Второй Шанс

Легко описать согласное звучание двух голосов, но как описать их сражение?

Соловей, пытающейся своей трелью покрыть рев урагана?

Да, эта битва казалась безнадежной. Вот только как бы ни был силен и стар этот ураган, он был темен, мертв и тяжел. А соловей – звонок и заливист. Лезвие бритвы, кромсающее душную ткань. Звук флейты чисто и хищно взмывал вверх, атакуя густую песнь изваяния.

Я не смогла понять, в какой именно момент оно потеряло свою жуткую власть надо мной и что такое странное случилось с туманом. Плотная мгла вокруг меня рассеивалась скоро и неудержимо, словно каждая нота флейты отнимала у нее часть силы. Моя голова носилась кругами, словно маленький шарик в игорном доме, звуки прибивали к земле, и я упиралась ладонями, даже не чувствуя холода от промерзлого камня.

И вот все застыло, стихло и погасло. Вокруг меня сгустились вполне обычные зимние сумерки, высыпали звезды. Древняя цитадель все так же тянулась башенками к небу. Исчез только туман, и теперь я увидела, что долина просто наполнена была самыми разнообразными статуями, вроде той, что только что стращала меня… Я едва сдержала крик запоздалого ужаса, но они все выглядели вполне безобидно. Моя же угнетательница исчезла, точно ее и не было.

А буквально в двух шагах от меня я увидела Басха и Святошу. У ученого было совершенно потерянное лицо, обеими руками он зажал уши, рядом валялась его драгоценная сумка. А Святоша… Святоша лежал навзничь, настолько бледный, что это было заметно даже в спустившемся полумраке, и лицо у него было в крови. У меня внутри все оборвалось.

Чуть не разбив себе нос, я рванулась туда. Кровь у моего напарника шла и изо рта, и носом, и из ушей, пачкая волосы и снег. Кожа была холодная и белая, точно мрамор. Дыхание лишь слегка угадывалось. На шее пульсировала жилка.

— Очнись! – я бессильно вцепилась в его воротник, не зная, что делать. – Очнись, скотина! Слышишь меня?!

Веки Святоши оставались сомкнуты, а на лице проступала странная, страшная расслабленность, словно с каждым слабым, неуловимым выдохом, с каждой каплей крови от него в этом мире оставалось все меньше. В моем горле, точно острая кость, застряла ярость. Где вы, знания? Где вы, персты судьбы и знамения, тогда, когда в вас нуждаются сильнее всего?!

Пытаясь сделать хоть что-то, я приподняла его голову, чтобы он не захлебнулся собственной кровью, положила к себе на колени, нащупала его совсем уж ледяную, почти синюю ладонь и стиснула ее, отчаянно желая… чего? В один миг изучить и освоить азы целительства, до которых в Адемике не была даже допущена? Поделиться с ним своей собственной жизнью? Да хоть бы и так! Хоть так! Если бы можно! Если бы знать, как…

Он не ощущал моих пальцев, цепляющихся за его руку, не ощущал моего рукава, которым я пыталась вытереть кровь. А над нами стоял остолбеневший, тяжело ссутулившийся Басх с окаменевшим лицом, на котором было написано полное бессилие. Сумерки стали совсем густыми, и лицо Святоши было в них черно-белым, а я перестала различать его черты за тяжелыми слезами, которые жгли мне глаза и щеки.

— Так, а ну-ка… — на мое плечо легла неожиданно теплая рука. – Дай взглянуть, девочка. О-хо-хо, как нехорошо получилось…

Я подняла голову и тупо уставилась на закутанного в меховой плащ пожилого мужчину, который склонился над Святошей вместе со мной. Яркие, точно весенние звезды, голубые глаза смотрели на моего напарника с неподдельным огорчением.

— Какое отчаянное сопротивление, какая сила… Ну-ка, убери руку, девочка…

Сморщенная, но не казавшаяся слабой ладонь в шерстяной митенке легла на лоб Святоши, и пальцы старца мгновенно оделись теплым золотистым сиянием. Блики потекли по мраморной коже, возвращая ей – какое счастье! – тепло и цвет. Лицо напарника по-прежнему выглядело страшно, но теперь кровь перестала течь жутким ручьем.

Про свои слезы я того же сказать не могла: они хлынули еще сильнее, и я поняла вдруг, что реву в голос.

