Бобылка

И Лера натянула колготки, тёмно-голубые джинсы и «эксклюзивный» джемпер, связанный крючком, – мышино-серый, с белой сеткой на груди, а сверху серую стёганную куртку с капюшоном, которую звала «зековской». Но это же «квилтинг» – стёганый стиль!

За двадцать шесть лет своей беспросветной жизни Лера Кувшинкина ни разу не выходила на улицу в три часа ночи. Она удивилась, что город уже успел заткать снег.

В их дворе ослепительно светил фонарь. Дорога пуста, ни машинки. Как в том жутком кукольном мультфильме, где маленький мальчик остался один во всей Москве. И Лере тоже казалось, что она сейчас одна во всём мире. Хотя, почему «казалось»? Она и была совершенно одна на всём свете.

А вот через дорогу современный таксофон,– синий, карточный. «03», разумеется, без карты. У Леры она была, она постоянно пополняла её баланс и помнила длиннющий пин-код наизусть!

Лера впервые в жизни звонила в «скорую». Когда в мае на полу кухни она нашла бабушку с инсультом, то поручила это нелёгкое дело её подруге, соседке тёте Тане, у которой был домашний телефон. А теперь у Леры – венчание с кошмаром, никто не поможет.

Ей ответила молодая вежливая девушка с ангельским голосом,– наверное, студентка, ещё мечтающая изобрести лекарство от смерти. Обычно там отвечают злобные старые грымзы. Лера сказала:

–Моя мама что-то не двигается. Но она ещё тёплая!

В квартире за время её отсутствия ничего не изменилось. Лера поняла, что не сможет здесь находиться ни секунды, – у неё просто мозг разорвётся. И она стала ждать бригаду в подъезде, у замызганного окна с грязным подоконником.

Ей показалось, что прошла вечность. На зимней улице по-прежнему ни души, ни машинки. Но вот на пустой дороге между домами зловеще сверкнула «люстра» «скорой медицинской помощи».

На вызов приехали мужчина и женщина, – доктор по-джентльменски тащил тяжёлый переносной кардиограф. К пациентке они даже не подошли, спросив с порога в один голос:

–Когда вы обнаружили труп?!

–Какой «труп», она же ещё тёплая! – закричала Лера.

–Так они не сразу остывают,– сказала маленькая и толстая фельдшер.– Вон у неё трупные пятна. И вены спавшие. Сразу видно хроническую сердечную недостаточность. Почему она не лечилась? Молодая ведь женщина!

Лере же её мать всегда казалась глубокой старухой, да и выглядела она соответственно,– редкие, похожие на осеннюю траву волосы, испорченные многолетними химическими завивками.

В лице фельдшера – обида за всю районную медицину, не получившую ни копейки денег с этой пациентки. Лере хочется сказать об этом, но она знает, как это опасно: увезут на месяц «лечить нервы», а у неё – две кошки!

–Так я думала, что это кома или коллапс,– прошептала Лера. – Бабушка в мае от инсульта умерла, а теперь вот и мама…

–Так, той дамочке было уже, конечно, под семьдесят, – грустно подсчитал доктор,– а здесь…

–Что ж,– надменно сказала фельдшер, – дайте нам её паспорт, – мы выпишем вам справку о смерти. Одну отдадите милиции, другую оставите для похорон.

–Милицию тоже мне вызвать? – деловито спросила Лера.

Ей сейчас совершенно всё равно, что делать, главное, не быть здесь.

–Нет, мы сами вызовем. Ничего здесь не трогайте.

Увидев дату рождения, фельдшерица прикрикнула:

–Так она что, умерла сразу после своего дня рождения?!

–А что, так нельзя? – спросила Лера.

Анатолий Мариенгоф умер вообще в день своего рождения.

Всё вокруг неё, как в тумане. У Леры голос стал пьяным, она еле подбирает слова.

Фельдшер строго велит рассказать, как всё произошло.

–Она позвонила мне из другой комнаты,– не подумав, начала рассказывать Лера всякую чушь.

–А вы что, разве не вместе живёте? – перебила фельдшер Исакова.

–Вместе.

–Она работала?

–Да, до конца ездила на работу.

Исакова прикрикнула:

–Вы что, хотите сказать, что она пришла сегодня с работы? Могла работать в таком состоянии?

