Завещание обжоры

На лице Елизаветы проступило страдание.

– Может, всё-таки после ужина?

Гай презрительно оглядел лица.

– Всем так не терпится…

И тут заговорили все и разом, начали наперебой уверять друг друга, что это совершенно не так, что никто даже не думает сомневаться, Фридрих Андрей неоднократно сам говорил и обещал, я уверен, оглашение завещания – это формальность, которая только закрепит то, что все и так давно знают!

– Ну, хватит! – Натали отшвырнула вилку. – Елизавета, завещание с тобой?

– Ну, конечно, – туча на лице Лизы стала грозовой.

– Тогда огласи.

– Да, – вздохнул Вольф, – как это ни печально, но это только Фридриху Андрею можно больше не думать о земном… Нам, грешным, приходится…

Алексей поднял вверх палец:

– Осознание греха – первый шаг к покаянию.

– Или к повторению, – вставил Иржи.

Оливия засмеялась.

Лиза с трудом справилась с замочком сумочки, Вольф ей помог, желая только одного: чтобы никто не заметил, что Лиза пьяна. Наконец, она выдернула зацепившуюся папку, при этом из папки вылетели листки. Вольф помог собрать, уложить в папку, которую Лиза уже раскрыла, встала и, на всякий случай опираясь свободной рукой на спинку стула, начала читать:

– «Я, господин Фридрих Андрей де Шай, проживающий по адресу Гоголь-штрассе, сорок три, находясь в твёрдом уме и трезвой памяти, настоящим завещанием делаю следующие распоряжения».

– Очевидно, завещание писалось ранним-ранним утром, раз в трезвой памяти, – Оливия попыталась пошутить, но на неё никто не обратил внимания, даже Иржи чуть заметно раздражённо мотнул головой.

А Елизавета продолжила:

– «Я завещаю дом, находящийся на Гоголь-штрассе, сорок три, с кухней и погребом, принадлежащий мне по праву собственности, на основании сто шестьдесят третьей статьи ГК СТ, своей жене, госпоже Натали Валентине де Шай и приёмному сыну, господину Гаю Смиту, с возложением на госпожу Натали Валентину де Шай опекунских обязанностей по отношению к господину Гаю Смиту до достижения им совершеннолетнего возраста».

– Нечего было и сомневаться, Гай, – сказала Натали.

Гай закрыл глаза и стал устало тереть лоб.

– Никто не должен сомневаться во Фридрихе Андрее! Я вот, например, совершенно не сомневаюсь, – Вольф поправил свой шейный платок. – Я готов даже спорить с кем угодно на какую угодно сумму, что картины отойдут галерее.

– Решил подзаработать на пари, Вольф? – улыбнулся в тридцать два зуба Иржи.

– «Я завещаю также все рестораны сети «Еда от де Шая», расположенные по всей Северной Тонге, исключая ресторан «Оливия», своей жене, госпоже Натали Валентине де Шай и приёмному сыну, господину Гаю Смиту, с возложением на госпожу Натали Валентину де Шай опекунских обязанностей по отношению к господину Гаю Смиту до достижения им совершеннолетнего возраста».

Оливия взвизгнула с набитым ртом и неразборчиво сказала что-то радостное.

– Что? – переспросил Алексей.

Но Иржи только махнул на него рукой, мол, не обращай внимания.

– «Ресторан «Оливия», находящийся на Гегель-штрассе, пятнадцать, с кухней и погребом, я завещаю своей дочери, госпоже Оливии Бедржих, пусть съест его хоть целиком!»

Оливия возвела глаза к потолку, сложила молитвенно руки и прошептала:

– Спасибо, папочка!

– Там так и написано? – удивилась Натали. – «Пусть съест целиком»?

Елизавета кивнула.

– Странная какая-то формулировка. Не очень… как это… юридическая…

– По нашим законам, – пояснила Елизавета, – такие формулировки допускаются в завещаниях. При толковании смысла они просто игнорируются.

Натали пожала плечами и сделала Елизавете знак, позволяющий продолжать.

– Госпожа Мария, надо поесть, – успела вставить Шур а. – Вот рагу. Там постное масло. Ничего животного.

– Спасибо, Шура. А вы почему не едите? Стесняетесь?

– Нет, ну, что вы, госпожа Мария! Я просто напробовалась, пока готовила!

