Страница 40 из 42
А поезд продолжал двигаться тихо и осторожно. Горы подошли с обеих сторон к самому полотну. Гигантские сосны обступили нас и закрыли небо. Мы въехали в узкое ущелье. Стало почти темно. Мне хотелось заглянуть дальше вперед, но сосны и ели закрывали узкую полосу света. Тихо! Выстрелов не слышно! Ущелье кончилось, и опять стало светло. Поезд все так же тихо вышел к шоссе, которое пересекает полотно недалеко от станции, и остановился. Дальше идти было нельзя. На рельсах лежали груды трупов. Целые горы их всюду по обе стороны пути. Но больше всего – вдоль шоссе, там, где срезанная гора тянется далеко за вокзал. Почти до самого верха откоса навалены эти трупы: босые, окровавленные, смерзшиеся друг с другом… Вороты у рубах и пояса штанов были расстегнуты, карманы вывернуты… Ни на одном трупе не было верхней одежды…
– Кто это сделал? Кто мог успеть раздеть и ограбить тела так быстро? Вероятно, сами же турки? Мы ведь видели на станции Ново-Селим, как они раздевали своих товарищей, не успевших еще умереть!.. – сказала я.
– Ну, я это не думаю! – сказал чиновник в черном пальто с золотыми пуговицами. – Вернее всего, это дело рук наших солдат и казаков! Это наши занимались мародерством.
К нам в вагон пришли наши пулеметчики.
– Ну как, живы? Очень напугались? Видели, сколько замерзло турок?
– Да! Мороз как раз пришел к нам на помощь! Да и наши, видать, поработали неплохо: тысячи турецких трупов лежат, куда ни посмотришь!
– Да! Здорово набили турка! – сказал кабардинец.
– И даже успели раздеть и ограбить! – вставляет чиновник.
Офицеры сразу возмутились:
– Ну да! Ограбили! Ограбили! Когда вот такое дело сделает русский солдат, то не видят! А какой-нибудь пустяк снимет с убитого, сейчас же гвалт: «Грабеж! Ограбили!..» – возмущенно говорят офицеры.
– Гайдамакин, давай выходить, – Я поблагодарила, попрощалась со всеми, и мы вышли из вагона.
Глава 5
Здесь солнце было горячее, и не было тумана. Ниже железнодорожного полотна и вдоль дамбы горели костры, около которых казаки, сидя на корточках, жарили нанизанное на кинжалы мясо. Когда мы поравнялись с первой группой, они обратились к Гайдамакину:
– Слышь! Соль есть?! Дай малость. Хлеба нет, мясо есть! Но соли нет! Совсем дело дрянь! – сказал казак, держа кинжал над костром и поворачивая его. Нанизанное на кинжал мясо трещало и шипело.
– Нет, и у нас соли нету, – говорит Гайдамакин.
– А вы откуда, сестра, идете? – спросил казак.
– Мы только что приехали из Карса. Вон поезд стоит.
– Из Карса! – они смотрели на нас, точно на выходцев с того света.
– Слышь! Вот они только что из Карса! – закричали казаки. И все побросали жарить мясо и стали кричать, поворачиваясь в разные стороны: – Слышь! Вот приехали из Карса!..
Моментально вокруг нас образовалось кольцо. Все побросали свои костры и жареное мясо, бежали к нам и густо и тесно обступили нас.
Они все сразу спрашивали нас:
– Ну, как там? Сколько там турок? Где турки? Значит, дорога открыта?! Продовольствие скоро подвезут?
– Слышь! Станичники, не ешьте мясо, подождите соли! Скоро соль привезут, – острил кто-то в толпе.
– Да что ж это за поезд! Сено прислали! О лошадях позаботились, а казакам есть нечего, – говорят казаки.
– А мы тут разделали турку! Видели, сколько их лежит! – протягивая руку к горе, говорит казак.
– А вы работать приехали в госпиталь, сестра? – засыпали меня вопросами казаки.
– Да! Но я хочу узнать сначала, где мой муж?
– На что вам ваш муж! Вот выбирайте любова! – казак показал на стоящих вокруг меня казаков. – Сейчас под венец пойдем!
Все смеялись, показывая белые, крепкие зубы. К нам подошел какой-то казачий офицер. Все расступились, показывая на меня:
– Вот! Только что приехали из Карса!
Офицер был немолодой, стройный, с перетянутой узким кавказским ремешком талией, с папахой, заломленной немного назад.
