Страница 5 из 9
Она мечтает о том, чтобы стать Евой в новом Эдеме благочестивой учености, но к своему смятению узнает, что Казобон не способен разделять ее истинные интересы и что вместо интеллектуального и духовного содружества она должна удовлетворяться духовным и интеллектуальным одиночеством. Это трагедия обособленности, и Казобон тоже несчастен, так как блаженство, которое он мечтал найти в браке с молодой и прекрасной женщиной, от него ускользнуло. Он слишком стар и слишком закоснел в привычках своей по-монашески одинокой жизни. От человеческого в нем осталась только способность ревновать, и это большое достижение для писателя – создать такой захватывающий роман на столь приевшуюся тему: брак между неподходящими друг для друга людьми. С какой проницательностью они изображены Джордж Элиот – с их индивидуальным самосознанием, беспомощными попытками поступать как должно, утраченными надеждами, с их опасениями и заблуждениями, недаром у нас появляется чувство, словно мы их знаем гораздо дольше и глубже, чем любую другую несчастливую пару во всей викторианской литературе. И хотя они изображены без прикрас, но такими, какими люди являются на самом деле, автор ни на минуту не утрачивает к ним милосердия.
Когда ему было двадцать девять, Арнольд Беннетт отметил в дневнике: «Самая главная черта по-настоящему великого писателя это всеобъемлющее, как у Христа, сочувствие». Джордж Элиот сочувствует Казобону даже тогда, когда он пытается заставить Доротею дать обещание, обрекающее жену на рабскую покорность ему и после его смерти. Он составляет завещание, по которому она лишается наследства в случае, если когда-нибудь выйдет замуж за его племянника с богемными привычками Уилла Ладислава, но, пренебрегая наследством, Доротея обретает счастье с возлюбленным. Однако, именно к способному на низменный поступок пожилому педанту, потерпевшему крушение и в науке, и в браке, читатель проникается большей симпатией. Невозможно забыть ту последнюю, потрясающую сцену, когда в саду он ждет жену: она должна вот-вот придти и пообещать повиноваться ему даже после его смерти и – умирает прежде, чем она подходит, чтобы возвестить о своем решении.
Однако в романе «Мидлмарч» повествуется не только об одном несчастливом браке. Есть здесь и другая история, и вряд ли менее интересная – история молодого идеалиста, доктора Лидгейта с его страстным желанием реформировать врачебное дело, и хорошенькой юной его жены Розамонд, которая своей мещанской суетностью разрушает идеалы мужа и превращает его в банального ловца доходного и престижного благополучия. Здесь Джордж Элиот проявляет глубокое знание человеческой натуры, и, хотя Розамонд заслуживает осуждения и, по сути дела, осуждена, мы, тем не менее, испытываем к ней симпатию будто к хорошенькому животному, что ведет себя соответственно собственной природе. Есть и третья любовная история в этом романе, хотя она более обычна, в которой Мери Гарт, с ее милым и самоотверженным характером, делает из безвольного Фреда Винси настоящего человека, но главное в романе – замечательный образ несгибаемого, надежного рабочего Калеба Гарта, отца Мери.
Роман «Мидлмарч» – мир, населенный и другими, отлично выписанными персонажами, и это восхитительный старый болтун, дядюшка Доротеи, мистер Брук, ее сестра Селия, симпатичный сельский поклонник Доротеи, сэр Джеймс Чэттем, который потом женится на Селии; добродушный и щедрый священник, достопочтенный Фэйрбразер, который пополняет свой крошечный доход игрой в вист, и жадные родственники старика Физерстона, собирающиеся вокруг его смертного ложа в надежде унаследовать большие деньги. А желая нас поволновать, автор представляет нам образ лицемера-диссентера, косвенно повинного в убийстве.
Джордж Элиот, по-видимому, оттолкнула многих читателей, заподозривших ее в желании читать им проповеди, но, проповедница или нет, она доказала романом «Мидлмарч», что является великой повествовательницей, не лишенной к тому же ненавязчивого юмора. Ну а что касается тяготения к проповеди, то давайте вспомним ее слова из письма к Чарльзу Брею: «Если искусство не способствует расширению сферы человечности и сострадания, оно бездейственно с точки зрения морали: не раз с болью в сердце я убеждалась, что наши взгляды – плохие узы связи между людскими душами и единственное, чего бы мне хотелось достичь моими произведениями так это, чтобы читатели яснее представляли и острее чувствовали скорби и радости тех, кто отличается от них во всем, кроме самого главного: все мы человеческие существа, которым свойственно бороться и ошибаться».