— Ну, не надо, — рука в митенке потянулась неожиданно к моей щеке и погладила. – Все будет хорошо теперь. Слышишь?

Старец поднялся и выпрямился. Это был человек, не согнутый годами. Плащ не мог скрыть косую сажень в его плечах. Седые волосы были стянуты в тугую косу, как и недлинная, аккуратная борода, а взгляд был ясен и остер. На поясе старца висела флейта.

— Да, магия многого не может объяснить, — сказал он задумчиво, — но многое может исправить.

— Кто вы?.. – потрясенно спросил Басх раньше, чем я вообще задалась таким вопросом.

— Это сейчас не так важно, как нужда поскорее доставить этого юношу в тепло. Помогите мне сделать это поскорее, а там уже я обещаю вам любые ответы.

Никому не нужно было повторять дважды…

…Как же уютно трепетал огонь. Это было почти то самое, почти тот домашний уют, о котором так давно мне мечталось. Пещера, куда нас привел старик, располагалась на самом краю долины, точно напротив эльфийской цитадели. А внутри был очаг и душистые травы, мягкие шкуры и похлебка. Нагромождение каких-то фолиантов в углу. Глиняные таблички. Рисунки на стенах…

Шкурами устлан был почти весь пол. От сапог можно было избавляться прямо на входе. Не было ничего, что можно было бы счесть кроватью, но хозяин, похоже, вел довольно суровый образ жизни. Были два плоских валуна разной величины – вероятно, стул и стол. Под потолком висели пучки растений.

Святошу мы уложили рядом с очагом, и старик сам смыл кровь с его лица талой водой из самодельной кадки. Затем он поставил на огонь котелок и, пока мы с Басхом опустошали им же врученные плошки с крепкой тюрей, принялся варить какой-то напиток с очень терпким и острым ароматом. Назвался он Ганглери.

Я чувствовала себя совершенной развалиной, и только беспокойство за Святошу отвоевывало меня у мягкости шкур. Хотя тревожиться было, похоже, уже не о чем: напарник выглядел не умирающим, а просто мирно спящим. Но пережитое было столь ярко и жутко, что я не хотела думать об этом даже ради того, чтобы понять.

Я была слишком утомлена, чтобы спрашивать, но Басха еда просто-таки вернула к жизни. И, едва уничтожив тюрю, он напустился на хозяина с вопросами. Я бы на его месте побоялась, конечно: слишком мало гостеприимный Ганглери был похож на добрых отшельников из сказок, которые кормят-поят, а потом вручают герою волшебный клубочек. В нем больше было от воителя, чем от мудреца.

Хотя успокаивать он умел блестяще. Это я прочувствовала сполна на себе.

— Что это все-таки за статуи? – Басх все дергал за нос удачу. – И этот странный туман… откуда он взялся?

— Остатки эльфийской армии, вестимо, — ответил Ганглери добродушно, мешая свое варево. – То, что они собирались пустить в ход, но не успели. Боевые големы. Их задача должна была состоять в том, чтобы взводы человеческих армий попросту бросились на собственные мечи.

Меня передернуло.

— Я тут слежу за ними; к несчастью, я так и не понял, как можно их успокоить, но, в общем, мне удается поддерживать в долине мир. Играю им на флейте. Тут пришлось отлучиться… ну, они и начали колобродить без присмотра. Отчасти это моя вина, что так вышло, — он кивнул в сторону мирно сопящего Святоши. – Уж исправил, как мог, простите старика. Бедняга… Кто же знал… Вас я легко успел спасти именно потому, что вы их власти поддались. А он оказался способен сопротивляться. Таких они просто перемалывают, ломают. Ну, ничего: с ним все будет хорошо.

— Вы исцелили его? – я решилась, наконец, разжать челюсти.

— Не совсем, — Ганглери потер подбородок. – Вернее будет сказать, что он исцелит себя сам. Я просто помог его телу обратиться к спящим силам. Мы всегда можем больше, чем нам кажется. Завтра буду поить его ягодой паней и дцатисилом. Ему потребуется дня три, чтобы полностью восстановиться, по моим расчетам. Еще и сильнее прежнего станет, — тут Ганглери почему-то подмигнул мне.

— Мы никак не ожидали, что здесь может кто-то жить, — сказал Басх. – Давно вы тут поселились?

— О, да. Я такая же руина, как и все здесь. Разве что мхом не зарастаю. Может, поэтому големы и принимают меня за своего.