Страница 49 из 62
Эпизод 23: Странности бытия
Не говори – это неопределённость, назови это удивлением.
Не говори – это небезопасность, назови это свободой.
Ошо «Храбрость»
Почему мне так неуютно в этом городе?
Всегда было неуютно, сколько бы раз я сюда не приезжала. И сейчас неуютно.
Потому что он велик и суетлив? Нет. Не причина. Лондон больше и суетливее. Может быть потому, что мои прошлые визиты сюда сопровождались серым промозглым дождём и пронизывающим ветром? Но по статистике синоптиков Биг-Бен гораздо чаще тонет в сыром тумане, чем звездочки Кремля. Вечные автомобильные пробки? Можно подумать, в Лондоне перемещаются телепортацией. Всё не то.
И воро́ны – наглые, унылые, каркают и каркают, перелетая с ветки на ветку, создавая иллюзию их значимости и твоей незначительности, их вопиющий душераздирающий «каррр» неоспорим и звучит как приговор.
Унылое место. Тоскливо…
Так я размышляла за чашкой чая, сидя за столиком в кафе аэропорта Шереметьево в ожидании рейса на эНСК, нервно болтая ногой (никогда не замечала за собой такой нелепой привычки), наблюдая взлётно-посадочный пейзаж за стеклом, обильно поливаемый дождём. Ещё три часа вялиться здесь. Хорошо, что наш рейс отсюда же и не пришлось тащиться через город, дождь и пробки в другой аэропорт. И, вообще, весна на дворе, а дождь как осенью – холодный и грустный.
Хитросплетения мыслей довели меня до того, что я услышала, как чей-то противный голос ехидно вопрошал (меня что ли?): «А любишь ли ты свою родину, подруга?». «Дурацкие вы вопросы задаёте, господа», – отвечала «что ли я», – «Я дитя земли, и баста!». Вот и побеседовали.
Я отпила глоточек – что за чертовщина! Чай только что был вкусным и крепко-терпким, отчего сейчас солёный и острый? И очень острый!
Пока я силилась сообразить, что твориться, Роберт спросил меня:
– Что-то не так? – он протянул руку и коснулся моих пальцев, которые теребили салфетку за нехваткой воздуха от остренького.
Не отвечая, я дотянулась до его чашки и отпила глоток для проверки наличия «чертовщины» – вкусный, ещё горячий.
(Неужели начинается?)
Возвращая чашку на место, я случайно уронила взгляд на угол стола, где под салфеткой подозрительно прятались бумажные конвертики, с надписью «соль» и «перец».
– Что-то случилось? – уточнил Роберт.
– Чай особенно приятен из моей чашки. Желаешь отведать?
Роберт рассмеялся невинно.
– Разоблачила?
– Конспиратор из тебя никакой, хоть бы спрятал улики как следует.
(Уф… нет, не начинается.)
Если исключить его заботу обо мне, состояние защищённости и свободы рядом с ним, его самый чарующий на свете запах, красоту, которой я не перестаю наслаждаться, его чистую силу и глубину его тайны, познавать которую я желала непрестанно, если исключить нежнейший поток любви из его сердца, и оставить эту тягу к шалостям…
Я спрыгнула со стула и крепко обняла моего Бога.
– Ладно, ладно, не так сильно, – Роберт сдавался мне, – в следующий раз я добавлю поменьше перца, а то ты становишься от него слишком пылкой.
Обнимая его, я прощала себя за слабости.
– Ты странная стала: то молчишь, то вспыхиваешь внезапно. Давно тебя такой не видел, – Роберт смотрел на меня с нежным вниманием.
– Я словно возвратилась в себя старую. Я этого не хотела, и этого опасалась. И часть того, чего боялась – свершилась. Всё космически справедливо. Я это знала и, зная это, в который раз вляпалась. Круги не кончаются, да?
– Просто никто не идеален, – Роберт провёл пальцами по моёй щеке. – Ты так долго молчишь. Давай поговорим. Расскажи мне что-нибудь о твоей прошлой жизни. Ты никогда мне ничего не рассказывала. Только если ты не против?
– Я – не против. Просто раньше ты не спрашивал.
