Страница 50 из 88
– Ишь как!? Гназдова девица к нам попала! – перемигнувшись меж собой, девушки расхохотались и стащили с Лалы сарафан:
– Ну-ка, Гназдуха, какая ты есть? пошли с нами – попарим тебя!
После бани Лалу закутали во что-то мягкое и пушистое. Пока она сомлевала в остатках пара – девушки окружили её.
– Ну? – бойко сказала одна, – что ты ещё хочешь? Нам велено ублажать тебя!
– Поесть… – робко попросила Лала, – и поспать…
– Поесть? Господин тебя ждёт на ужин! А поспать – у нас трудиться принято…
Тут девушки прыснули со смеху, повергнув Лалу в изумление.
– Ладно! На! тебе корочку, – сжалилась одна, – червячка заморить!
– Ну-ка! Садись ближе к огню! – приказала старшая, – косу тебе разберём, расчешем. Хороша коса!
– Не окорнали бы! – хихикнула другая девица.
Озадаченной Лале принесли не её платье, а совершенно другой наряд.
– Это так… пока… как гостье! – утешили её девушки. – Ты у нас – как? – гостья долгая? Не долгая?
– Хватит болтать, девки! – прикрикнула старшая.
– Я завтра уеду, – пролепетала Лала.
– Зря! – пожала плечами другая, – от сытой жизни-то уезжать?
– Ну-ка! – топнула ногой старшая, девица крупная и осанистая, склонная подбочениваться да глядеть косо-снисходительно, – вон пошли!
Она повернулась к Лале:
– Ты, Гназдушка, вот что… слушайся-ка… вырядить надобно. Зеркало – видишь? В зеркало – глядись. Эй! – свистнула девчонкам, – двое сюда! Остальные – кыш!
Девушки завертелись возле гостьи, в руках их замелькало что-то яркое, переливающееся. Быстрые пальцы щекотали, бегая по спине и плечам. Лала поёжилась и хихикнула.
– Ну-ка, стой смирно! – прикрикнула на неё старшая, – дай приладить!
В громадное, чуть ни в стену зеркало – Лала видела себя. Сперва голую. Стройную, ладную, точно плавными линиями обрисованную. Потом утянутую в странный и навевающий опасливые мысли наряд – пунцового блестящего шёлка, с узорными причудами вместо рукавов и открытыми до груди плечами. Позади платье тянулось и шуршало складками, образуя что-то наподобие хвоста, и подозрительно распадалось надвое.
– Что это?! – изумилась Лала.
– Убор драгоценный. По тебе! Просто влитой! Глянь, как играет!
– Но… в нём же ходить нельзя!
– В стране-неметчине все так ходят, – заметила одна из девиц, – и никто ещё от этого не помер!
Лала невольно залюбовалась в зеркало. Жутко красивое существо колыхалось в глади стекла. Но – явно – не от мира сего.
– А косу и плести не стоит, – прикидывая глазом, пробормотала главенствующая, – и так красиво. Такие волосы не прятать – в глаза надо казать!
– Ароматами, ароматами бы её… – подсказала младшая.
– Можно и ароматами, – согласилась та, принимая из угодливых рук прозрачный вспыхнувший в свете свеч сосуд. Сияющая стеклянная пробка сладко чмокнула, и на макушку Лале упала капля, пронзив воздух каморки болезненно-тонким запахом неведомых цветов.
– Что это? – изумилась она.
– Ляроз, – равнодушно процедила главная, выхватывая из печки железные щипцы – закрутить на висках прядки.
– Как? – ошарашенно переспросила Лала.
– Ляроз! – рассмеялась младшая. – Мы все порой в Лярозе,! Господину нашему, князю… – радостно зачирикала она и вдруг ойкнула.
– Будешь знать! – сердито зыркнула на неё старшая, отпуская покрасневшую от щипка кожу возле локтя, – не так бы тебя ещё!
Затем она бросила щипцы и кивнула перепуганной Лале:
– Теперь – идём!
– Идти? – ужаснулась та.
– Давай-давай, – поторопила старшая, – и так завозились.
Лала попятилась:
– Да ты что? Я в таком виде никуда не пойду!
