Трое для одного

Наконец, знает ли отец, что творится в его обожаемом фонде?

- Останови здесь, - потребовал вдруг Уилки.

Пришлось съехать на обочину и припарковаться у безымянного бара, естественно, закрытого. Отсюда всё ещё было видно здание “Нового мира”, расположенное в низине. Хлопнула дверца машины. Часовщик вышел на обочину и соединил под углом большие и указательные пальцы обеих рук так, чтобы видеть офис как через рамку, а затем улыбнулся - очень недобро.

Одну очень долгую секунду не происходило совсем ничего. А затем квадратный километр асфальта вдруг начал стремительно зеленеть и вспучиваться буграми, от края к середине. Эта волна чуть замерла под стенами офиса, а затем хлынула вверх, к самой крыше, частью окрашиваясь в алый и рыжий.

Морган поперхнулся и отчётливо пожалел, что в багажнике нет бинокля.

- Что там творится такое?

- Тимьян, - последовал малопонятный ответ. - Клевер. Ядовитый плющ. Девичий виноград. Камнеломка. Вереск. Полынь. Кислица. Луговой шафран. В общем, то, что я люблю. Правда, сомневаюсь, что крыски оценят. Но я ведь не для них стараюсь, верно?

- Ещё бы, - слетело с языка. - Только зачем мы с таким трудом проникали внутрь, если ты можешь что-то сделать и снаружи?

Уилки скрипуче рассмеялся; сейчас он сиял так, что ни грязь, ни седина не имели значения. Облаком расходился в январском воздухе аромат летнего разнотравья и мёда.

Моргана повело - резко и сильно, как от глотка яда или крепкого, горячего, сладкого коктейля.

Запах, который можно вдыхать вечно; свет, куда тянет - до одури, до зуда в костях - окунуться целиком. Или хотя бы шагнуть, преодолевая сопротивление стремительно теплеющего зимнего ветра, ткнуться лбом в плечо, запустить руки под распахнутый плащ, обнять до хруста рёбер.

“Вот только чьих рёбер?”

Мысль слегка отрезвила.

- Сломать монолит не так уж легко, особенно если хочешь сделать это тихо, - произнёс Уилки после короткой запинки и отступил, на ходу застёгивая пуговицы и тускнея. На скулах сквозь пятна сажи или пыли проступал едва заметный румянец. - Но если подточить его изнутри, образовать пустоты… Понимаешь? К тому же нужно было забрать храбрую птичку, которая столько для меня сделала.

Минутное наваждение схлынуло, оставляя чувство неловкости, кажется, обоюдное. Морган чувствовал себя так, словно мозги ему перепахали гипнотическим излучением. Возвращение к норме ощущалось болезненно, и пальцы всё ещё горели от желания касаться.

“Интересно, так себя чувствовали дети, которых танцы фейри уводили в холмы?”

- Да, кстати. А где сейчас канарейка? Я не заметил, когда она пропала, - заговорил Морган, через силу улыбаясь.

Его не отпускало ощущение, что сейчас, в этот самый момент течение жизни могло сменить русло или даже повернуть вспять, а он поддался слабости и оставил всё как есть.

Или оба они поддались?

- Вернулась в сад, полагаю, - неласково ответил часовщик, ровным счётом ничего не объясняя. Плечи его были немного сгорблены. - Спрашивай ещё, пока мне не надоело отвечать.

- Хорошо, - мгновенно сориентировался он и выбрал из всех вопросов наиболее безопасный. - Если ты боишься металла, то как передвигаешься в машине?

- Автомобиль вообще-то не глухая коробка из холодного железа. Но сомневаюсь, что ты поймёшь, - произнёс Уилки и отвернулся наконец от офиса.

“Наверное, пресытился видом плодов своей мести”.

- А…

- Всё. Надоело. Но, если желаешь, можешь посмотреть, из-за чего, собственно, мы рисковали, - милостиво разрешил он.

- Мы рисковали?

- Ты рисковал, если говорить конкретнее.

Уточнять дальше расхотелось.

В сплющенной красной папке оказалась небольшая подборка документов. В основном, правоутверждающие бумаги на собственность, в том числе на часовую башню, план-проект строительства эко-парка и карта на очень тонкой бумаге, вроде пергаментной, где розовыми чернилами были обведены некоторые фрагменты.

