Страница 14 из 69
Вашему Высокостепенству хорошо известно, как я старался достичь таких же отношений к Хиве путем мирных соглашений. Но Хан Хивинский не принял моих предложений и не послушался Ваших добрых советов. Ныне настало время наказать упрямого соседа. По Высочайшему Государя моего повелению я с частию вверенных мне войск двигаюсь теперь из Джизака вдоль северной границы Ваших владений по направлению к Хиве. Согласно данному Вам прежде обещанию сообщаю Вам об этом Высокостепенный Эмир, и прошу Вас принять надлежащие меры к прекращению всяких ложных толков и к успокоению умов. Пришлите мне ответное письмо с надлежащим верным человеком, который во время движения нашего на Хиву состоял бы при мне как посланник дружественного соседа, с которым я мог бы посоветоваться и чрез которого я сообщил бы Вам о ходе дел. Присылкою такого человека в отряд народ успокоился бы, увидев в этом доказательство прочных дружеских отношений между нами.
Письмо это посылаю с известным Вам Бердыкулом Чегиром, которого прошу Ваше Высокостепенство немедленно отправить обратно с известием о Вашем здоровий.
Желаю Вам от всей души всякого счастия и благополучия[74].
ЦГА РУз. И-1. Оп. 34. Д. 193. Л. 4-4 об. Подлинник. Рукопись.
1.3. «Сопредельные ханства» под российским протекторатом
Взаимоотношения генерал-губернаторства и высших властных инстанций метрополии с ханствами в Средней Азии изучаются исследователями давно. В этом разделе мы постарались подобрать несколько документов, которые крайне редко становились предметом исследований ученых, кто занимался соответствующими проблемами.
Раздел открывает несколько писем из довольно обширной переписки кашгарского владетеля Яа‘куб-бека Бадавлата с высокопоставленными чиновниками в Петербурге (публикуется также краткий ответ самого императора Александра II). Эти письма почти не использовались в работах исследователей, и потому, надеемся, вызовут определенный интерес (в том числе – более обширная корреспонденция из этого же дела).
Как видно из части этой переписки, сам Яа‘куб-бек отправлял свои запросы и конкретные просьбы на имя Александра II, следуя принятой в Средней Азии традиции, когда хан (султан, амир) общается напрямую другим правителем, то есть как с себе подобным. Между тем во всех опубликованных письмах адресаты Яа‘куб-бека настойчиво отсылают его к фон Кауфману как полномочному представителю Российской империи. По-видимому, самого Яа‘куб-бека такой статус не устраивал, тем более Кашгар не переходил под протекторат России, подобно соседним ханствам.
Интересно также, что переписка, судя по другим письмам в этой же папке, продолжалась до 1876 г., то есть до ликвидации Кокандского ханства, каковой шаг связывают с именем фон Кауфмана. С этого момента, видимо, взаимоотношения Яа‘куб-бека и России сильно испортились, поскольку правитель Кашгара рассматривал Коканд как территорию своего влияния.
Как отдельные примеры взаимоотношений Хивинского ханства с колониальными властями здесь публикуется часть весьма обширной корреспонденции по поводу «специальных эмиссаров» хивинского хана, которые собирали занят с подданных или «решали иные особые предписания» хана на территории Закаспийской области. Отношение к такого рода «миссиям» было неоднообразным, что мы постарались показать в публикуемой корреспонденции. С одной стороны, решение такого рода дипломатических и экономических проблем рассматривалось как «нравственная поддержка Хану», которая должна служить «упрочению русского влияния в Хиве, а с другой – к сохранению спокойствия в местах скопления Хивинских подданных в пределах русской территории».
С другой стороны, иногда присутствие на территориях «имперского контроля» хивинских подданных (со специальными поручениями хана) воспринимались как прецеденты «нарушения договоренностей», либо как возможные причины «нарушения спокойствия подданных». Кроме того, респонденты хивинского хана старались внушить ему, что «предложения русских властей, сообщенные на его заключение, всегда направлены, между прочим, к пользе управляемого им народа». Однако мнения облагодетельствованного «народа» никто не удосужился спросить.
