Страница 22 из 25
Не вставая со своего места за письменным столом, видимо, только что оторвавшись от исписанного листа бумаги, с «вечным» пером в руке, к ним обернулся человек с густой гривой откинутых назад волос, широким лбом и богатыми усами.
– Неужели отец Георгий? Герой дня! – вдруг воскликнул хозяин квартиры. Порывисто вскочив со своего кресла и широко раскинув руки, он шагнул навстречу неожиданным гостям.
– Слава богу, живой! А с рукой-то что?..
Отец Георгий тоже узнал так радушно встретившего его человека. Это был Алексей Максимович Пешков, известный писатель, подписывающий свои произведения псевдонимом Максим Горький. Отец Георгий, конечно, читал его романы и повести, которыми зачитывался в то время весь Петербург. Пешков писал ярко, убедительно, со знанием жизни и пониманием души русского человека. Отец Георгий знал, что и сам Пешков был не из графьев, вышел из народа и на собственной шкуре, во время своих многолетних скитаний по России, испытал все тяготы и лишения простых людей.
– Алексей Максимович… Прости, что я живой!.. – только и произнес он, едва сдерживая слезы.
– Нет, нет, что вы, батюшка! – обнял его Горький. – Вы сделали все, что могли, и вы теперь особенно нужны рабочим и нам всем. Вина за то, что произошло, лежит на Николашке и его прихвостнях министрах. Страшная, неискупимая вина!
И не надо отчаиваться, мы еще покажем им неодолимую силу русского духа! – При этих словах он погрозил своим крепким кулаком кому-то за окном. – Я ведь тоже был вместе с рабочими у Троицкого моста. Все видел, все перестрадал вместе с ними и все понял. Хватит просить милостыню!..
Да что это я! Вы же пришли совсем холодные и голодные, так что перво-наперво надо отогреться, подкрепить силы. А ну-ка, Федор, для начала обработай рану батюшке, перевяжи, а потом приготовь перекусить чего-нибудь горяченького! И по лафитничку «Смирновской» не забудь налить – это им сейчас будет очень кстати… А я, вы уж извините великодушно, пока допишу то, что начал по следам этих мерзких событий.
Они не стали возражать, а когда, перекусив, вернулись, застали Горького стоящим у окна с листами только что исписанной бумаги и что-то бормочущим себе под нос.
– Ага, пришли! Ну, тогда послушайте, что у меня получилось.
И начал читать.
Это было обращение к российскому обществу, в котором он писал, что расстрел мирной демонстрации – преступление царизма и что пролитая 9 января кровь взывает к отмщению.
Вскоре Рутенберг откланялся и ушел.
– Встретимся вечером, – коротко бросил он Горькому уже в дверях.
А отец Георгий остался. Идти ему было некуда. Дома наверняка его уже поджидала полиция.
– Теперь, – взяв его за плечо, мягко, но властно произнес Алексей Максимович, – вам непременно надо хоть пару часиков отдохнуть. Вечером вместе поедем на Невский. Там в Вольно-экономическом обществе намечено собрание либеральной интеллигенции. Я тоже обещал там быть. И вам непременно надо выступить со своим словом. Только, конечно, инкогнито. Признаться, народец там хлипкий, мятущийся, ненадежный. Да что с них взять – либералы! Но и они теперь могут быть нам полезны. И Рутенберг тоже придет… Кстати, давно вы с ним знакомы?
– Да нет, с месяц назад появился в «Собрании». Рабочие его поначалу не приняли, не нашего, говорят, поля ягода. Зачем он нам? Но я их уговорил. Пусть, говорю, приходит, с нас не убудет, хоть он и не из рабочих.
– Не знаю… Мне он что-то не по душе. Верно говорили рабочие, у них чутье, не нашей он крови. И вообще… себе на уме… Ну да ладно, время покажет… Так, я говорю, идите вздремните чуток…
Но уснуть отец Георгий так и не смог. Долго лежал и глядел в потолок, перед глазами вновь проносились леденящие кровь картины минувшего дня. В груди клокотала ненависть и боль, а в голове уже роились мысли о том, что же теперь делать, как жить дальше после того, что произошло. Так пролежав около часа, наконец не выдержал и встал. Осторожно ступая, чтобы никого не тревожить, подошел к старенькому бюро у окна, отыскал лист бумаги, карандаш и начал писать.