- Разломы, - сразу резюмировал Уилки, окинув её беглым взглядом. - Похоже, они уже больше двадцати лет прибирают к рукам здания, построенные на опасных местах. А я-то ещё думал, почему совету вздумалось переносить госпиталь…

- А можно я заберу эти документы? - набравшись наглости, попросил Морган.

- Зачем?

- Отдам сестре или Кэндл. Они могут что-то сделать по юридической части.

- Забирай, - великодушно разрешил часовщик и перешёл к связке писем.

Впрочем, содержание его явно разочаровало. В основном, дело касалось планов по бизнес-центру и эко-парку. Несколько раз упоминался мистер Диксон, но исключительно косвенно, сам он нигде не подписывался. Чаще мелькали Гриффит и его адвокат, Уэст. Ничего нового там не оказалось. Разве что одно послание девятилетней давности представляло некоторый интерес: Гриффит просил Костнера “покрепче привязать упрямца Годфри к проекту, пока всё не вскрылось, потому что саботаж со стороны власти никому не нужен”. Действовать предлагалось через секретаря.

Накатило облегчение.

“Даже если Гвен сумеет протолкнуть иск, а Сэм поднимет шумиху, по отцу это ударит не слишком сильно. Мы наверняка сможем доказать, что его просто использовали”.

Уилки же семейные проблемы Майеров ничуть не заинтересовали. Даже переписка Гриффита с Уэстом - не особенно, хотя он пообещал “посмотреть хорошенько” на адресатов, и ничего хорошего такое намерение им, разумеется, не сулило. Передав корреспонденцию Моргану в вечное пользование, он взял последнюю часть добычи, деревянную шкатулку. Огладил бережно ладонями крышку - и откинул.

Внутри оказался золотой венец из ажурных листьев очень тонкой работы. Никаких камней - только невесомые металлические паутинки, сплетённые в безупречный узор.

- Ублюдки, - тихо произнёс часовщик и опустил венец себе на голову - естественным движением без капли позёрства, точно каждый день короновался.

В горле мгновенно пересохло.

- Это?..

- Моя вещь, которую я оставил в месте, которое нельзя тревожить ни в коем случае, - ответил он так же бесцветно. Глаза полыхали закатным солнцем даже сквозь сомкнутые веки.

Смотреть было жутко.

- Нельзя тревожить, - механически повторил Морган и вдруг догадался. Сон и недавний рассказ сошлись в одной точке. - Слушай, ты ведь имеешь в виду место, где погиб, ну, или исчез, или ушёл тот, кого ты…

- Замолчи, - мягко попросил Уилки, отворачиваясь.

От незамерзающего Мидтайна вдруг налетел сырой ветер. Он опрокинул переносную рекламную стойку у кафе и закувыркал её вниз по дороге, к офису “Нового мира”, оплетённому вьюнами и дикими травами. Венец постепенно вбирал золотистое сияние и сам начинал светиться; пальто, синий шарф и брендовые джинсы должны были дисгармонировать с ним, но отчего-то наоборот странным образом дополняли.

“Так вот как бы выглядел князь фейри, если бы дожил до наших дней”, - пронеслась глупая мысль.

Очень хотелось назвать его Златоглазкой и погладить по голове, но жизнь была дороже.

- И что ты теперь будешь делать?

Часовщик вздрогнул от вопроса, точно очнулся.

- В первую очередь - сообщу обо всём одному влюблённому трусу и зануде. В конце концов, Сейнт-Джеймс это затрагивает так же, как и Форест, - ответил он, явно делая над собой усилие. - А там посмотрим. Можешь возвращаться, Морган.

- Но…

- Возвращайся домой, - прозвучало уже не разрешение, а приказ.

В салоне “шерли” пахло весенним лугом до самого вечера.

Понедельник начался хуже некуда.

Между четырьмя и пятью часами - утра ли, ночи? - отчётливо хлопнуло окно. Морган проснулся, выругался и зажёг свет. И первое, что увидел - не распахнутые створки, не очередных незваных гостей, а маленькую хрустальную рюмку на туалетном столике, доверху наполненную тёмно-красной жидкостью, густой, как сироп.

Нежно и дразняще пахло вином Шасс-Маре.

- Это намёк, да? - вздохнул он, в упор глядя на рюмку. - Только надписи не хватает - “Выпей меня”.