Наконец они убираются. Баба – типичная хабалка от бесплатной отечественной медицины. А вот доктор, хоть и не русский, его фамилия – Алиев, даже, кажется, расстроился, что не смог ничем помочь. Хотя мало ли у кого какая фамилия?

Лера снова торчит в загаженном подъезде. Всё ясно. Сколько же «признаков скорой смерти» она пропустила! Преагония, агония… медленное угасание. Преагония началась с падения с дивана.

Перед смертью у человека меняется голос. Впрочем, это может быть и при тяжёлой, но излечимой болезни. У человека появляются совершенно новые увлечения, он отрекается от всего, что всю жизнь боготворил. А уж её сами собой вывернувшиеся руки… Когда Лере было четырнадцать, мать сказала:

–Не наливай чай через руку, а то умрёт кто-нибудь.

За неделю между ними произошёл ужасный разговор. Видно, мать её чем-то спровоцировала, потому что Лера кричала:

–Я тебя в морге брошу! Мне тебя хоронить не на что!

–А я тебе каждую ночь сниться буду, я тебя с ума сведу, – как злобная ведьма, пообещала мать.

А перед сном Лера попыталась представить свою новую жизнь без матери. Есть вечерние встречи, куда ей хочется пойти, а мать не пускает, скандалы устраивает. Без матери у неё теперь у неё будет жизнь, полная общения.

«Я теперь свободна! – поразилась Лера своему открытию. – Я могу теперь пойти, куда захочу! Я даже могу поехать к Кате Ежовой в Можайск!»

Арендная плата за бабушкину квартиру теперь вся её, вдвоём с матерью ей грозила бы нищета. Но хватит ли ей на жизнь четырех с половиной тысяч (мать смогла сдать двухкомнатную смежную квартиру лишь по цене комнаты)? На работу её обратно Стерлядкин не возьмёт, не пожалеет, не взирая на весь свой иконостас.

Приехал оперативник по фамилии Тургенев, молодой черноволосый красавец. Мама сказала бы про него: жениха бы тебе такого! Но это только в бульварных романах и сериалах у них мог бы завязаться роман при таких обстоятельствах, в жизни же всегда возрастает энтропия.

Опер вёл себя, в отличие от медиков, очень вежливо и корректно. Спросил:

–Собаки нет?

–Только кошки.

Тургенев включил в зале верхний свет, – наверное, сфотографировал тело. На кухне Лера под протокол рассказала ему обо всём, что случилось за последние двое суток. Тургенев записал её показания своими каракулями довольно трогательно: «И тогда я зашла к маме…» Лера расписалась: «С моих слов записано верно и мною прочитано».

Наконец-то Тургенев убрался, цинично велев ждать труповозку и оставив для неё бумагу.

Лера снова в подъезде. Третий тайм, пять часов утра, сосед Рушан вывел на прогулку своего рыжего, как глина, и большого, как телёнок, мохнатого пса.

Этот Рушан служил в ОМОНе, был внешне чем-то похож на Бориса Тургенева. Он всё пытался навести порядок в их подъезде, но до реальных дел у него не доходило, обрываясь на скандалах и угрозах. Как же хорошо, что он к ней не лезет,– что это соседка делает здесь в такую рань?!

И тут Лера вспомнила, что милиционер так и не выключил люстру. Летом у них нагорало два киловатта, зимой – три.

Лера не могла заставить себя войти в комнату, где в серванте с красиво расставленными сервизами, безделушками и образами отражалась её мёртвая мать. И Лера вошла в комнату спиной, как сыновья Ноя, и потушила свет.

В половине шестого прибыли «хароны»,– оба в кошмарно красных куртках. Главный попросил «бумагу и карандаш» и написал алгоритм дальнейших действий: зарегистрировать смерть в загсе; заказать в похоронной конторе гроб; получить место на кладбище.

–У неё был лечащий врач?

–Нет, она никуда не обращалась.

–Значит, тело будут вскрывать,– сочувственно сказал санитар. – У Транспортировка стоит 760 рублей.

–У меня нет с собой денег, – наврала Лера.

–Хорошо, можете заплатить потом. Нам нужно покрывало. Какое можно взять, вот это? – И протянул ручонки за самым красивым пледом, купленном ещё бабушкой, с красными и жёлтыми цветами на коричневом поле. Но Лера сунула ему самое старое и страшное. А что они хотели?