Генри Филдинг
Мальчиком, живя еще в Белфасте, я часто захаживал в Библиотеку «Лайнен Холл», где читателям разрешалось самим брать с полок книги, чтобы почитать их дома. Был там и один, вечнозапертый, шкаф, книги из которого можно было получить только с разрешения библиотекаря: «мораль у них сомнительная, что если они попадут не в те руки?» Среди них значились романы Ричардсона и Филдинга.
Сегодня, когда взгляды на мораль и нравственность изменились, «Приключения Тома Джонса, Найденыша» считаются произведением совершенно безвредным и даже полезным, однако наши предки-викторианцы проявляли бóльшую ответственность во всем, что касалось нравственного воспитания юношества и многие из них бывали обеспокоены тем соображением, как бы молодой обаятельный распутник Том Джонс не сбил их сыновей с путей праведности.
Однажды Дж. М. Дент[23] поведал мне, что испытывал большие сомнения насчет «допустимости» этого романа в Публичную Библиотеку и только посоветовавшись с доктором богословия, Р.-Ф. Хортоном и заручившись его одобрением согласился на подобный «допуск».
Нам, однако, незачем порицать викторианцев за боязнь, как бы сомнительные книги не оказали вредоносного влияния на молодежь, тем более, что и сам Филдинг отчасти разделял подобные опасения. В одном из своих эссеев, опубликованных в «Журнале Ковент-Гарден», он рекомендовал читателям «всемерное воздержание от скверных книг: я самым убедительным образом умоляю многих юных читателей избегать знакомства с книжными новинками до тех пор, пока они не получат одобрения какого-нибудь мудрого и образованного человека. Такую же осторожность рекомендую проявлять всем отцам, матерям и опекунам: «Дурные связи развращают добрые нравы» – повторил Св. апостол Павел вслед за Менандром, сказавшим: «Дурные сочинения развращают одновременно наши нравы и наши вкусы».
Говоря о «дурных» книгах, Филдинг имел в виду не только сочинения бездарные и глупые. Он подразумевал при этом произведения и двух гениальных писателей. Воздав хвалу Шекспиру и Мольеру, Филдинг продолжает: «Были однако и авторы, не лишенные таланта, кто так скверно им распорядился, что если бы их сочинения попали в руки палача, тот бы сжег их и ни один добродетельный человек не пожалел бы о такой утрате. Не побоюсь назвать среди них произведения Рабле и Аристофана, ибо, если будет мне позволено свободно высказать свое мнение, оба эти автора совершенно явно замышляли предать осмеянию всё здравомыслящее, благоприличное, добродетельное и священное, что есть в нашем мире».
Тем не менее, если мы согласны, что книги могут оказывать не только хорошее, но и дурное воздействие, то ведь не так легко решить, какие именно из них хороши, а какие плохи. Книга, которая лишь воспламеняет телесные страсти одного читателя, может, напротив, воспламенить возвышенными чувствами сердце другого. К тому же не надо забывать, что на свете существуют не только плохие книги, но и дурные читатели.
Если, подобно Филдингу, судить о книге с моральной точки зрения, то мы должны ожидать от нее лишь благотворного влияния, то есть, ее цель – делать человека гуманнее, углублять его здоровое представление о жизни и укреплять духовные силы, хотя доктор Джонсон[24], очевидно, не согласился бы с тем, что роман «Том Джонс» отвечает какому-либо из этих пожеланий.
23
Дент, Джозеф Мэлэби (1849–1926) – издатель, первым предпринявший публикацию серии литературных памятников.
24
Джонсон, Сэмюел (1709–1784) – английский писатель и лексикограф, создатель «Словаря английского языка» (1755), автор философской повести «Расселас, принц Абиссинский» (1759), знаменитых «Жизнеописаний выдающихся английских поэтов» (1779–1781).