– А кто тебя спрашивает?! – возмущённо пискнула младшая, потирая локоть – и снова получила щипок, уже ногтями. Исполнив долг, старшая тут же доказала, что не только щипаться умеет. Обернулась к Лале с располагающей улыбкой, по-дружески огладив её мягкими ладонями:
– Я смотрю, ты неразумна. Разве не видишь, какая красота сверкает из зеркала? У тебя такие плечи! Мрамор грецкий! И ты допускаешь, что все это так и пропадёт никем не увиденным? Наш добрый господин – человек благородного вкуса. И если он подарил тебе возможность побыть столь блистательной – надо уметь быть благодарной, а не своевольничать! Что ты дуришь и ножкой топаешь, как глупое дитя?! Подумай – ведь никто и никогда больше не увидит эту красоту! Жалко! Мы так старались, а выходит, зря!
Лала молчала, потупившись.
– А там приготовили столько вкусного! – причмокнула губами одна из девиц, выглянув из-за плеча начальствующей.
– Кроме того, – продолжала та, – ведь ты хочешь воспользоваться милостью князя и вернуться домой? В таком случае, не стоит возражать ему, вызывая гнев. Князь благороден и щедр, однако бывает несколько вспыльчив…
– Идём! – с такими словами две девицы весьма властно схватили Евлалию за руки и, не обращая внимания на слабые упирания, повлекли за собой, а третья, бережно приподняв, поддерживала шёлковый хвост.
– Ты не представляешь, как красивы покои, где ужинает князь! – наперебой толковали девушки, таща её сумрачными галереями с пламенеющими фонариками по стенам, – если господин пригласил – это большая честь и радость! Там бархатные завесы, и шёлковые ковры, зеркала в узорах, и окна из цветных стёкол! Глаз не оторвать!
Лалу доволокли до высокой резной двери, распахнув изукрашенные створки, втолкнули внутрь – и створки захлопнулись за спиной.
Князь сидел возле накрытого стола и с улыбкой поднялся навстречу:
– А! Моя прекрасная царевна! Наконец-то! Я совершенно заждался! Нельзя так мучить своего благодетеля!
Голос его был по-прежнему мягкий и плавный, и, возможно, потому, что не был он ошеломлён голыми плечами – Лала неожиданно успокоилась. В самом деле – что за невидаль? Ходят же в земле немецкой! «Правда там, в земле немецкой – латинский крест!», – засвербило внутри, сопровождаемое крестом греческим. Но деваться было некуда.
Она поклонилась князю, потом окинула взглядом хвалёные покои. Да уж! Девушки не преувеличили. Ничего подобного Лале видеть ещё не приходилось. Не был высоким и обширным – покой, где ужинает князь – но был потрясающе роскошным! Неискушённой девице показалось – все богатства мира собраны тут и сплелись в естественном изяществе. Глубоко-пурпурный бархат выразительными складками завешивал стены, озарённые множеством свечей. Пламя колебалось, выхватывая томным светом из подкрадывающегося со всех сторон бархатного мрака упругие и гибкие линии складок, говорящих о чём-то чувственном, влекущим… что подсказывает невинной душе некие тайны – без ведома её…
Князь поднял бокал сверкнувшей в пламени свечи рубиновой влаги:
– За мою прекрасную гостью! – провозгласил он – и, чуть пригубив, застыл в ожидании.
Лала зачарованно смотрела на бокал, вспыхивающий пурпурными искрами в хрустальных гранях. Потом перевела взгляд на уставленный яствами стол, потрясшей её великолепием. Он весь сверкал хрусталём в алых отблесках. Узорная скатерть до полу устилала его – белоснежное пятно в рдяной комнате. Таким же белым оказалось и мягкое сиденье со спинкой без поручней, на которое господин, поддерживая под локоть, усадил онемевшую Евлалию.
– Это твой трон, моя царица, – с излишним пылом прошептал он над самым ухом, нечаянно коснувшись губами завитка волос, – трон, белый, как лилия… лилия, знак невинности… не правда ли, схоже звучание… так и льётся это «эл» – лилия, Лала… Божественно!
Лала чуть не выронила поданный бокал. Она совершенно ясно помнила, что Робин Гуд не спрашивал её имени, а сама она в волнении так и не успела назвать себя.
Господин, явно спохватившись, проворно подхватил её руку и поднёс к губам:
– Пусть не удивляет прелестную девицу, что мне известно, как её зовут: злодеи проговорились при допросах, а уж они-то всё доподлинно разузнали…