Страница 49 из 88
И вдруг – всё кончилось. Так же, как началось. Молодецким свистом.
Наперерез саням кинулись бравые ребятки, ухватили коней, пальнули из стволов, прыгнули на сани. Лала с трудом вертела головой, пытаясь что-либо понять. Понять удалось одно только – на прежнюю силу нашлась сила покрепче. И это радовало. Правда, не вселяло уверенности в спасении.
Вокруг, явно, кипело сражение, свистели пули и лязгали клинки. Хотя в дальнейшем – немало подивилась девица бескровности битвы. Снег утоптан, и злодеи повязаны, но ни раненых, ни убитых. Впрочем, силы были столь неравны, что, скорее всего, разбойники поторопились сдаться.
Над Евлалией склонился солидного вида человек, одетый необычайно роскошно.
– А?! – воскликнул он дрогнувшим голосом, – бедная девочка! – он поспешно затеребил путы. Путы были закручены на совесть, и тогда он кликнул подручных:
– А ну, ребята! Освободите барышню!
Растерянная и растрёпанная Лала едва сумела подняться. Робин Гуд – а это, похоже, был он – заботливо поддержал её и поставил на ноги возле саней.
– Бог мой! – горестно проговорил он, с сочувствием оглядывая девушку, – как можно так жестоко?! Кто ты, прекрасная девица?! Как ты попала в плен этим изуверам?!
Когда после злоключений приходит освобождение – оно слишком очаровательно, чтобы обнаружить его недостатки. Если бы Лала могла спокойно и трезво взглянуть на окружающее – она, несомненно, заметила бы некоторую надуманность происходящего. Не слишком удрученно посматривали покорённые разбойники, стоящие связанными под охраной лениво расслабленных молодцов, и не так уж безжалостны были путы, чтобы не попытаться от них избавиться. Бывшая молитвеница так же стояла среди пленных, бросая на Лалу презрительные взоры.
– Негодяи! – гневно загремел голос Робин Гуда, – вы у меня за всё ответите! Увести!
Стража подтолкнула связанных, и те спокойно поплелись куда-то. И было неясно, куда – вокруг снежный лес.
Спаситель предупредительно подал девушке руку:
– Я приглашаю прекрасную барышню воспользоваться моим гостеприимством. Передохни от тяжких переживаний в моём доме. Послужить столь дивной особе было бы для меня величайшей радостью.
Глаза его смотрели внимательно, он улыбался вкрадчиво и любезно.
Лала поверила. Она опёрлась на его руку и доверительно стала рассказывать обо всём происшедшим с ней. Горькие жалобы потекли рекой! Благородный герой слегка кивал, перемежая сочувственные слова не менее сочувственными вздохами:
– Бедная-бедная моя! Я сделаю всё, чтобы тебе было хорошо у меня!
– Всё, что я хочу, – взволнованно проговорила девушка, – это скорее вернуться домой! Может быть, меня всерьёз пока не хватились?! Может быть, брат ещё не поднял Гназдов? Если это случится – оправдаться мне будет очень трудно… если вообще возможно. Ведь я сама ушла из крепости!
– Да… – глубокомысленно пробормотал спаситель, – поступок был несколько необдуманный… хотя, конечно, это говорит о твоей сердечности, добрая девушка, о готовности прийти на помощь и даже самопожертвовании… но, согласись, цена дорога… оценит ли это твой… друг… или кто он?.. жених? Знаешь ли – молодость переменчива, и довольно неразумно в угоду юным увлечениям губить свою жизнь…
– Я только прошу и умоляю…
– Конечно-конечно! Разумеется, немедленно, как только это станет возможно – ты попадёшь домой… Но сейчас уже вечер… путь, насколько я знаю, долог… тебе придётся подождать до утра… пока же – будь моей гостьей! Уверяю тебя – ты не пожалеешь! – улыбка была необычайно обаятельна.