Еще больший объем переписки русских чиновников разного ранга (как местных, так и из метрополии) отложился в архивах относительно взаимоотношений с Бухарским ханством. Как самый показательный пример, мы выбрали «Пояснительную записку Министерства иностранных дел» по поводу документа, составленного тогдашним генерал-губернатором Самсоновым и названного «Особое мнение». С особым мнением генерал выступил по поводу различных вопросов взаимоотношений с Бухарским ханством. Пояснительная записка весьма рельефно отразила обычные противоречия между военными чиновниками на местах и Министерством иностранных дел, которое часто оглашало весьма резонные и взвешенные аргументы относительно разных вопросов «восточной политики», особенно в отношениях с ханствами, находящимися под протекторатом Российской империи. По этой причине «Особое мнение» генерала Самсонова лучше рассматривать в контексте упомянутой Пояснительной записки МИД.
Основной вопрос, поднятый на специальном Совещании (январь 1910 г.), касался проблемы возможного присоединения Бухары к Российской империи. Министерство заявляет, что этот вопрос обсуждается уже почти полвека, однако всегда наталкивается на сложности, главным образом – политического и особенно экономического порядка. Поэтому Пояснительная записка комментирует этот проект так: «…чем позднее состоится фактическое присоединение среднеазиатских ханств к России, тем лучше для нас».
Министерство, поправляя Самсонова, также полагает, что любые запросы и предложения российской стороны выполнялись «при самом полном содействии Правителя ханства», даже тогда, когда ущемлялись экономические интересы Бухары, например после включения ханства «в черту» и после фиксации курса бухарской монеты. Попытки эмира возместить понесенные убытки в Министерстве воспринимают как вполне естественные шаги, в отличие от попыток генерала Самсонова расценить это требование как желание Бухары демонстративно проявить «неблагодарность и непокорность».
Серьезной и совершенно уместной критике Министерство подвергло мнение Самсонова относительно неэффективности работы Политического агентства в Бухаре. Составитель Пояснительной записки замечает, что нельзя путать понятия «невмешательство» и «неосведомленность». Министерство настаивало на невмешательстве во внутренние дела ханства и объясняло, почему этого не стоит делать. Генерал Самсонов, в полном соответствии со сложившейся традицией взаимоотношений ханства и его службы, настаивал на том, что Политическое агентство и, значит, его служба не должны были «проглядеть» шиитскую резню начала января 1910 г. Министерство предлагает спокойней относиться к такого рода столкновениям, так часто повторяющимся в мусульманском мире и не сеять панику. В таком же духе Самсонов делал вывод, что в Бухарском ханстве ожидается «неминуемая общая вспышка», на что министерство отвечало, что «подобные заявления Министерство Иностранных Дел слышит уже свыше 30 лет, и, однако, предсказания в этом смысле никогда не осуществлялись». В таком же критическом и остужающем духе составлены и другие замечания Министерства иностранных дел, вновь демонстрируя более взвешенные подходы в решении ряда вопросов взаимоотношений России с ханствами Средней Азии.
Таким образом, мы видим разные подходы чиновников и дипломатов к решению большинства принципиальных проблем, которые часто возникали во взаимоотношениях с ханствами в Средней Азии. Судя по общей картине, хрупкий баланс в этом негласном противостоянии форм политики чаще решался в пользу таких учреждений вроде Министерства иностранных дел.
Еще один документ, привлекший наше внимание, – «Докладная записка» редактора газеты «Туркестанские ведомости» Е. К. Михайловского, – формально был посвящен анализу состояния вассальной от России Бухары, но на самом деле носил гораздо более обобщающий характер и представлял собой обзор политической ситуации на всем Среднем Востоке в начале XX в. Объяснение появления этого материала заключалось в том, что царские чиновники из русских владений в Средней Азии, объединенных в 1967 г. в Туркестанское генерал-губернаторство, не могли не быть обеспокоены происходившими на Востоке процессами. Особое значение для всех европейских администраторов, в том числе царской бюрократии Петербурга и Ташкента, имело нарастание мусульманского движения, приобретавшего в первые годы XX столетия все более значительный размах[75]. Естественно, первостепенную и тревожную роль «исламский фактор» играл для властей Русской Средней Азии, где мусульмане составляли более 90% населения.
74
Подпись отсутствует.
75
Главное внимание мусульманскому движению в России уделяли центральные и местные структуры МВД. Об источниках по их деятельности в данном направлении см.: Арапов Д. Ю., Котюкова Т. В. Архивные материалы Министерства внутренних дел Российской империи о мусульманском движениии начала XX века // Вестник Института Кеннана в России. 2004. Вып. 6. С. 57-82.