Страница 4 из 8
– В костер, а утром вон, в яму, которая рядом с каждой избушкой.
– А туристы-дуристы в лучшем случае в ручей кинут. Не зли меня, Леха, своими глупыми вопросами. Хотя Зигальга и от них сама очистится. Помнишь, пожар был возле Екатериновки? Все восстановилось. Во всяком случае, не для нас с тобой эти запреты. Верно? Можно сказать, мы для хребта – избранные.
– Хочется верить. Хотя, а что ты раздухарился-то? В городе у себя ты по струнке ходишь. Законопослушный гражданин. Готов подчинится каждому пацану в погонах. А тут свободу почуял. Ни ФСБшников, ни ГИБДДшников. Да никуда мы не денемся. И здесь нас воспитают. Поставят знаки на дорогах, аншлаги, и ноухау – фотоловушки. Съездишь с оружием в Зигальгу поохотиться, а через неделю на почту тебе повестка в суд.
– Ну, уж сразу и фотоловушки. Хотя давно уже разговоры идут, а пока все по старинке. Кажется, надолго эта бодяга. Может, не в нашей жизни этот «Национальный парк» сделают. Поохотимся еще. Ладно, спать я пошел. Протопил в избе-то? Сушиться нужно, все мокрое. Завтра еще повоюем. Может на гору сходим, а, Леха?
– Нет, не пойдем. Снег там уже.
Я демонстративно подложил в костер дров и налил себе чаю. Спать не хотелось. Когда еще посидишь у костра… Дома дела, заботы. Я пытался перебрать в памяти наши вылазки в Зигальгу, да как-то не думалось. Тупо смотрел на костер.
Вдруг неожиданный порыв ветра пробежался по верхушкам елей, чуть зацепив пламя костра. Где-то за ручьем треснула ветка. Я машинально направил туда луч фонарика, который ночью всегда под рукой. Загадочные очертания еловых веток странно покачивались. Выключив фонарик, я вновь уставился на костер. Языки его пламени под порывом ветра на мгновение нарисовали в моем воображении лицо девушки-башкирки.
«Ах вот оно что, опять ты», – подумал я. Не в первый раз именно на Зигальге мне приходит это наваждение. Чаще всего с чувством некоторой жути и даже откровенного страха, но ненадолго. Впервые она явилась ко мне, когда я осмелился четырнадцатилетним мальчишкой покорить Мерзлый утес, сбежав от скучного занятия – сбора малины. Часа три меня не было, а мать даже не заметила, что я отлучился. Утес я покорил, а вот на обратном пути плутанул в высокой траве и жутком ветровале. Кто-то буквально за руку вывел меня на знакомую тропинку. Потом она много раз являлась мне в критических ситуациях и то показывала нужное направление, то помогала вытащить машину из болота, то подставляла на дороге глухаря или выводок рябчиков, как сегодня. Ни разу не позволила мне встретиться с медведем. А сейчас она, наверное, явилась поближе познакомиться и рассказать свою историю, навеки связавшую ее с хребтом.
Их кочевой род уже несколько лет пригонял скот к подножию хребта на летние пастбища. И девушка уже знала, что перед плато в предгорье в начале лета вырастает неимоверно вкусное и полезное лакомство – щавель. Обычно, когда наешься его до отвала, витаминов в организме хватает на весь год. Старшие мужчины с легкостью отпускали девчонку Джигалгу за ним. И вот однажды, когда она была на горе, неожиданно сменилась погода, налетела почти зимняя метель, и выпал тяжелый снег белой крупой. Девушка просто растерялась и опрометью кинулась вниз, потеряв свою тропу, а ориентир хребта накрыла черная снеговая туча. Заблудилась, оказавшись в непроходимом, с каменными реками и вывороченными елочными кореньями, ущелье. Наступила ночь и непростительный холод. Погибла бедняжка от переохлаждения и голода. И теперь ее дух витает над хребтом и помогает путникам, охотникам, туристам и служивым…
…Я, очнувшись от наваждения, добрался до избы и, не снимая сапог, забылся крепким сном. Разбудил меня странный шум. Что-то гулко стучало по крыше избушки. «На дождь не похоже, – подумал я. – Снег! Неужели снег?!»
Сон сразу улетучился. Я выскочил из избы и почти ослеп от непривычных ярко-белых красок вокруг. Зигальга вновь удивила своей непредсказуемостью. За каких-то пару-тройку часов, что я успел поспать, все вокруг засыпало твердым снегом, похожим на маленькие градинки. Лишь дым от тлевшего в костре пенька напоминал о вчерашнем вечере.