Лала осторожно рассматривала его. Знатный господин – судя по речам, обличью и слуг наличью. Средних лет, среднего роста мужчина, крепкого склада, с маловыразительными чертами широкого лица и довольно переменчивым выражением – пожалуй, больше ничего не скажешь. Лицо украшала небольшая подстриженная бородка, а так же пышные каштановые усы – и такие же брови, под которыми где-то в глубине терялись глаза. Терялись – точно вовсе их не было. Не разберёшь – светлые ли, тёмные. Однако – смотрел он внимательно, и Лала это чувствовала. Взгляд нельзя не чувствовать. Даже такой быстрый взгляд. Даже такой осторожный. Даже такой – что вроде и нет его. Только тайная искра вспыхивает из-под гущи бровей – и мигом гаснет. Странным он казался – её благодетель. Но другого сейчас у неё не было.
Довольно церемонно поддерживал он её под руку. И весьма любезно. А только – не ощущалось в его руке – подлинной заботы, какую ни с чем не спутаешь. Какую безошибочно улавливала девушка среди близких. Когда опекал её брат. Когда Стах касался ладонью…
Боже мой! Разве сравнишь ту ладонь – с этой, чужой и равнодушной?! Холодная и бестрепетная – была она тонкой и, пожалуй, интересной… Необычная для мужчины рука… небольшая, изящная, бледная… Такой руке очень подходит этот рукав лилового бархата, что высунут из прорези дорогой соболей шубы, небрежно наброшенной на расшитый серебром кафтан. Под стать кафтану и верх соболей шапки – серебряно-лиловой парчи. Ах, даже и сапоги отделаны лиловым?! Всё удивительно красиво! Что и говорить – господин!
Лала ещё раз убедилась в этом, когда к ним подъехали нарядные крытые сани, выстланные мехами, приоткрыв которые он пригласил её внутрь.
– Я с большим уважением отношусь к вашему славному роду, – мягко промолвил господин, садясь с ней рядом, – и мне тем более приятно видеть у себя в гостях его представительницу… да ещё такую красивую…
– Красивую… – уныло подумала Евлалия, – кому это нужно?! Одни неприятности! Какое странное положение! Брат извёлся в поисках, а я сижу рядом с незнакомым человеком и еду к нему в дом… Но что же делать?!
Вскоре сани подъехали к настоящим хоромам. Островерхие крыши многочисленных башенок и теремков, нагромождённых в нарядной причудливости, тонули в пышных снегах. А столпотворение служб за высоким бревенчатым забором и вовсе не видать было под снеговым завалом.
Тут Евлалия впервые решилась задать нескромный вопрос:
– Кто ты, благородный господин?
Он улыбнулся сладко, с игривой иронией:
– Не надо спрашивать. Скоро ты обо всём узнаешь. А пока, – он галантно подал руку, – я провожу тебя в покои, где тебе окажут все необходимые услуги.
Едва Лала ступила на высокое крыльцо, её окружила стайка резвых девиц. Как ворох пёстрых цветов. Ничего с разлёту не разберёшь. Щебет да смех. Тут же подхватили под руки и потащили за собой. Не противясь, девушка повлеклась с ними – и, после множества галерей и переходов, неожиданно оказалась в бане, с паром и вениками, где те же девицы поснимали с неё и шубку с платками, и валенки.
– Пару! Жару!
– А чтоб не простыла с зимнего пути!
– А чтоб мягкой те быть да томлёной!
Девиц понабилось около десятка, и все они были похожи друг на друга, все хорошенькие, задорные – и одновременно было в лицах такое… – точно сковала тупая усталость. Иногда прорывалось оно – и Лала ясно читала: безнадёжность, скука, пустота… И это тревожило. И отвращало. Ни о какой дружбе ни с одной из них не могло быть и речи – Лала почувствовала это сразу. Девицы насмешливы, глазами поблескивают, шушукаются. А только от них не отделаешься. Они здесь хозяйничают, и Лала вынуждена подчиняться. В конце концов – надо дотянуть до утра… Господин обещал…
Лала задумалась. Обещать – обещал… А только – странный господин. И девицы странные.
Девицы суетились вокруг больших сундуков, озабоченно поглядывая на Лалу. Одна из них наклонилась и бесцеремонно ухватила её за щиколотку.
– А туфельки, похоже, не подберём! – изрекла. – Что-то нет ничего на такую ножку.
– И не надо, – осмелев, молвила Евлалия. Развязывая кожаный мешочек, привешенный к поясу, где носила подаренные Стахом башмачки, пояснила:
– Я, считай, прямо из церкви. Гназды церкви топят, и валенки можно скинуть в притворе.