«Родные товарищи-рабочие! Итак, у нас больше нет царя! Неповинная кровь легла между ним и народом. Да здравствует же начало народной борьбы за свободу! Благословляю вас всех…»
Прочитав написанное, отец Георгий задумался, почему-то вдруг вспомнилось далекое прошлое.
Он заканчивал учебу в Полтавской духовной семинарии, когда судьба свела его с замечательной девушкой. Звали ее Любонька. Очень скоро они полюбили друг друга. Сыграли свадьбу, и вскорости новоиспеченный священник приступил к службе в церкви Всех Святых. Так Георгий Аполлонович стал отцом Георгием.
Постижению глубин православного христианского вероучения, молитвам, служению прихожанам церкви он отдавался всецело и неистово.
– Ты знаешь, Любонька, – не раз говорил он жене, – здесь я понял свое предназначение, оно в беззаветном служении Богу и людям, тем убогим и сирым, кому уже не от кого ждать помощи.
Эти годы, наверно, были самыми счастливыми и безмятежными в его жизни. Жена понимала его как никто другой и во всех его начинаниях помогала, как только могла. И это сплачивало их, давало возможность их любви материализоваться в конкретных делах, разгораться еще сильней.
Очень скоро у них родилась дочь, милая черноволосая девчушка, вся в отца. Назвали ее Машенькой – Марией. Она росла здоровой и спокойной девочкой. А через два года на свет появился и сын Алеша.
Казалось, ничто не могло разрушить их счастливой жизни. Но случилась беда. Вскоре после рождения сына его Любонька заболела и как, ни бились врачи, как ни молился за жену отец Георгий, отошла в мир иной.
Оставаться в этом городе он был не в силах. И молодой священник уезжает в столицу, поступает в Санкт-Петербургскую духовную академию.
Еще во время учебы в академии отец Георгий получил известность и признание как талантливый проповедник и воспитатель. Патриархия оценила его способности и рвение. Его назначают священником и настоятелем церкви Приюта Синего Креста и одновременно законоучителем Приюта трудолюбия Святой Ольги.
Маленькие обитатели приютов души не чаяли в новом проповеднике, у которого для каждого находилось доброе слово. Его проповеди получили такую широкую известность, что на них собирались люди со всей округи, причем самых беднейших сословий. Потому что отец Георгий искал и находил тайные, сокровенные тропки к душе каждого человека, не гнушаясь приходить в гости к беднякам в самые глухие трущобы. Переодевшись в лохмотья, чтобы не привлекать к себе внимания, он посещал ночлежки и работные дома, чтобы лучше понять жизнь людей самого дна.
Насмотревшись там всякого, он загорелся идеей создания организации, основной целью которой стало бы улучшение жизни рабочих. И вот его стараниями в апреле 1904 года на Выборгской стороне состоялось открытие «Собрания русских фабрично-заводских рабочих города Петербурга». Так у отца Георгия появилась организация, развитие которой станет делом всей его жизни. Он привлек к работе в ней ученых, специалистов по истории, культуре, экономическим проблемам, географии, геологии, политике.
По его задумке, со временем «Собранию» предстояло объединить не только рабочих, но и всю здоровую часть российского общества для противодействия донельзя расплодившимся в последние годы группировкам всяческих экстремистов, террористов-бомбистов, анархистов, социал-демократов и прочих, по его мнению, разрушающих устои государства Российского.
Отец Георгий видел свой долг в том, чтобы вырвать рабочих из лап этих смутьянов. Но для этого нужно, чтобы сама власть встала на сторону рабочих в борьбе за их экономические нужды, борьбе, которая на самом деле является борьбой за существование не только их, рабочих, но и самого государства. Но власть не оценила его трудов, его добрых помыслов.
«Как мы переоценивали ее! – с горечью подумал отец Георгий. – Как мы ошиблись в своем монархе и как дорого заплатили за эту ошибку сегодня!..»