Завещание обжоры

– Конечно, господин Иржи.

– А мне – вина! – крикнула ему вслед Оливия.

– Давайте, Рейнальдо! – Елизавете всё труднее было держать себя в рамках приличий. – Возвращайтесь с водкой и садитесь!

Рейнальдо кивнул и вышел, а Елизавета, состояние которой уже приближалось к опасной черте, прицепилась к Шуре:

– А вы почему не садитесь?

– Ой, я не буду.

– Нет, мы договорились!

– Да не буду я!

– Так не пойдёт! Я же сказала! Рейнальдо вон тарелки принёс!

Все стали шумно уговаривать повариху сесть за стол, Шура отмахивалась.

– Сядьте, Шура, – приказала Натали. – Вы что, не видите? Лиза не отстанет.

Повздыхав и поохав, Шура всё же села рядом с Оливией, тут же начав подкладывать ей на тарелку салат «Вербное воскресенье» из перловки с побегами бамбука, вымоченными в соевом соусе.

– О! Вот и муж ваш вернулся! – Елизавета попыталась встать, но её ноги подкосились. – Рейнальдо! Садитесь к нам! Давайте! Шура уже сидит…

Рейнальдо кинул недовольный взгляд на Елизавету.

– Что? – с вызовом спросила Елизавета.

Рейнальдо покачал головой и отвернулся.

– Ну и всё! Давайте, налейте себе и кому там ещё? Иржи… И садитесь.

Рейнальдо сел, а Иржи с полной рюмкой водки встал. Все подняли свои рюмки, бокалы, стаканы: Мария и Алексей пили какой-то сок.

– Ну, что ж… – сказал Иржи. – Лучше, чем Гай, я всё равно не скажу. Поэтому просто. Ты был не плохим человеком, де Шай! Пусть земля тебе будет пухом!

Все выпили не чокаясь. Иржи сел. Некоторое время все молча стучали вилками. Оливия наклонилась к Шуре и попросила её передать ей ещё салатику, Вольф тихонько попросил жену съесть хотя бы пирожок, но она отказалась.

– Почему?

– Просто не могу, – поморщилась Елизавета.

Вольф нахмурился.

Натали наблюдала за тем, как Гай чистил апельсин.

– Почему ты не ешь? Знаменитое Шурино сладкое рагу!

– Не хочу… Я лучше фруктов.

– В этом есть своя логика, – усмехнулся Иржи, – провожать обжору обильным и очень вкусным ужином.

– Фридрих Андрей был не обжорой, а гурманом! Вы понимаете разницу?

– Вольфик, не кипятись, – Иржи махнул на искусствоведа вилкой. – Когда я говорю «обжора», я вовсе не стремлюсь оскорбить его память. Он был обжорой милым, обаятельным и убеждённым.

– Я бы даже сказал, профессиональным, – слегка улыбнулся Гай и положил в рот апельсиновую дольку.

– Мы его ещё не провожаем, – решил поддержать разговор Алексей. – Он ещё не похоронен.

– Да! Кстати, я хотел спросить, а почему? – Гай обратился к Лизе. – Почему понадобилось завещание оглашать до похорон? Разве это принято?

– Да, как правило, оглашают после… – ответил Алексей. – Но это обычай, который вряд ли закреплён законодательно.

– Не закреплён, – подтвердила Елизавета. – К тому же… в данном случае… так поступить было необходимо…

– Почему? – глаза Иржи смеялись. – В завещании нас ждут сюрпризы?

– Ждут, – пьяно кивнула Лиза.

Иржи изобразил удивление:

– Неужели он все своё состояние спустил на благотворительность?

И тут Вольф не выдержал, засмеялся. Пошла цепная реакция, и вот все, кто только что оплакивал Фридриха Андрея и пил не чокаясь, смеялись шутке Иржи. Смеялись легко, открыто, радостно, даже Алексей улыбнулся и хрюкнула Мария: видно шутка Иржи Бедржиха была очень удачна, благотворительность и де Шай – это две вещи не совместные. Лишь Рейнальдо и Елизавета остались мрачными. Ну, Рейнальдо, наверное, по должности держал серьёз даже сегодня, когда его вопреки правилам пригласили за стол. А Лиза? Лиза лишь обводила мутными глазами смеющихся с каким-то странным злорадством.

