешь. Сделал вид, что поверил его бумажке, хотя она, видать, и поддельная. И в Сибирь с первой же партией. Одним мошенником в нашем воеводстве станет меньше. Вот так и живём, Ерофей Павлович. А ты не желал бы поверстаться в сибирские казаки? — спросил неожиданно подьячий. — Мужик ты видный, из хорошей семьи, да и рассудительный. Скоро бы до десятника дослужился. А там, глядишь, и сотник, атаман... Коли проявишь себя, не задержится твоё продвижение в чинах.
— Благодарствую за лестное предложение. Такие предложения не принимаются поспешно, без обдумывания. Надо присмотреться, с батюшкой посоветоваться.
— Как тебе угодно, Ерофей. Заходи в приказную избу. Поглядишь, как мы народ для Сибири отбираем.
— Коли приглашаешь, приду непременно, — пообещал Ерофей Павлович.
Своё обещание Хабаров выполнил, пришёл в приказную избу, где толпился народ, а подьячие за столами усердно скрипели перьями. Однако прежде чем войти туда, Ерофей оглядел центральную площадь города, которую окружали полукольцом внушительные постройки. К воеводской канцелярии примыкали палаты воеводы — двухэтажное здание с башенками, срубленное из толстой сосны. Палаты охраняли стражники с бердышами. К воеводским палатам примыкала гарнизонная изба. Напротив, через площадь возвышался главный городской собор, увенчанный куполами-луковичками. Среди жителей шли разговоры, что вместо бревенчатого будет возводиться каменный собор. Нищие побирушки облепили паперть. Рядом с храмом стоял дом протопопа, соборного настоятеля.
Подьячий Крутилин встретил Хабарова приветственным жестом. Приказал мальчишке-рассыльному принести для гостя табурет.
— Присаживайтесь, Ерофей Павлович. Посмотрите, как мы трудимся.
Хабаров, усевшись в стороне, стал присматриваться к Крутилину, как видно, старшему среди подьячих, а тот дотошно расспрашивал каждого из вереницы ходоков, просившихся на государеву службу в Сибири, некоторые ответы записывал, тщательно обмакнув перо в медную чернильницу.
— Значит, прозвание твоё Фрол Пинегин.
— Истинно, Фрол Пинегин. Родом с Пинеги. Оттого и прозвание такое.
— А пошто решил податься за Каменный пояс? Разве на Пинеге плохое житьё?
— Да нет... На житьё грех жаловаться. Хочется дальние края посмотреть, послужить государю нашему.
— Похвально, коли захотелось послужить государю. А со здоровьем как?
— Не жалуюсь.
— Ну и слава богу. Так и запишем. Шагай теперь вон в ту дверь к дьяку, самому главному над воеводской канцелярией. Кто следующий?
К столу подошёл мужичонка не первой молодости, с впалой грудью и редкой бородёнкой. Подьячий критически оглядел его и хмыкнул. Было заметно, что этот посетитель Крутилину явно не понравился.
— А тебя что привело ко мне, божий угодник? — с ехидцей в голосе спросил подьячий.
— Так ведь... Коли прямо сказать...
— Так и говори, не мычи.
— Известное дело... Житуха наша на Сухоне несладкая. Тиун поборами задавил. Опять же извозная повинность...
— А ты бы хотел барином жить? Без поборов, без повинностей?
— Кто бы об этом не мечтал? Может, за Каменным поясом житуха станет слаще?
— Может, и станет. Посмотри и сравни. Всё от тебя будет зависеть. Как государю нашему станешь служить. Хороший служака сумеет службу с прибыльными промыслами сочетать. Такой не только сытно заживёт, но ещё и деньгу в мошну отложит. Так верстать тебя на государеву службу или нет?
— А что ещё остаётся?
Вереницей проходят люди. Разные люди, с разными помыслами. Больше молодых, стремящихся вырваться из-под родительской опеки, готовых открывать и осваивать новые земли, сибирские просторы. А приходят и людишки, явно желающие уйти от суда, затеряться в бескрайней Сибири. Как с такими поступить? Подьячему после раздумий приходит единственная мысль: следует от них избавиться, отправить за пределы воеводства, за Каменный пояс, а уж там его судьба будет на совести тобольского воеводы или иных сибирских администраторств. Так-то!
Ерофей Хабаров насмотрелся на разных ходоков, вызывавших симпатии своим стремлением к неизведанному и откровенную неприязнь из-за явной их корысти и желания уйти от ответственности за дурные поступки. Наслушался он их бесед с Крутилиным. Подивился его долготерпению и умению находить выход из, казалось бы, самой запутанной ситуации.
В Великом Устюге Ерофей Павлович встречал немало людей, пожелавших податься в Сибирь, и понял, что большинство из этих людей, задавленных поборами, деспотизмом тиуна, рвались к лучшей жизни. Казалось им, что Сибирь и государева служба принесут избавление от поборов властей и бедности.
В ожидании весны, когда вскроются реки и станут судоходными, новоявленные казаки приобщались к разным работам, чтоб не даром кормиться за государев счёт. Многие трудились на воеводском лодейном дворе, где строились ладьи, дощаники для будущих караванов, устремлявшихся в Сибирь, становились грузчиками, плотниками. Другие за некую мзду в пользу казны поступали на службу к частным лицам, промышленникам, купцам, мастерам-умельцам. К весне число людей, пополнявших сибирское казачество, росло и росло.
Людей, возвращавшихся из-за Каменного пояса и разочаровавшихся в сибирском житие, Хабаров встречал редко. Переселенцы в основной своей массе всё же приживались в Сибири, втягивались в казачью службу, успешно занимались промыслами, растекались по необъятным сибирским долам, уходили на дальние реки. Возвращались единицы, либо явные неудачники, либо покалеченные и израненные в схватках с диким зверьем или же немирными инородцами.
Общение с различными людьми не заставило Ерофея Павловича проникнуться желанием верстаться в казаки и отправляться за Каменный пояс в составе очередной партии государевых людей. По складу своего характера он предпочитал самостоятельность. Службе и участию в военных походах под началом какого-нибудь казачьего сотника или атамана Хабаров предпочитал самостоятельный промысел, охоту на пушного зверя.
С большим интересом он расспрашивал собеседников о северной Мангазее, центре обширного промыслового района, допытывался и у Герасима Югова, которому уже доводилось промышлять пушного зверя в районе Мангазеи, наняв для этого опытных охотников.
— Интересуешься Мангазеей, Ерофей? — спросил он напрямую, выслушав Хабарова.