– Все, матушка-осень! Вот теперь все! Этот не растает! Вот теперь можно выспаться. Охота отменяется! – Я с мальчишеской задорностью слепил крепкий снежок и запустил его в дымивший пенек. «Пшшш», – ответил он мне. Я подложил полешко в печку и, раздевшись, как дома, завалился спать.
Встали мы с Вовкой поздно. Отоспались на неделю вперед. Наскоро перекусив, разделали зайцев, окропив свежий снег красным, и домой. Тропить кого-то по следу мы не подписывались. Да и следы все будут только на следующий день. Домой, домой. Впечатлений и так хватает, да и добыча есть. Пока шли до машины, я все оглядывался назад в надежде увидеть очертание вершины. Тщетно, никакого просвета на небе – хотя снег прекратился. Только следы от наших сапог. Без проблем и особых разговоров добрались до КП, никого не встретив по пути, жадно хватая взглядом необычные картинки зимнего пейзажа. Легко, по-мужски расстались.
– Звони, если что.
По дороге домой есть небольшая площадка на трассе М5, с которой Зигальга как на ладони. Причем весь хребет. Я не удержался и остановился – а вдруг тучи над горами развеяло? Блеснули на солнце лишь несколько вершин, как бы улыбаясь мне и зовя обратно.
Вернусь, конечно, родная моя, Джигалга-Зигальга, красавица с раскосыми башкирскими глазами.
2013–2017 гг.
Рижский бальзам. Дежавю
Усталость. Общая физическая усталость навалилась так, что боязнь просто потерять сознание в движении требовала остановиться. Упереться руками в коленки и наклонить голову. На лыжи вместе с потом катится вязкая слюна. Чистый морозный лесной воздух наполняет легкие, разрывая до боли грудную клетку. Сердце окончательно сбилось с ритма, путая в организме венозную и артериальную кровь. Тяжелое дыхание переходит в пугающий свист.
И еще этот странный знакомый вкус. На что он похож? Вкус жженого сахара с терпким ароматом цветка шиповника… Да это же настойка родиолы розовой, что плеснул мне Вовка в чай несколько часов назад! Вовка не обманул: бодрит! Не зря родиолу розовую называют «золотым корнем». Иначе бы мы и не рискнули идти на ночь глядя в сторону дома, а спокойно бы заночевали в охотничьей избе. Но все-таки пошли домой. Сейчас оба жалеем о своем решении. Теперь возвращаться назад – все равно что топтать в темноте глубокий снег в сторону снегоходовского следа. Там проще и понятней будет. Там немного до асфальта. Там будет звонок – и друзья увезут нас в город. Проснемся дома. Но нам еще нужно преодолеть километры по глубокому снегу и общую усталость. Я в изнеможении привалился к тонкой осинке, позабыв, что этого делать никак нельзя. С потревоженных веток на меня предательски свалилась шапка снега и беззастенчиво стекала холодными струйками по спине.
Вовка молча обогнал меня и пошел первым. Сейчас мне будет легче. Я пойду по настоящей лыжне. И все-таки, что напоминает мне этот вкус его настойки?.. У него она осталась во фляжке. Нужно повторить.
Я не узнал свой голос:
– Ищи место для костра. Чай скипятим. Я все. Почти умер.
– Подъемчик поднимемся. Там вроде старая делянка.
Всего каких-то пятьдесят метров, и мои лыжи уперлись в его. Я, пересилив себя, обогнал Вовку и вновь пошел первым…
А начинался тот день как нельзя лучше. Сын рано утром, почти по пути на работу, высадил нас у кромки леса и укатил, сверкнув красивыми номерами на новенькой иномарке. Приятно, когда тебя вот так с комфортом доставляют на охоту. И все равно ощущается какая-то тревога за молодежь… Я пожаловался Вовке, надевая рюкзак:
– Только на машинах и умеют кататься. С асфальта – ни-ни. Не то, что по снегу на лыжах, за грибами летом не вытащишь! Шашлыки у подъезда умудряются жарить. Стыд и срам!
– У меня такая же история. Сидит сейчас с утра, десятиклассник, в танчики играет. Сами виноваты. Не привили в свое время любовь к природе. Звал я его вчера. Пошли. Да мать-защитница: «Куда ты его в мороз?». И он тут же нашел причину: «А вдруг заночуешь? Я собак покормлю».