Действительно, я ни разу не поделилась с ним прошлым. Наши дни были так насыщены настоящим, что впускать прошлое в настоящее не было возможным.
– А сегодня спрашиваю, потому что я тебя другую не знаю, а мне хочется знать. И у нас много времени и нечего делать. Лучше слушать тебя, чем наблюдать беспомощно твои мучения. Хотя, если тебе так нравится, я не буду приставать с расспросами. Мучайся дальше.
– Нет, нет. Я согласна во всём признаться.
– Отлично, но только в том, в чём пожелаешь.
И тут я вспомнила кучу весёлых приключений и незаурядных случаев из моей прошлой жизни. Я болтала без умолку три часа кряду до приглашения на посадку.
Вскоре мы оказались возле трапа самолёта. И какого же? За оживлённым рассказом я сначала не обратила внимания.
Я подняла голову. Хвост самолёта украшала жирная чёрная надпись с номером борта RA-1313. Мой взгляд продвинулся дальше, и я узнала знакомые очертания.
Вот он! ТУ-154! Великий, неустрашимый, вечный: я проникалась благоговейным уважением (или ужасом) перед сияющей древностью. Шум турбины, вибрация крыльев. Самолёт подмигнул мне красным глазом – флиртует и заманивает. На душе вдруг потеплело – я лечу домой.
Несколько часов в родном 154-ом пробудили во мне ностальгические чувства. Я предвкушала, как буду показывать Роберту мою родину. Мне понравилось его внимание и неподдельный интерес к моим рассказам, и мне понравилась в них я.
Чем ближе мы подлетали к эНСКу, тем больше я его узнавала. И меня окутывал трепет – я соскучилась. Московский дождь сменился ярким Сибирским солнцем. В небе рядом с нами и на горизонте – ни облачка. Весна в разгаре. Она, похоже, владела территорией давно. Снег стаял, и город слегка зазеленел, по крайней мере, так казалось с высоты. Я вжалась лбом в иллюминатор, пытаясь увидеть то, сама не зная что.
(Монстры по дорогам не бегали. Я заметила.)
Самолёт плавно приземлился, и мы вошли в здание аэропорта. Пока ждали багаж, я смотрела по сторонам. Недавно обновлённый аэропорт сиял. Люди. Обычные.
То ли от волнения, то ли для сохранения здравого ума, выключились мои суперспособности – я ничего не испытывала необычного. Всё было как в далёком-далёком прошлом. Буднично и просто.
Привычная речь. Знакомые запахи, знакомые лица. Солнце, весна. И люди какие-то нескучные – улыбаются.
Мы вышли на улицу и взяли такси. Пока ехали, пожилой водитель что-то весело рассказывал, а я отвечала несвязанно и невпопад, мне было приятно слушать слова языка из прошлого. Когда мы подъехали к гостинице водитель спросил:
– А вы давно дома не были? По-нашему совсем неважно говорите, – и помог вынуть чемодан из багажника.
Хм… «по-нашему», «по-ихнему»? Я не задумываюсь. Говорю и всё. А тут такие подробности. Я удивилась.
А удивляться я буду всё время пребывания здесь и ещё как.
Удивление знакомо каждому, но описать его трудно. Нет, удивление – это не чувство, не ощущение. А именно состояние. Удивление иногда путают с радостью. Но это не так. Просто приятно думать, что ты «приятно удивляешься», а если «неприятно», значит это не удивление, а «досадный случай», например. Удивление же не имеет эмоциональной окраски и оттенка «хорошо-плохо».
Удивление – это явление, когда пропадают мысли, чувства, происходит некое зависание во времени и в пространстве (иначе: стоишь как вкопанный, открыв рот, имеешь вид придурковатый, и не знаешь, что делать и что думать). Это чистое наблюдение. Чистейшее. Из состояния удивления выводит или инстинкт самосохранения, или озабоченный ум, в котором поворачивается ключ зажигания генератора мыслей, ну, а тому только дай огоньку, и он, обученный хитростям, напитанный моралью и догмами окрасит «удивительное» во всевозможные оттенки «хорошо-плохо». Правда, если «удивительное» нападает на тебя, то инстинкт самосохранения сначала заводит ноги, а потом, в случае выживания, запускается изощрённый мозг.