Страница 29 из 62
Я почувствовала этот трепет, когда он смотрит на меня: словно его взгляд обладает материальной вещественностью и накрывает меня лёгким покрывалом. От прикосновения его взгляда я улыбнулась и посмотрела на него. Не останавливаясь, он ответил мне улыбкой.
Неожиданно я наткнулась на его руки и не смогла понять, где я и что тут делаю – так тихо было во мне.
Я оглянулась вокруг. Мы стояли на широкой светлой площади возле уличного кафе. Многолюдно: воздух шуршал шорохом разговоров. На другом конце площади возвышался экран, на нём мелькали кадры старинного чёрно-белого немого кино: поющая девушка, дети на велосипедах под грибным дождём, сельские пейзажи.
– Тебе не холодно? Хочешь, зайдём внутрь?
– Нет. Давай останемся.
Мы прошли к свободному столику у стены кафе. Роберт помог мне устроиться в кресле, подвинув его к столу, и включил над ним обогреватель, от которого я сразу почувствовала невидимое, но мощное тепло: оно рассеивало насыщенную влагу и создавало вокруг меня ауру уюта. Незаметно появился официант – статный мужчина восточной наружности, и, разложив на стоике два меню, удалился. Я открыла меню, удивилась непонятным мне словам на не очень-то знакомом английском и отложила меню в сторону.
– Я и пытаться не буду узнать известные мне слова, их там будет не много.
– То есть разговаривать ты умеешь, а читать нет?
– Вроде того. Поэтому я буду то, что будешь ты и ещё… и ещё всякие шоколадные пирожные, и побольше, – я хотела проглотить шоколадный, пропитанный сочными пропиточками тортище целиком, так, чтобы едва можно было прожевать вязкую терпкость шоколада.
– Сладкоежка что ли? – Роберт снисходительно улыбнулся.
– Есть немного, а может и много…
На площади от влаги собрался туман, и воздух стал непрозрачным.
– У вас тут часто такая погода?
– Влажная и тёплая?
– Да.
– Нет, это что-то особое, тем более уже не лето. Пару недель шёл дождь. Но вчера стало необычайно тепло, а сегодня ещё теплее, даже ветер такой… такой, ну, не знаю…
Принесли наш заказ. Роберт больше ничего не говорил. Опять на ёго переносице появилась складочка. Он рассеянно и медленно ел, иногда поднимая на меня взгляд. Я чувствовала, как он глубоко и бесшумно дышал, точно дыхание шло вслед за важной мыслью, той самой, которую он обдумывал ещё по пути сюда.
Запах разных вкусностей, каких, разбираться не стала, пробудил во мне неуёмный аппетит. Я вспомнила, что давно так вкусно не ела.
Я ужинала, глазея по сторонам. Без какой либо цели взор мой блуждал по посетителям, таким разным, непривычным для меня людям (другая страна, другие лица, непонятные разговоры на языке, который я знаю и не знаю одновременно, другие улицы и дома, другие запахи, другая энергия города), прилипал к чёрно-белому экрану, с которого беззвучно слетали в ночь ностальгические картинки (в чужом прошлом, которое тебя не касается, таком далёком, тебе неизвестном, в котором ты не была, всё кажется простым, лёгким и безопасным, не то, что твоё непредсказуемое будущее или непостижимое сейчас).
– Фирменные шоколадные пирожные для гостьи, – официант в белом накрахмаленном фартуке ловко расставлял на столе корзинку с пирожными, чайник и чашки, при этом не забывал хитро́ улыбаться. Откуда ни возьмись в его руках появился мягкий плед, который он развернул и любезно уложил на край кресла, не переставая заигрывать чёрными восточными глазами.
– Становится прохладно. Думаю, Леди не откажется, – и удалился. Чародей, и только.
Всё чудесно: заботливый официант, тёплый плед, куча шоколадных вкусностей, тихий долгий вечер, не говоря уже о Роберте, который теперь смотрел на меня не отрываясь.
– С чего он решил, что я «гостья»?
– Это очевидно, – Роберт развел руками.