Веселье в доме де Шаев наблюдал репортёр из «Полишинеля» с холма. Он установил фотоаппарат с длинным объективом на штатив и смотрел теперь через него, хлебая из миски. Увидев всеобщее веселье за столом, он мгновенно включил телефон и твитнул: «Ужин у де Шаев по расписанию, несмотря ни на что. Они уже смеются. Быстро! Хотелось бы знать, что они обсуждают!» Подняв глаза от телефона, репортёр заметил странный блик, исходящий от старой водонапорной башни, что высилась метрах в пятистах, на соседнем холме. Заинтересовавшись, репортёр навёл бинокль на место блика и оторопел: из окна башни высовывалась довольно далеко девушка, вытянув руку в сторону особняка де Шаев. В руке она держала странный прибор с антенной.

Корреспондентка винтажного бумажного издания «Тонгейские вести» навела на дом де Шаев подслушивающий на расстоянии прибор. Но то ли прибор был неисправен, то ли расстояние слишком велико, прибор выдавал только отдельные разрозненные слова, произносимые механическим голосом: «Благотворительность… Фридрих Андрей… недостатков… завещание…» Корреспондентка отложила прибор, вытащила телефон, набрала номер.

– Алло? Филипп? Слышишь меня? Да, здесь. Они говорят о завещании. Да, я совершенно уверена. Слушаю дальше!

В глаз ей вдруг что-то блеснуло с соседнего холма. Она вскинула взгляд и увидела репортёра «Полишинеля». Тот опустил бликнувший бинокль и подмигнул симпатичной спортивной такой, явно много повидавшей, но ничего не утратившей коллеге. Она одарила его презрением: слишком уверен в себе, хоть, конечно, и хорош собой. И, судя по палатке, костру и похлёбке (у корреспондентки тоже был бинокль), бывалый, много умеет.

Отсмеявшись, Вольф вытер глаза и помотал головой:

– Нет, конечно, этого Фридриху Андрею, наверное, никогда бы не пришло в голову.

– Я полагаю, нам беспокоиться не о чем, – рассудительно проговорила Натали. – У Фридриха Андрея было много недостатков, можно даже сказать, пороков, но нас он любил. И был, в общем-то, неплохим человеком…

– И мы его любили, – перебила Шура, и тут же спохватилась, увидев недовольство Натали. – Ой, простите, госпожа Натали Валентина! Я только хотела сказать, что мы тоже любили его, несмотря на странные забавы и на то, что готовить ему приходилось много.

– Ещё бы! С таким брюхом! – прожевала Оливия.

– Что бы ни было в завещании, – сказал Алексей, – я свою долю отдам страждущим. Вы даже не представляете, как много в благополучной вроде бы Северной Тонге нищих! Я считаю просто недопустимым позволять себе жить в таких хоромах, скупать дорогие картины, в то время как…

Вольф встрепенулся:

– Картины он обещал передать в национальный музей Северной Тонги! Картины принадлежат искусству!

– Но они недёшевы, – заметил Иржи.

Вольф поджал губы:

– Мне они не нужны. Музею!

– Всё, что нужно мне, – мечтательно сказала Оливия, поигрывая ложечкой, – это маленький ресторанчик на Гегель-штрассе, который папа когда-то для меня и открыл.

– Обжора, дочь обжоры, – ласково сказал Иржи жене.

– И где он умер, – Алексей не хотел, чтобы Оливия об этом забыла.

– Проект памятника уже разрабатывается. Прямо там, в ресторане. Отец сидит за столом, приветственно подняв бокал с вином.

– Всё-таки кое-что возьмите себе, – сказала Натали, доверительно глядя в глаза Марии. – Хотя бы на медицинское обследование. Тебе уже тридцать пять, Мария…

– Мама, – Алексей был недоволен.

Мария поджала ненакрашенные губки:

– Если Господь детей не дал, значит, так тому и быть.

– Господь дал нам медицину, – вздохнул Иржи. – И не пользоваться ею – святотатство.

– Был бы у нас с Нальдо маленький домик где-нибудь на окраине, где виноградники, – что нам ещё надо?

– Я уверена, Шура, что Фридрих Андрей вам с Рейнальдо что-нибудь оставил, – Натали всё пыталась поставить на место прислугу, сидящую за одним столом с ней.

Шура смутилась.

– Так… я ничего… просто… госпожа Лизавета говорила…

– Но вы всё-таки погодите, – продолжила Натали. – Вы нам ещё пригодитесь здесь!

Гай проницательно посмотрел на Натали:

– А ты так уверена, что дом он оставил тебе?

Натали посмотрела на Гая со злостью, а над столом повисла неловкая пауза. Иржи попытался сгладить:

– Ну, чего гадать? Надо взять да посмотреть!