– «Я завещаю пятьсот тысяч тόнгеро наличными своему сыну, падре Алексею де Шаю и пятьсот тысяч тόнгеро его жене, госпоже Марии де Шай с тем, чтобы они распоряжались этими деньгами по их усмотрению».

– Целый миллион! – Алексей не сумел сдержать ликования, но тут же взял себя в руки, пояснил: – В конце жизни он все-таки подумал о страждущих…

– Он подумал о тебе, своём сыне, – Иржи смотрел на священника с жалостью. – Вряд ли он был бы очень доволен, если б узнал, что ты собираешься раздать миллион бедным.

– Он знал. Я от него не скрывал. Выпью, пожалуй, красного вина. Машенька, хочешь?

Мария, преданно улыбнувшись, кивнула.

– «Я завещаю концертный зал «Гайдн», расположенный на Ганди-плаза, один, с рестораном и баром, своему зятю, господину Иржи Бедржиху, чтобы ему было, где давать концерты».

– Ах, какая приятная неожиданность! – воскликнул Иржи, копируя интонации Алексея. – В конце жизни господин де Шай понял, что музыка в его семье никому на хрен не нужна! Ну, кроме меня… Выпью, пожалуй, водки! (Оливии) Будешь?

Оливия, смеясь и жуя, отказалась от водки жестами: рот у неё, как всегда, был занят.

– Шут и дурак! – не выдержал Алексей.

Иржи показал Алексею рожу.

– Это одно и то же, – автоматически прокомментировал Вольф. Он напряжённо вслушивался в то, что читала его жена.

– «Я завещаю охотничий дом, расположенный на Гендель-стрит, двадцать семь, с садом, огородом, погребом и всеми прилегающими территориями, в равных долях моим верным друзьям и служащим господам Рейнальдо Халкомедýса и Шуре Халкомедýса. Спасибо, друзья!»

– Святой человек! Святой! – Шура была растрогана.

– Не преувеличивайте, – осадила её Натали.

– «Я завещаю кондитерскую фабрику, расположенную на авеню Рагно, шестьдесят, многолетнему другу семьи, нотариусу, госпоже Елизавете Вульф, пусть обогащается на сладостях, её кислое лицо нуждается в этом!»

– А вот это бестактно, – оценил Иржи. – Хотя и в духе Фридриха Андрея!

– Могла бы этого и не читать, – тихо сказал жене Вольф.

– Нет, – со странной интонацией, внезапно дрогнувшим голосом ответила Елизавета, – я должна прочесть всё. «Свою коллекцию картин, так называемых, «малых голландцев де Шая» я завещаю искусствоведу, другу семьи и просто душевному человеку, господину Вольфу Вульфу. Пусть поступает с ней, как ему заблагорассудится: пусть отдаст в Национальную Галерею, продаст или оставит себе».

– Я был уверен! – Вольф вскочил. – Это народное достояние!

– Есть варианты, господин Вульф. Есть варианты…

Вольф с большим достоинством взглянул на Иржи:

– Как я не сомневался в господине де Шае, так и вы можете не сомневаться во мне! Всё до последней картины отправится в Национальную Галерею!

– Доходов от Лизиной фабрики хватит и на двоих, – Оливия специально подначивала Вольфа, очень ей нравилось, как смешно сердился этот кругленький, пухленький, слегка жантильный искусствоведик.

– Если ты станешь нашим постоянным клиентом!

Оливия залилась смехом и похлопала Вольфу в ладоши: оценила шутку. Иржи улыбнулся жене:

– О! Уже «нашим»! Быстро!

Вольф отвернулся, презирая чету Бедржих.

– «При составлении и удостоверении настоящего завещания присутствует по просьбе завещателя в качестве свидетеля господин Рейнальдо Халкомедуса. В его обязанности будет входить исполнение и контроль над осуществлением дополнительного условия данного завещания».

Шура удивлённо взглянула на Рейнальдо:

– Ты там присутствовал, Нальдо? Почему? И почему молчал?

– Меня попросил господин Фридрих Андрей.

– Не знал, что вы были так близки с отцом, Рейнальдо, – с неудовольствием произнёс Алексей.

– Поверьте, эта обязанность – не слишком приятна…

– Нет, какой же все-таки благородный, добрый человек был Фридрих Андрей де Шай! – Вольф снова рассматривал картины, которые, как он теперь уже был уверен, займут своё достойное место в галерее. – Ведь, как я понимаю, все мы получили, что хотели, верно?

Оливия, дожёвывая рыбный мармелад, закивала.