Я оглядела себя с ног до головы, разыскивая то, что выдаёт моё чужестранное происхождение. Платьице, конечно, уже не новое, на пальто ни одной пуговицы, порванный подклад я оторвала совсем. Роберт засмеялся и, подперев висок рукой, продолжил наблюдать за мной. Я разлила чай по чашкам, забралась в кресло с ногами, завернув их в плед, взяла в руку одно из шоколадных пирожных, открыв рот, чтобы его туда загрузить… И положила обратно. Он так смотрит на меня всё время!
– Роберт. Ты меня смущаешь. Смотришь на меня… Я… мне… ты…
– Прости, я не нарочно. Ты – интересная.
Горячая-пригорячая волна несколько раз прокатилась по моему телу от кончиков пальцев на ногах до макушки, перехватив дыхание.
– Скажешь тоже…
Он не просто смотрел на меня, он заглядывал мне в глаза, именно так, как может только он: прямо, внимательно, мягко.
– Тебя выдают глаза. Они у тебя такие… – складочка на переносице потянула за собой ещё парочку со лба. Он помолчал, подбирая слова.
– Ну, не знаю… Другие. И… красивые такие...
Всё! Я вспыхнула как факел! Как прожектор на маяке! Нет, ярче – как сверхновая звезда! И уж точно не знала, куда деть «другие глаза», взгляд которых метался в растерянности. Он не просто смущал меня, он ввергал меня в непреодолимое смущение. Ничего лучше не придумав, я хихикнула, словно школьница, и взялась за пирожное, чтобы унять пожар в груди.
Конечно, он заметил. Я была уверена, что он видел больше, чем мои залитые красной краской щёки. Он всё видел во мне и всё знал про меня. Он читал меня как открытую книгу, да ещё написанную крупными буквами чёрным по белому. Это было приятно: я хотела быть открытой для него, хотела доверять ему. Но было и возмутительно, так как я не хотела быть для него простой, точно первая буква алфавита. Но рядом с ним я теряла самообладание. Откусив от пирожного кусочек, собрав остатки воли титаническим усилием, оправдываюсь:
– Мне кажется, я – прозрачная. А ты бессовестно подсматриваешь. Это не честно. Я – возмущена.
Вспышка его веселья разоружила меня. Я окончательно и бесповоротно капитулирую, и… смеюсь – столь заразителен его смех.
– Ты для меня – тайна. Свалилась из неоткуда в руки. То рассказываешь удивительные истории, то молчишь.
– Молчу, потому что ты молчишь. Я просто не нарушаю тишину.
Он отвел взгляд.
– Прозрачная. Как же… Ты – загадка. И страшно хочется, и хочется и страшно…
– Ничего страшного – я безобидная.
Смеёмся.
– А чего хочется?
– Узнать. Тебя узнать.
Я хорошо, очень хорошо понимала, о чём он говорит, что значит «узнать», и больше всего на свете я желала именно этого: чтобы он меня узнал. Я ведь его узнала. Мы долго смотрели друг на друга. Я пыталась увидеть в его глазах ответ: кто же он. Но ничего не могла найти, кроме тёплой тишины глаз его и всеобъемлющей притягательной силы его невозмутимой ауры.
– Знаешь, у меня тысяча вопросов: что ты любишь, ну, кроме шоколадных пирожных, конечно, – он улыбнулся, – чем дышишь, какую музыку слушаешь, какие цвета твои глаза радуют, какие запахи тебя волнуют, нравится ли тебе дождь, как ты стирала из школьного дневника двойки, что делаешь зимой по вечерам, когда идёт снег, о чём мечтаешь, и… Но…
– Но?
– Чтобы выяснить это у нас с тобой будет много времени.
(Вот как?)
– Сейчас я хочу понять, хочу понять и не могу...
– Чего же?
– Обычно встречаешь человека и знаешь, с кем имеешь дело.
(О, да, понимаю!)
– Я знал, видел… ммм, – он глубоко вздохнул.
В моих снах о нём я не знала эту его сторону: он пытался, искал и не мог найти. Он, чья уверенность была для меня безупречна, похож на меня – ищущую, сомневающуюся. Я находила в нём себя, узнавала его нового, мне неизвестного, и испытывала радостное удивление от этого маленького открытия.