– Эй! Откуда это сестра здесь взялась?! – улыбаясь и сверкая черными глазами, спросил полковник (у него на плечах были полковничьи погоны).
– Приехала из Карса! Иду к мужу, – невольно сама улыбаясь этим мужественным воинам, сказала я.
– Где ваш муж?
– Не знаю, должен быть где-то здесь!
– Какого полка?
– Да он не офицер.
– Кто же он у вас?
– Доктор!
Сразу все стали серьезными.
– Ну, идите скорее; не станем задерживать вас. Да я лучше сам провожу вас.
– Спасибо, у меня есть свой телохранитель.
– Ну где ему, он так нагружен, что не сможет отбить атаку.
Мы пошли вместе. По дороге полковник рассказывал, как они «разделали» турка. Он вывел нас с дамбы на главную улицу, пожелал благополучного пути, и мы расстались. Эти пожелания «благополучного пути» были очень кстати. Вся улица была запружена подводами, ехавшими в обе стороны, всадниками, вьючными лошадьми и массой пеших солдат и казаков, шедших во все стороны. Никто не соблюдал правил уличной езды, каждый ехал как и куда хотел. Ругательства летели со всех сторон, самые отборные, «изысканные» по отношению друг друга. Какой-то офицер старался хоть как-нибудь навести порядок и принимал оживленное участие в этой отборной словесной перестрелке. Нас скоро прижали к самому забору, где когда-то были лавочки, бойко торговавшие всякой мелочью. Теперь от них не осталось даже и следа. Около нас стоял солдат, гнавший трех осликов, навьюченных мешками. Этих осликов почти не было видно под их грузом. И осликов, и гнавшего их солдата так прижали к забору, что они не могли двинуться ни назад, ни вперед. Тонкие ножки их ушли в снег до самого брюха…
– Разгружать придется! – сокрушенно говорит солдат. – Так не выберутся! Совсем утонули в снегу! Земляки! Помогите поднять ишаков, – обратился он к шедшим мимо солдатам. Но те только смеются и сами едва вытаскивают ноги из снега, стараясь пробраться дальше. А снег, как песок сыпучий, размолотый обозами до самого грунта, был серо-красный. В нем застревали колеса, вязли лошадиные ноги, да и люди с трудом могли двигаться.
– Барыня, идемте «посередке»! А то мы до ночи тут простоим! Вон господин прапорщик стоит «посередке» и распоряжается, – сказал Гайдамакин.
Мы шагнули в этот сыпучий серо-красный снег, и сразу ноги ушли до колена. Я сделала несколько шагов, с трудом вытаскивая то одну, то другую ногу.
– Нет, не могу идти дальше! Идем назад, к забору.
Но место, откуда мы только что отошли, было уже занято подводами, и мы очутились среди колес и лошадиных ног. Над моей головой я почувствовала лошадиную морду. Она тяжело дышала, обдавая меня теплым паром. Я чувствовала, что еще шаг, и лошадь меня сомнет, а обозные колеса проедут по мне и погребут в глубоком снегу!
– Ей! Слышь земляк! Попридержи трошки лошадей! Видишь, сестра милосердная завязла в снегу! – закричал Гайдамакин, держась рукой за дышло…
Мы теперь не могли никуда податься и стояли беспомощно под лошадиными мордами, почти прижатые ими к задку большого обозного фургона. Справа стал двигаться ряд двуколок. Слева торчало дышло!..
– Эх! Ну и народ! Вот бы нашего барина сюда! Враз бы все нашли свою дорогу! А это что?! Разве это люди с понятиями?! – подбодряюще говорит Гайдамакин.
Как трудно стоять в этом сыпучем снегу, когда ноги глубоко вошли в него! А тут еще эти лошадиные морды дышат со всех сторон на меня!
– Стой, дьявол! Куды лезешь! Видишь, сестра не может никуда податься! – кричит Гайдамакин.
– Левая сторона, трогайся! – кричит офицер. Но в это время один из возчиков, у которого в большом обозном фургоне были запряжены в дышло две лошади, повернул почти поперек своей линии, остановив все движение!
– Эй! Раздавлю ведь вас, сестрица! – весело кричит солдат с фургона. – Полезайте сюда! А ты, эй там, осади своих маленько! Вишь, сестрица погибает! Давайте руку, сестра! – и, точно из колодца, вытягивает меня на свет божий!
Гайдамакин подал на подводу мешки и корзинки, влез сам и облегченно сказал: